Новый приказ пришел лишь вечером: высадка переносилась на 6 июня. Порядок следования эшелонов не менялся.
Утром 5 июня немного прояснилось, но это продолжалось недолго: погода в Англии часто меняется по нескольку раз в течение одного часа. Тучи снова покрыли небо, долина помрачнела, барометр продолжал падать..
Наступил вечер. Корреспонденты стояли перед домом, смотрели в небо, где мутные звезды, будто играя в прятки, то исчезали во мраке, то, едва различимые, появлялись вновь. Шумел вековой парк. Вскоре сквозь его монотонное гудение мы услышали гул моторов. Он нарастал, потом превратился в потрясающий рокот, от которого задрожали окна старого дома. В долине, как казалось, совсем недалеко, вспыхнул прожектор, затем другой, третий… Их лучи вытянулись на юг: они показывали десантным самолетам и планерам путь к сборному месту над равниной Салисбэри. Оттуда воздушная армада направилась в Нормандию.
В это же время морской флот двигался через канал. Военные корабли, десантные и вспомогательные суда шли с такой скоростью, чтобы на рассвете быть у нормандских берегов. Расстояние между избранным плацдармом и главными портами вторжения — Портсмутом, Саутгемптоном, Пул-Харбор, Уэймут и Нью-Хейвен — достигало 150–170 километров. А Дувр, Плимут и Давенпорт были в 240 километрах, другие порты еще дальше.
Бессонная ночь казалась бесконечно длинной. Бледное утро не принесло облегчения. Старший офицер молча встречал корреспондентов и отрицательно качал головой: никаких новостей. Лишь в седьмом часу штаб ответил на запрос корреспондентов, что они могут сообщить о начале вторжения на европейский континент.
В то утро, как мы выяснили несколько позже, шесть пехотных и три парашютных дивизии союзников, пытаясь отрезать Шербурский полуостров, оседлали дорогу Валонь — Карантан. Шестая британская парашютная дивизия, нацеленная на высоты севернее Кана, «промазала», выбросившись несколько восточнее своего объекта. Она захватила переправы через реку Орн и канал, связывающий Кан с морем. Две британские и канадская дивизии завладели всем берегом, от устья Орн до города Ароманш. Западнее высадились три американские дивизии, создавшие серию плацдармов от Ароманша до Валонь.
Перед высадкой берег подвергли ожесточенной бомбежке. Военные корабли, сопровождавшие десантную армию, обрушили на него всю мощь своего огня. Под его прикрытием части вторжения пошли в атаку. Немецкое сопротивление было местным, случайным, слабым. Войска вторжения развернулись на берегу, прошли всю зону, пышно именуемую немцами «укрепленной полосой Западного вала», и углубились в Нормандию. Наступающие части уже поддерживались «танками Решающего дня». Правда, часть из них отказалась плыть, пойдя на дно прямо с десантных судов. Один американский танковый батальон потерял в воде двадцать пять из двадцати семи своих машин.
Но немцы, вяло огрызаясь, уползали в нормандские холмы, подальше от берега…
Через несколько дней погода улучшилась. Поток войск, вооружения, продовольствия устремился к французскому берегу. Плацдарм быстро расширялся, вбирая все новые и новые дивизии. Через канал двинулась вторая волна вторжения. Корреспондентам второго эшелона было приказано отправиться в Нормандию.
II
Во тьме, густой и влажной, мы выстроились под окнами нашего дома, ожидая переклички. Шагах в двадцати, невидимые в ночи, тихо урчали машины. В доме, за нашей спиной, хрипел полевой телефон, и связист настойчиво звал: «Джо, Джо, Джо!» «Джо», наконец, отозвался. Связист передал шифровку, назначил какому-то Билю свидание на завтра в пивном баре Винчестера и умолк. Снова воцарилась тишина. Слышно было, как по листьям клена щелкали запоздалые капли.
В четыре тридцать, на рассвете пасмурного дня, мы сели в машины, и наш «конвой» — автоколонна — тронулся в путь. Никто, кроме начальника конвоя, не знал, куда мы едем. Винчестер миновали, когда уже совсем рассвело. По обеим сторонам дороги стояли мокрые и тихие сады, между ними тянулись огороды, появлялись поля, четко разграфленные на квадраты и прямоугольники мелких владений. Изредка попадались новые дворцы и поместья, обнесенные высокими кирпичными стенами, и старые замки с зубчатыми башнями и узкими окнами. Странными казались эти памятники средневековья, отгородившиеся от мира. Но это не были просто памятники. На их флагштоках развевались британские флаги — прямое доказательство того, что внутри этих средневековых владений идет жизнь и обитатели их находятся под покровительством британской короны. В лесочках, а иногда прямо вдоль дороги, камуфлированные только зеленым брезентом, стояли машины, тянулись штабеля снарядов, торчали пушки. В глубокой выемке глиняного карьера прятались десятки новых танков.
Начался разговор о том, как долго не удавалось найти хороший танк — быстроходный и прочный. Лейтенант Эдварде, до войны ливерпульский журналист, восхищался новой машиной, но говорил:
— Дороговат, ох, как дороговат! Двадцать восемь тысяч фунтов! (Почти шестьсот тысяч рублей.)
— Двадцать восемь тысяч! — восклицал корреспондент «Йоркшир пост» Излингворс. — Это же шесть хорошеньких домиков…
Около двенадцати часов дня мы достигли нашего маршевого двора расположившегося в Эпингском лесу, в окрестностях Лондона. У самого входа нас задержали. Автоколонны вливались в большие ворота одна за другой. Лица солдат были черны от пыли: видимо, колонны прошли большое расстояние. Молодой и очень общительный лейтенант Доул, с которым я познакомился в Винчестере, толкнул меня в бок, обращая внимание на «студебеккер», украшенный красным флагом с серпом и молотом. На борту виднелась крупная надпись: «Лонг лив гуд олд Джо!» (восклицание в честь И. В. Сталина).
— Ваши друзья, — сказал Излингворс, обращаясь ко мне.
— Тут все ваши друзья! — поправил его Доул, показывая широким жестом на огромный шумливый лагерь. — Флагов на машинах у других, правда, нет, но все они охотно подхватят эти слова.
Лейтенант ошибся относительно флагов. В тот же полдень, гуляя по лагерю, я обнаружил их еще на нескольких грузовиках. У одной машины копались водители, рядом стояли «пассажиры». Они выжидательно смотрели на подходившего к ним военного корреспондента и четко ответили на приветствие.
— Послушайте, парни, почему вы украсили свою машину этим флагом?
Солдаты смутились, стали переглядываться. Наконец, один из них, смотря поверх моей офицерской фуражки, тихо, но твердо спросил:
— Имеете какие-нибудь возражения, сэр?
— Нет, конечно! Я просто хотел знать. Это же флаг моей страны.
1 Маршевый двор — английский военный термин — место сосредоточения войск перед погрузкой на транспорты.
— Провались я!.. — воскликнул солдат. — Не может быть! Вы русский?
Они окружили меня, пожимая руки и выражая наперебой свое восхищение борьбой Советской Армии. Это были, несомненно, искренние друзья. Они понимали, как велико бремя, свалившееся в этой войне на плечи русских. Солдаты жалели о своем долгом бездействии: каждый лишний месяц войны не только отодвигал их свидание с семьями, с родными, но и уменьшал их шансы найти старые места в жизни: все прочнее обосновывались на этих местах другие. Из дома, где их, конечно, любили и тревожились за них, приходил запрос за запросом: когда же они, солдаты британской армии, откроют второй фронт?!
— А что мы могли сделать? — вопрошал солдат. — Такие дела решаются парнями повыше нас.
В офицерской столовой маршевого двора говорили только о фау-один[13] Позапрошлой ночью, оказывается, в Лондоне разорвалось несколько самолетов-снарядов. Власти, стремясь предотвратить панику, запретили газетам упоминать о них. Прошлой ночью немцы снова обстреляли город. Теперь уже многие лондонцы не только слышали рокот самолетов-снарядов, но и заметили огненные хвосты, прорезывающие тьму, подобно фантастическим метеорам. Зенитки открыли огонь: снаряды один за другим грохнулись на землю, вызывая мгновенное зарево. Никто не мог сказать, были они сбиты или упали сами.
Перед вечером мы видели этот проклятый снаряд. Он похож на одномоторный самолет без пропеллера. Только на конце фюзеляжа вместо руля поворота виднелась большая сигарообразная труба; в ней сжигалось горючее, движущее снаряд. Когда кончался запас горючего, рассчитанный на определенное расстояние, снаряд падал.
Самолет-снаряд вынырнул из облаков и устремился по прямой к центру города. Мы слышали, как прекратился его рокот, увидели, как сделал он короткий разворот влево и отлого заскользил вниз. Над городом взвился колоссальный черный фонтан. Через несколько секунд донесся потрясающий взрыв.
Скоро появился другой снаряд, третий. Чем ближе был вечер и гуще облака, тем чаще слышался грохот самолетов-снарядов, тем тяжелее становилось грохотание в городе. Зенитки ревели с бешеным остервенением, но они не могли остановить взрывы, от которых содрогался даже наш лес. (Несколько дней спустя обнаружилось, что противодействие зениток в городе скорее приносило вред, а не пользу. Снаряд все равно должен где-нибудь упасть. Зенитки же, сосредоточенные вокруг важных объектов, подбивая снаряд, как бы помогали ему найти цель. Они «приземлили», например, блуждающий снаряд на мост Ватерлоо, который сами охраняли. А этот мост связывает два крупнейших вокзала английской столицы — Ватерлоо и Чарингкросс — и одну из важнейших линий метро — Бикерлоу. Зениткам в Лондоне строго запретили стрелять по самолетам-снарядам.)
