В следующее мгновение раздается чей-то голос:
— Почему ты не мертва?
Голос столь же мягкий, как мешок, полный гвоздей и битого стекла.
— Отвечай, — скрежещет он.
Веревка затягивается, обжигая кожу.
— Почему ты не мертва?
Глава 5
Тогда
«Не нужно привязываться», — напоминаю я себе. Не нужно давать лабораторным мышам имена. У них есть номера, присвоенные в соответствии с их датой рождения и полом, а большего им и не требуется. Воздушные поцелуи во время моих уборок в лаборатории — тот максимум, который можно себе позволить.
Лаборатории компании «Поуп Фармацевтикалз» все как одна оформлены в белом цвете, оснащены одним и тем же комплектом приборов, стоимостью превосходящим особняк в Калифорнии, пробирками, чашками Петри, заполненными агар-агаром. На полу — горка золотистых опилок. В телепередачах лаборатории всегда стерильно чистые. А в действительности сотрудники здесь едят прямо за компьютерными столами. Но я не ропщу на свою работу. У меня есть вполне определенная цель: я коплю на образование.
Я мою пол шваброй, когда входит Хорхе. Он как сальное пятно в девственно-чистом сейчас рабочем помещении.
— Не забудь пройти медосмотр, слышала?
— Не пойду.
— Хорошо, но тогда…
Он изображает, как кому-то скручивают шею, и эта шея, по всей видимости, моя.
— Хочешь, я пойду с тобой?
Хорхе ведет себя так, будто он мой начальник, а я — будто он равный мне сотрудник, которого едва терпишь. Один из нас прав, и я совершенно уверена, что это я.
Тележка с принадлежностями для уборки упирается колесами в дверной порожек, и я, с силой толкнув, отправляю ее вперед.
— Думаю, сама справлюсь.
Отсюда я прямиком иду в женскую раздевалку, снимаю с себя рабочую одежду и бросаю ее в люк, ведущий, насколько мне известно, в прачечную. Свежевыстиранный комплект будет ждать меня к началу следующей смены. Повесив сумку на плечо, я иду к лифту, чтобы подняться на десятый этаж, где располагаются врачебные кабинеты.
Медосмотр нужно проходить два раза в год. Таков порядок в этой компании. Не пройдешь осмотр — не будет работы, а значит, и зарплаты, так что прощай, учеба в университете.
Доктор Скотт уже ждет. Стандартная последовательность мероприятий, которые я проходила уже трижды: измерение кровяного давления, веса, ЭКГ. Затем, взяв у меня кровь, он уносит пузырек и возвращается с новой иглой. И это не в первый раз.
— Все как всегда, — говорит он, — таков порядок.
Он закатывает мне рукав выше локтя, затем протирает спиртом небольшой участок кожи. Игла входит в мою руку как в масло.
— Не шевелитесь, — произносит дежурную фразу доктор Скотт, хотя я и так неподвижна, как статуя.
Боль словно паук, распространяющий свои невозможно длинные лапки в моем теле.
— Что за черт?
Я употребляю всю свою силу воли, чтобы не отдернуть руку.
— Что это такое? Жидкий огонь?
— Прививка от гриппа. Не шевелитесь. Уже почти все.
Он вытаскивает иглу.
— Готово. Вы знаете, что делать дальше.
Да, знаю. Ничего не делать в течение получаса, наблюдая, нет ли реакции. Пламя еще долго горит в моей руке после того, как доктор выбрасывает иглу в специальный контейнер.
— Правда, что это было?
— Прививка от гриппа, — повторяет он, будто упражняется в произношении этих слов. — Все обязаны ее сделать. Теперь можете идти.
Сейчас
Мое дыхание становится серией судорожных рывков. Веревка сжимает мне горло, давит в трахею. Удары сердца в груди заглушают все окружающие звуки.
— Где Лиза? — пытаюсь сказать я.
Веревка дергается, и мой рот открывается от удушья.
— Вопросы задаю я.
Акцент не американский и не британский, но, возможно, это ветер искажает мягкость гласных и четкость согласных.
Мои пальцы ощупывают веревку в поисках зазора, чтобы воспользоваться потерей бдительности того, кто держит веревку, так же, как он воспользовался моей. Я нахожу то, что мне нужно, сзади, обнаружив, что он накинул мне на шею веревку петлей, не потрудившись ее перекрутить, и это значит, что осталось достаточно места, чтобы просунуть под нее два пальца. Ударить головой ему в лицо — вариант неприемлемый, поскольку его рот как раз напротив моего уха.
Жесткое волокно стирает кожу на моих пальцах, когда я потихоньку просовываю их, прожигая на них борозды в дополнение к существующим узорам. От погоды нет никакой помощи: ветер швыряет мне пыль в глаза, прежде чем унести выступающие на них слезы.
— Почему ты жива?
— Есть еще живые люди на земле.
Он качает головой.
— Но не без достаточной причины. Ты-то что из себя представляешь? Что-то важное? Ты просто женщина.
— Я никто.
— Врешь.
Возможно, у напавшего есть оружие. Раз у него нашлась веревка, то вероятность, что есть и оружие, очень высока. Но оно есть и у меня — всунутый в шов кармана нож для чистки овощей. Один из нас должен быть быстрее, и в моем положении — с петлей на шее — нужно, чтобы это была я.
Я моргаю, пытаясь очистить глаза от песка. Возможно, мне только так кажется, но ветер уже как будто не такой яростный. Он словно выдохся, выбился из сил.
— Говори, — приказывает он.
— Пошел ты! Ублюдок.
Я резко поднимаю левую руку и бью локтем ему в живот. Он успевает отскочить, чтобы почти избежать удара, но это дает мне возможность сделать следующее: пользуясь тем, что незнакомец немного отпустил веревку, я прокручиваюсь вокруг, хватаюсь за нее и вырываю из его рук.
Слишком темно, чтобы видеть, как веревка обжигает ему кожу, но его приглушенный вскрик сообщает мне об этом.
— Сумасшедшая, — говорит он, восстановив равновесие.
Он тащит меня за руку назад, на крыльцо дома, из которого я только что вышла.
— Говори, но не очень громко.
— Где Лиза?
— Мертва.
Мое сердце летит вниз, словно сорвавшийся с тросов лифт. Не могу сдержаться, бью. Мой кулак ударяется во что-то в темноте. Судя по ощущениям, это может быть его лицо. Затем по моей щеке бьет чужая ладонь. В голове звенит, сквозь ставшую комом в горле жалость вырываются всхлипы.
— Ублюдок, она была всего лишь ребенком.
— Безмозглая девка, сама ушла в темноту. Ты бы могла воспитать ее получше.
— Она не моя, просто была со мной.
— Ладно, все равно она безмозглая девка. Теперь уже мертвая, тупая девка.
— Что ты сделал?
Он толкает меня к окну, показывает рукой.
— Видишь свет?
Свет, как и раньше, немигающий, постоянный.
— Вижу.
— Твоя пустоголовая подружка там. То, что от нее осталось.
— Я хочу увидеть ее.
— Не сейчас. Сначала ты ответишь на мои вопросы.
— У меня тоже есть вопросы.
— Нет. У тебя нет выбора.
Я все никак не могу определить, что у него за акцент. Какой-то европейский. Немецкий, австрийский, возможно, швейцарский. Я не различаю их, отчего мне чрезвычайно стыдно. Как плохо я знала мир, от которого теперь мало что осталось.
Лиза мертва. Теперь есть только я. Я и этот парень.
— Я — никто. Уборщица в фармацевтической фирме.
Он зло смеется.
— Уборщица. Хочешь, чтобы я поверил, что уборщица смогла так далеко забраться?
— Почему нет?
— Ты так же тупа, как и твоя подружка. Иди за мной.
Как будто я могу отказаться. Он обмотал веревкой мои руки, и я вынуждена следовать за ним назад по ступеням крыльца. Ветер утих. Дождя нет и в помине. Облачно, в такую ночь смерть подстерегает повсюду.
Рассматриваю его силуэт. Не очень крупный, но выглядит физически крепким, жилистый, хотя и не мускулистый. Одного со мной роста, если я стану на высокие каблуки. Я одолею его. Если я дождусь подходящего момента, я смогу с ним справиться. Я надеюсь. Ради Лизы. Ради себя. Ничто не может остановить меня на пути к кораблю.
— Прости, — шепчу я, надеясь, что Лиза простит.
— Я тебе покажу кое-что. Но если будешь шуметь, я оторву твою дурацкую голову. Кивни, если поняла.
Я киваю, показывая, что поняла. Хотя, по правде сказать, еще никогда в своей жизни я не понимала так мало, как сейчас.
Каменное чудовище притаилось на поле за околицей села, зловеще сияя в темноте своим единственным глазом. И этот одноглазый зверь принадлежал иному миру.
Теперь мой захватчик двигается медленно, с осторожностью ступая по росистой траве. Он тащит меня за собой, и я не вижу веских причин не подчиняться ему. Он владеет информацией во всей полноте, а все, что есть у меня, — это дурные предчувствия, наполняющие мое сердце леденящим ужасом.
Когда мы подходим к окну, он отталкивает меня в тень, прикладывает палец к губам и поднимает лицо к мутному стеклу.
Я тоже хочу посмотреть. Мне нужно посмотреть. Даже если все ужасы земли собраны в этом амбаре, мне нужно заглянуть туда.
