Я едва удерживаю тяжелую деревянную балку. Трясущимися руками я кое-как вставляю ее в скобы и вколачиваю кулаками на место, чтобы существа внутри никогда не смогли выбраться наружу. Я иду, не оборачиваясь, впереди Лизы и сжимаю кулаки.
— Что там было?
Ей любопытно, но я не знаю, что сказать. Эти существа были когда-то людьми, но теперь превратились в новое звено пищевой цепочки.
Я мотаю головой, я не могу говорить. Если я заговорю, то придется расстаться с фасолью.
Мы отошли уже, наверное, на расстояние полумили. Дождь стал слабее, капли щекочут мое мокрое лицо, прежде чем стечь ручейками под круглый вырез футболки. Лиза болтает без умолку о чем придется, и я радуюсь этому, потому что ее болтовня отвлекает меня от мыслей о церкви.
Еще одна миля позади. Стрелка компаса свидетельствует о том, что мы по-прежнему двигаемся на восток с небольшим отклонением к югу, как раз в точности туда, где я хочу оказаться. Небо нависает так низко, что, кажется, вот-вот заденешь его головой. Тучи сгустились до однородной плотной темной массы. Мир затаился. Что же будет?
А потом все взорвалось и разлетелось на куски. Чудовищный грохот сотряс округу, даже трава припала к земле. Мы рухнули наземь, прижавшись животами к мягкой почве и прикрыв затылки руками. Велосипед упал между нами, консервные банки рассыпались вокруг.
Ударила взрывная волна, вжав нас еще глубже в траву.
— Ты в порядке?
Лиза кивает, прильнув щекой к земле. Немигающие глаза широко раскрыты. Она не пострадала, по крайней мере видимых кровоподтеков нет. Я определяю, что тоже цела, и, перекатившись на спину, приподнимаюсь на локтях.
— А ты? — спрашивает Лиза.
— Все нормально.
— Что это было?
— Что-то взорвалось.
Взрыв раздался у нас за спинами. Об этом свидетельствует огненный шар, поднимающийся в небо в том месте. Пламя окружает массивное облако дыма, усиливающее жуткую красоту зрелища.
Осознание грозного значения происшедшего заставляет мой пульс галопировать, а мысль о скорейшем бегстве кажется наиболее разумной.
— Нужно идти. И нужно уходить с дороги.
Уголки ее губ недовольно опускаются.
— Но тогда нам придется пробираться через болото. Наши ноги…
— Мне тоже это не очень нравится, но выбора нет.
— Почему?
— Потому что этот взрыв говорит о том, что кто-то может быть позади нас. Так что лучше скрыться из его поля зрения.
— Полагаешь, это была церковь?
— Возможно.
Недолгое молчание.
— Что там было внутри?
— Ты когда-нибудь слышала про старые карты, составленные еще до тех времен, когда стали известны настоящие очертания континентов, когда люди думали, что земля плоская?
— Наверное, слышала. В школе. И что?
— На некоторых из них были нарисованы драконы и другие несуществующие существа, живущие, предположительно, на неизведанных территориях.
— Ты хочешь сказать, что это сделал дракон? — делает вывод Лиза.
— Нет, я хочу сказать, что весь мир теперь стал неизведанной опасной территорией, населенный монстрами, которые когда-то были одними из нас.
Мы уходим отсюда, стараясь идти среди густых зарослей травы, где наши ноги не проваливаются в грязь. Так и продвигаемся. Дождь усиливается.
Тогда
«Я ненавижу тебя», — произношу я одними губами через стол своей сестре.
Она пожимает плечами: «Что?»
Я чешу нос средним пальцем правой руки. Взрослые женщины, а ведем себя, как подростки.
— Китайцы, — бубнит рядом со мной голос, — теперь они представляют для нас главную опасность. Они вообразили себя Господом Богом и внедряют программу изменения погоды.
— И что, теперь у нас белье будет быстрее высыхать? — спрашивает мой зять.
Марк не расист, но я вижу, что этот зануда, сидящий рядом со мной, утомил его не меньше, чем меня.
Тип, к которому я пришла на свидание, видимо, сделан из дрожжей — чем жарче становится, тем больше он раздувается. Удивительно, как только на нем не лопаются его модная рубаха и стильные бриджи.
— Они это делали во время Олимпийских игр, — вставляю я. — Они стреляли в небо серебряно-иодоводородными снарядами. Но не только китайцы. Мы там тоже этим занимались.
Дэниэл, этот человек-тесто, отшатнулся так, будто я его ударила.
— Мы — нет.
— Да-да, занимались.
Дженни теребит скатерть. Она знает, я это так не оставлю. С любым другим — пожалуйста, но этот тип вызывает у меня бурное раздражение.
— Чем, ты говоришь, занимаешься?
— Работаю на «Поуп Фармацевтикалз».
Он кивает.
— Видел их рекламу. Антидепрессанты и снотворное.
Во время обеда между уборщиками ходят шутки о том, что «Поуп Фармацевтикалз» подобно страховому агентству: выпускает таблетки на все случаи жизни, даже от таких хворей, о которых вы у себя и не подозревали.
— И таблетки для члена, — влезает Марк, — на тот случай, когда он не встает.
Дэниэл не обращает на него внимания.
— И что ты там делаешь?
— Убираю.
Он вскидывает руки вверх, как будто победил в соревновании, о котором, кроме него, никто не знает.
— Леди и джентльмены, теперь любая домохозяйка — эксперт в вопросах погодного контроля.
Я с трудом сдерживаюсь, чтобы не засунуть свой бокал для вина ему в глотку.
— Прошу прощения, — говорю я и ухожу на задний двор, чтобы побыть в одиночестве.
Я иду вдоль бассейна, останавливаюсь, разворачиваюсь, иду назад. Яркая луна отражается в зеркальной воде. К тому времени как я подхожу к трамплину для прыжков в воду, мои пальцы нащупывают телефон.
Набираю номер. Четыре гудка, соединение прерывает пятый.
— Вы на месте, а я думала, вас сегодня не будет.
— Кто это? — спрашивает доктор Роуз.
Я замолкаю, он смеется.
— Зои, я пошутил. Вы в порядке?
— Нет.
Тру лоб, будто пытаюсь разгладить складки на мятом листе бумаги.
— Да. Я могу вас кое о чем спросить?
— Боксеры, — говорит он. — Вид боксерских трусов обостряет мою клаустрофобию.
При нормальных обстоятельствах я бы рассмеялась, но сейчас я как натянутая струна, готовая вот-вот лопнуть.
— Я на свидании с человеком, которого вижу в первый раз. Это идея моей сестры.
Доктор Роуз издает урчащий звук, который порождает перед моими глазами картину: он откидывается на спинку кресла и кладет ноги на стол, поскольку разговор обещает быть долгим и нужно устроиться поудобней.
— Свидание с незнакомцем, — произносит он. — И как…
— Пожалуйста, только не надо спрашивать меня, какие чувства оно у меня вызывает. Если нужно подобрать им определение, то это скорее желание убить.
— Это ответ на мой вопрос. Я хотел спросить: «И как оно проходит?»
Я бросаю лист в воду, и луна покрывается рябью.
— Извините, я не должна была звонить. Ваша жизнь состоит не только из пациентов-неврастеников.
— Вы не неврастеник, — возражает он. — Вы на свидании с незнакомцем. У меня остается еще один вопрос: почему вы не напились до бесчувствия?
— У меня аллергия.
— На алкоголь?
— На придурков. У меня бывает сыпь, если я смешиваю одно с другим.
Чувствую, как он улыбается.
— Вы упоминали мужа на нашем первом сеансе.
— Сэм.
— Да, Сэм. Расскажите мне о нем.
— Что рассказать? Нас обуяла страсть, мы быстро поженились в Лас-Вегасе, а потом он умер еще до того, как мы успели полюбить друг друга.
— Извините. Я полагал, что вы разведены.
— Это наиболее логичное предположение в наше время.
В его молчании заключен вопрос.
— Автокатастрофа. За рулем была его мать.
— Пьяна?
— Сердечный приступ. Выехала на встречную прямо перед грузовиком.
Его голос как успокоительный бальзам на мои натянутые нервы:
— Мои соболезнования. Как давно это случилось?
— Пять лет назад. Моя родня считает, что пора уже жить дальше.
— А вы что думаете на этот счет?
— Я бы предпочла жить дальше, но не с придурком. Я слышала, что это можно определить, сделав анализ ДНК.
Какое-то время стоит тишина, и я уже подумала, что связь прервалась. Потом он засмеялся.
Дэниэл, этот несостоявшийся разоблачитель, просовывает голову в приоткрытую дверь.
— Ну ладно, — произносит он, заметив меня. — Хватит дуться, ты как неразумное дитя.
— Прошу прощения, — говорю я Нику. — Кажется, с меня слетела шапка-невидимка.
— Позвоните мне, если убьете его. У меня, как вашего доктора, право узнать все первым.
— Неужели?
— Шучу. Но судьи делают скидку в случае с придурками.
Я вхожу в дом следом за Дэниэлом.
— У меня есть билеты на «В ожидании Годо»,[12] — сообщает он мне с видом триумфатора.
