И второе стихотворение:
Вот я песенку, братец, тебе пропою:Как бы ни было в сердце темно,Чтоб за деньги ты бабу не продал свою,Чтоб любовь не сменял на вино.Что прошло — пусть о том не болит голова,И что пропил — на то наплевать.Ведь слезам не поверит столица-Москва,Наша строгая родина-мать.Пусть она не поверит и пусть не простит,Пусть она ничего не поймёт.В тёмном небе над крышами ангел летитИ во мраке он Бога зовёт.Он мечом рассекает кромешную тьму,Собирая небесную рать…А как жить тут, я, братец, и сам не пойму,И не знаю, как тут умирать.Я не знаю, что делать с тобой и с собой.Страшно русская ночь глубока!Ночью белые крылья шумят над Москвой,А к рассвету — в крови облака…
И ещё на каком-то клочке бумаги я написал: «Сергей, прости меня, ради Бога!» Так мы прощались друг с другом, и с Россией, и с Москвой. А, пожалуй, что и с самой жизнью нашей.
* * *
Мой покойный отчим отсидел в общей сложности 13 лет. Он был родом из Петропавловска-Казахстанского.
Ещё совсем молодым он попал в банду, которая грабила товарные поезда. Они как-то забирались в вагон и потом на ходу в удобный момент, выпрыгивали с товаром из вагона. За это он получил три года. Это были пятидесятые, и я много слышал от него о «сучьей войне», которая шла прямо у него на глазах. Воры в законе не признали тех своих, кто вернулся с фронта, потому что война, по их мнению, была та же работа, а воровской закон работать запрещал, где бы то ни было. Была ужасная резня. Об этом много у Шаламова.
Когда отчим, звали его Иван, освободился, он сразу уехал в Одессу и каким-то чудом сдал экзамены на биофак Университета. Сдал всё на отлично. И только после этого показал в Приёмной комиссии свои документы. Его вызвал ректор для серьёзного разговора, потому что он сдавал очень хорошо, и кто-то из профессуры им заинтересовался.
— Послушайте, вы мне можете дать честное слово, что не станете больше воровать никогда?
— Могу, — сказал Иван. — Даю честное слово.
И он сдержал слово. На втором курсе его арестовали за участие в издании и распространении студенческой неомарксистской газеты. Он получил шесть лет. Потом ему ещё добавили «лагерный срок» — четыре года за то, что он ударил зам. начальника лагеря по политработе, то есть самого грозного кума.
О моём отчиме можно написать не роман, а целую эпопею. Это он, например, передал на волю роман Синявского «Голос из хора». Интересно, как он выносил его за пределы зоны. Листки из папиросной бумаги заворачивали в целлофан и заталкивали ему в прямую кишку.
Когда уже в перестройку Синявский приехал в Москву, Иван побрился, протрезвился (он последние годы очень сильно пил) и сидел целый день у телефона.
— Сейчас он позвонит, — но Синявский не позвонил.
Вечером включили телевизор. Синявский давал интервью.
— Мишка, — сказал мне Иван. — Сбегай…
— Слышь, Вань, да может он ещё завтра позвонит.
— Нет, Миш, он никогда не позвонит.
Однажды я из любопытства прочёл ему небольшой отрывок из «Острова Сокровищ», где Сильвер, получив «чёрную метку», разговаривает со своими пиратами.
— Ну, и к чему ты это?
— Иван, ты считаешь, это реально? Чтоб он мог сделать с десятком вооруженных людей один? Написано, что под левой рукой у него был костыль, а в правой руке он держал трубку. «Пусть любой из вас достаёт кортик, и я увижу какого цвета у него потроха, прежде чем эта трубка догорит». Как бы стал он драться?
Иван посмотрел на меня с улыбкой.
— Ну, он что-нибудь придумал бы…
Счастливая история
Был в Москве один художник-абстракционист. Мне не хочется его фамилии называть, потому что он сейчас человек известный. Живёт, кажется, во Франции. А в начале семидесятых перебивался случайными заработками, очень бедствовал, и очень сильно пил. Звали его Алексей. Его, впрочем, и сейчас так зовут.
Он занимался всякой «наглядной агитацией» в местах культурного отдыха, транспаранты писал, портреты вождей. Мог, например, заработать даже таким образом. Попадает в вытрезвитель. Утром ему говорят: «Оплатите по квитанции».
— Давайте, лучше так, — он отвечает, — вы мне платите 250 рублей, сотню авансом прямо сейчас, а я вам в отделении оформляю ленинскую комнату.
Ну, такие случаи, понятное дело, были не часты. Жрать ему было совершенно нечего.
А парень был красивый, нравился женщинам, только не умел, как многие, использовать это качество себе на пользу.
Мы уж его, бывало, всё пытались познакомить с какой-нибудь перспективной дамочкой. Ничего не выходило. То напьётся, как свинья, или, ещё хуже, начинает говорить женщине горькую правду. Например, много ли труда потрачено во имя приобретения этой норковой шубейки? — совершенно неподходящий вопрос для сотрудницы отдела пропаганды тогдашних грозных «Известий».
Один раз пошли в кафе «Националь» с женой только что уехавшего на Запад знаменитого писателя (жену он с собою не взял). Она была несчастна, одинока, красива, по тем временам богата, и, что важнее было, богата связями в среде литературно-художественного партийного руководства. Как раз, то, что Лёшке, по нашему мнению, нужно было.
Заказали (за её счёт, конечно) хороший ужин и армянского коньяку, пять звёздочек. Выпили по рюмке. Наша дама зовёт официантку.
— Я заказала пять звёздочек. Вы, дорогая моя, приносите поллитра в графине. А это что за напиток? Ведь это «Коньячный напиток». Верно? Ну, и что мы будем делать? Позовите администратора, пожалуйста…
А Лёшка возьми да и ляпни:
— Ну, чего, в самом деле, привязалась к бедной девке? Выхлебаем и напиток, не подохнем. Те же сорок градусов, — вот, что с дураком прикажете делать?
Но как-то рано утром выходит он из дома с ужасного похмелья и без копейки в кармане. И неизвестно, где раздобыть на кружку пива. Дело дрянь. Смотрит, девчонки-лимитчицы, маляры, сидят и завтракают. Кефир там, отдельная колбаса, плавленые сырки. Он подходит.
— Девчата. Вот такой расклад. Кто из вас мне сейчас даёт пять рублей, с той я завтра иду в ЗАГС.
Девчата засмеялись. А одна посмотрела ему в лицо и говорит:
— Обманешь?
— Нет. Я никогда не обманываю, — а это у него на лице было написано, не знаю, как сейчас, а тогда было.
Эту девушку звали Настя. Она приехала из Казани, кажется. Лёшка меня с ней познакомил через несколько дней. Он был совершенно трезвый. И сказал мне:
— Гляди. Я выиграл пятьдесят тысяч по трамвайному билету.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
