Она перевела взгляд на Анатолия. Он сидел по-прежнему, свесив голову на грудь. Надо разыскать нитроглицерин и попробовать запихнуть ему в рот! Толя без сознания, рассосать его не сможет, но ведь таблетка потихоньку и сама растворится?
Нитроглицерин нашелся в прикроватной тумбочке. Вера сумела вложить таблетку в приоткрытый рот Анатолия. Таблетка выпала. Вера снова вложила в рот таблетку, на этот раз поглубже. Затем разрезала витки липкого скотча, которыми Анатолий был привязан к креслу, отнесла их в мусорное ведро.
И села у его ног ждать «Скорую».
Что почем
Марина была до отвращения богата. Вернее, богат был ее отец, но ей ни в чем отказу не было – у нее всегда были и щедрые «карманные», и безотказная кредитка, соответствовавшая неиссякающему счету в банке. Отдельно оплачивались ее дорогостоящие прихоти, такие, как поездка в Австралию или Калифорнию. Короче, не жизнь, а малина.
Однако малина была с гнильцой. Марине ее богатство казалось этаким наркотиком – и кайф, и привыкание, и тяжкое похмелье, и нет сил отказаться… Эйфория бездумных трат и чувство гадливости. Легкость жизни и тяжесть мыслей. Красивые вещи как следствие некрасивых поступков…
Марина не любила деньги. То есть она, разумеется, любила их тратить. Она была девушкой неглупой, отнюдь не ханжой, и превосходно понимала, что деньги дают свободу. Во всяком случае, ей. Папе было хуже: это ему нужно было эти деньги зарабатывать, а следовательно, свободы никакой у него не было, наоборот, сплошная зависимость – от нескончаемых дел, от партнеров, от «наездов» всех желающих поживиться за его счет, от взяток и подмазок нужных людей…
Марина старалась не слишком вникать, как и что именно делает папа, поскольку вся эта его деятельность – как, впрочем, любая другая деятельность, связанная с крупными доходами, – дурно попахивала. А когда запах начинал долетать до нее, то ей сразу казалось, что это трупный запах. Конечно, папа никого не убивал, он работал в финансовых сферах и что-то там умело крутил, но… Как говорила мама, когда была жива и когда папа хвастался первыми успехами в бизнесе: «…А совесть не боишься потерять, Володя?» Мама была филфаковкой, и ее представления о добре и зле были вскормлены великой и совестливой русской литературой – и ограничены ею же.
– А ты в бедности хочешь жить, Ася? – в тон ей отвечал папа. Тогда он был простым банковским служащим на весьма скромной зарплате и только начинал входить в «сферы», оцененный и приближенный к значительным лицам за профессионализм и предприимчивость. – И дочку хочешь растить в нищете? Она тебе, думаешь, спасибо потом скажет? Еще полгода назад мы даже мечтать не смели о том, что сможем ей Барби купить! А теперь посмотри – кукол у нее навалом, самых лучших, и сама одета, как куколка. Ты думаешь, будет справедливо ее всего этого лишить? – припирал папа маму в угол.
Дочка была мощным аргументом, и мама сдавалась.
Со временем папа от финансового специалиста плавно перешел в самостоятельные бизнесмены; мама от статуса преподавателя и кандидата филологических наук перешла в безработные: это были годы, когда вузы опустели и преподаватели гуманитарного профиля оказались никому не нужны.
Чем успешнее шли дела у папы, тем больше замыкалась мама. Дневная пустота квартиры и собственная бездеятельность угнетали ее, а сияющее папино самодовольство вызывало растущее отвращение.
Скоро от тихого несогласия она перешла к депрессии. Папа все еще пытался ее урезонить:
– Я ничего плохого не делаю, Ася, поверь мне! Я просто умею зарабатывать деньги!
– Ничто не берется ниоткуда и не уходит в никуда – так, кажется, гласит закон физики? – усмехалась мама. – Я телевизор смотрю, Володя, и газеты читаю: я знаю, от кого и откуда к тебе притекают деньги и от кого они утекают, чтобы пополнить твои счета… Ты раньше руки не подавал непорядочным людям, а теперь принимаешь от них щедрые подачки и кланяешься…
Но снова папа вынимал из кармана свой джокер – Маринку, перешедшую к тому времени от Барби к дорогим шмоткам и дискотекам. И снова мама сдавалась, тихо и неотвратимо погружаясь в депрессию…
Чем больше замыкалась в отчуждении мама, тем больше чувствовал себя виноватым папа.
Чем больше чувствовал себя виноватым папа, тем больше он баловал Маринку, словно у дочери пытался вымолить поддержку и прощение, выиграть ее как аргумент в споре с мамой.
Чем больше баловал Маринку папа, тем больше она отдалялась от мамы…
Чем больше отдалялась Марина, тем больше замыкалась в отчуждении мама.
У попа была собака. Гонка по бесконечному и бессмысленному кругу.
…Мама сдалась окончательно, она полностью проиграла этот мировоззренческий поединок с мужем, и депрессия уже не покидала ее.
Потом мама начала пить.
Потом папа завел любовницу. Марина с ужасом ждала развода – ей было уже шестнадцать, и она все прекрасно понимала…
…Как же так вышло, что Марина объединилась с отцом против мамы? Она никогда этого не хотела…
Марина с папой не расставалась. Папа брал ее с собой повсюду. Ему Марина нисколько не мешала, наоборот: юная дочь его очень украшала и придавала его деловому имиджу трогательный оттенок заботливого отца и безропотно несущего свой крест мужа-страдальца – все знали, что жена Кисловского пьет. Марина быстро пристрастилась к этим вечерним выходам, к этим деловым ужинам, к этим шикарным ресторанам и к оценивающим, хоть и прикрытым почтительностью, взглядам взрослых мужчин.
Мама смотрела с неприкрытым презрением на этот союз слабого мужчины, искавшего поддержки у неразумного дитяти, и дочери, подкупленной не столько щедрыми подарками, сколько взрослой ролью подруги и доверенного лица, безраздельного владетеля отцовских секретов и чувств.
Но что мама могла Марине предложить взамен? Свой полупьяный разговор?
…Как-то отец уехал в Питер по делам, они с мамой остались одни. Обычно Марина после школы готовила что-то поесть, звала мать. Молча ели, и Марина, сославшись на уроки, исчезала в своей комнате. В этот раз мама вдруг перегородила ей дорогу:
– Сядь.
В ее дыхании чувствовался алкоголь. Марина села.
– Скажи, тебе иногда приходит в голову, что ты и моя дочь? Не только папина?
Марина пожала плечами.
– Ты стала чужая… – горько произнесла мать. – За что? Чем я это заслужила?
– Но мама… Ты же сама не хочешь общаться с нами!
– Как это вышло, девочка моя, что ты так прочно объединила себя с папой? Да, у нас проблемы с твоим отцом… Но при чем тут ты?
– Ты так с ним себя ведешь… Мне его жалко! Потому что нормальная жена не должна себя вести так, как ты! Ты папу презираешь! А я его люблю! И мне не нравится, как ты…
– Погоди… А за что я его презираю, ты знаешь?
– Его не за что презирать! Он лучший папа в мире! Ты не имеешь права!
– Марина, ты ведь уже большая… Неужели ты не понимаешь, что он просто купил тебя?
– Не смей! – Марина плакала.
– Купил на грязные, ворованные деньги! Эти деньги делают несчастными всех: тех, у кого они отняты, тебя, меня… Меня он предал, тебя он развратил…
Мама протянула дрожащую руку, чтобы погладить дочь по голове.
– Девочка моя, ты взрослая уже, ты должна понимать такие вещи…
Марина отклонилась от материнской руки.
– Не смей! – повторяла она, губы дрожали, слезы крупными частыми горошинами катились из глаз. – Не смей так о нем говорить! Папа не ворует! Он зарабатывает! Он занимается бизнесом!
– Бизнесом? – с издевкой проговорила мама. – Проснись, дочка! В нашей стране нет бизнеса. В нашей стране есть только один промысел, только один способ разбогатеть: грабеж. Ты газеты читаешь? Или просто прикидываешься наивной дурочкой? Так удобнее, да? Совесть молчит, и ничто не мешает получать подарки?..
Марине захотелось маму ударить. Она вскочила и кинулась прочь из кухни, чтобы этого не сделать; заперлась у себя в комнате и долго рыдала.
Пару недель спустя мама вышла из своей комнаты на кухню, где папа с Мариной ужинали. В руках у нее был стакан, на треть наполненный неразбавленным виски.
Размашисто села на табуретку, чуть не упав. Старый неопрятный халат расползался на груди и на коленях. Марина посмотрела на мать с возмущением: как она может! В таком виде! При папе!
– Ну как, – произнесла с пьяной улыбкой мама, – уже дошел до инцеста?
Марина задохнулась от стыда за мать.
– Тебе нужно прилечь, – холодно ответил папа. – И не стоит вести такие разговоры при ребенке.
– Ребенок? Ты из этого ребенка давно сделал себе жену!
Папа ударил маму по лицу.
Марина проследила за его жестом с мстительным удовлетворением.
Мама выплеснула ему виски в лицо.
…Назавтра папа пришел с подарком для мамы. С колье из бриллиантов и сапфиров.
Но никто из них не верил в возможность что-то исправить.
