— На моем коротком веку, — говорил он, — я вижу вторую мировую войну. Это плохо. Значит, колесо, в котором мы вертимся, делает один и тот же круг значительно скорее, чем мы предполагаем. В следующий раз война может наступить еще скорее, и она, наверное, будет страшнее. И это будет конец. Теперь я надеюсь на вас, на Россию. Вы должны сказать новое слово.
— Боюсь, капитан, некоторые ваши друзья не захотят прислушаться к нашему слову…
— Это невозможно. Моим друзьям оно понравится, уверяю вас.
— Но ведь Англия состоит не только из ваших друзей, капитан.
— Это правда, — со вздохом согласился он. Но через минуту капитан, смотря на собеседника черными сверкающими глазами, уверенно провозгласил — После этой войны народы поумнеют, должны поумнеть. Чему-нибудь-то они научились.
— Должны научиться..
На мой вопрос о целях вторжения союзников на европейский континент «мечтающий социалист» ответил длинной декларацией. Он отмечал несомненное различие между целями Англии и Америки: Англия, по его словам, лишь хотела вернуть Европу к тому положению, какое существовало в ней до прихода Гитлера к власти («Франция, конечно, снимается со счета»). Америка стремилась стать прочной ногой на европейском континенте («чтобы не только списывать долги с европейских держав, не желающих или не могущих платить, а получить что-нибудь в качестве надежного залога»). Из-за двойственности конечной цели англосаксонских союзников капитан не ожидал и единства стратегии. Он полагал, что командующие группами, армиями, корпусами каждый по-своему будет делать все от него зависящее, чтобы облегчить достижение цели своей страны и осложнить это же дело союзнику.
Корнфильд решительно осуждал американские замыслы, как вредные для Европы, и наивно полагал, что после войны Англия будет «помогать» европейским странам не в содружестве с королями и лордами промышленности и финансов, а в союзе с самими народами.
Поэтому-то он придавал большое значение хорошим отношениям между солдатами и населением и внушал солдатам необходимость хорошего поведения.
Французский офицер связи, с которым я познакомился на пароходе во время разговора с Корнфильдом, предложил мне пройтись в ожидании, пока рассосется пробка. Мы оставили «мечтающего социалиста» поучать солдат и пошли по обочине. По обеим сторонам дороги стояли тихие и черные сады, солдаты лежали на траве, подложив руки под голову.
Продолжая свою «анкету», я спросил француза, что он думает о конечных целях вторжения союзников. Он ответил быстро, не задумываясь, словно заранее приготовился к вопросу.
— То, что сказал вам вчера на пароходе «черный принц», — начал он, — по-моему, правда. Различие в целях у союзников несомненно. Но это только часть правды. Не знаю, слышали ли вы, что лондонские эмигранты прислали союзному командованию специальный меморандум с требованием ускорить открытие второго фронта?
— Что ж, это вполне естественно.
— Да, но они мотивировали это тем, что с приближением Советской Армии к сердцу Европы движение внутреннего сопротивления во всех странах быстро начинает «леветь», что народное антигитлеровское восстание может смести с лица Европы не только немецких захватчиков, но и правящие верхушки некоторых европейских стран, которые своей политикой попустительства собственным фашистам подготовили в свое время немецкое нашествие. Поэтому-то, мне кажется, что, несмотря на различие целей, англо-американских союзников объединяет желание помешать России прийти к концу войны слишком мощной. Ведь от русской мощи будет зависеть реальное соотношение сил между подлинной демократией и плутократией. Заботясь о достижении своих целей, англосаксы ни на минуту не будут упускать из поля зрения именно это очень важное для них соображение. Каждый генерал будет действовать, так сказать, на два фронта: держать глаз на своем соседе и одновременно следить за тем, что происходит по ту сторону Германии, на Восточном фронте…
Француз говорил горячо, убежденно. Было ясно: ему не хотелось, чтобы его слушали англичане и американцы. Он изливал мне свою душу.
Наша колонна медленно углублялась в Нормандию. Мы всматривались вперед, в ночь, расцвеченную огнями войны. Но мысленно каждый из нас хотел заглянуть не только за перевал, к которому мы приближались, но и по ту сторону ночи, в ближайшее будущее, которое ожидало нас, наши народы, всю Европу.
Время и кровь
I
На другой день вместе с подполковником Анатолем Пилюгиным мы отправились осматривать Нормандский фронт. Дороги левого фланга, куда мы двинулись из Байе, до отказа забили бесконечные автоколонньг; они медленно и беспечно растекались во всех направлениях, совершенно равнодушные к опасностям, которые таит небо войны: немецкой авиации не было и в помине. Все поля между Ароманшем и Крулем были уставлены машинами, штабелями снарядов, горючего, ометами плетеной проволоки, приготовленной для покрытия дорог и аэродромов. Если бы немцы смогли тогда обстреливать плацдарм самолетами-снарядами или подвергать его бомбежке значительными воздушными силами, они наделали бы союзникам больших хлопот. Но немецкая авиация была накрепко прикована к полям сражений в Белоруссии.
Лишь дороги, ведущие непосредственно к фронту, пустовали. Там наша машина устремлялась вперед с большой скоростью. Тогда мы начинали пристально всматриваться в дорожные знаки. Когда попадалась надпись: «Стоп! Впереди — враг!», мы знали, что уже достигли передовой линии и что за первым же поворотом рискуем встретить фрицев. Мы послушно ретировались и сворачивали на соседнюю дорогу, пока нас снова не останавливали те же слова: «Стоп! Впереди — враг!» Мы, разумеется, были очень признательны военной полиции за это благоразумное предупреждение, ибо линия фронта совершенно терялась в нормандских холмах и садах.
На правом фланге, куда мы направились ранним утром следующего дня, царила такая же благословенная тишина. Над тихими садами, дремлющими под жарким солнцем, сверкала раскаленная лазурь, не запятнанная ни единым самолетом. В садах паслись телята, бродили гуси; крестьянские дворы, расположенные возле дороги, были полны жизни. Только города, имевшие несчастье лежать на главной магистрали, по которой двигались американские танки, носили тяжелые следы войны: прокладывая танкам дорогу, союзная авиация разносила вдребезги не только немецкие доты, построенные обычно у городских застав, но и самые города. Нарушив связь Шербурского полуострова с остальной Нормандией у Валони, американцы с хода заняли Шербур и очистили весь полуостров. Однако их попытки пробиться с магистрали Карантан — Валонь, проходящей вдоль восточного побережья полуострова, и выйти к его западному берегу на магистраль Валонь — Кутанс, ведущую через Авранш в Бретань, ни к чему не привели. К концу июня американцы застряли на правом фланге так же прочно, как англичане на левом. У них, правда, не было необходимости изображать линию фронта плакатами с яркими восклицательными знаками: здесь противников разделяло болото.
Весь союзный фронт в Нормандии, начинаясь у маленького городка Бенувилль, расположенного возле устья реки Орн, вытягивался на запад по прямой, проходившей несколько южнее Байе и Карантана. В первые дни вторжения эта линия, миновав Карантан, еще загибала на север почти под прямым углом. Трехнедельная кампания американцев на Шербурском полуострове выпрямила ее: она упиралась теперь в морс севернее Лессэ.
В течение первых пяти-шести недель линия Нормандского фронта была стабильной. Воспользовавшись отсутствием немецкого сопротивления в начальный период вторжения, союзники захватили ее, в сущности, с одного удара. Но продвижение к важным объектам, какими были города Кан и Сен-Ло, где сходились узлы нормандских дорог, надолго застопорилось. Попытка овладеть Каном не удалась в самом начале. Британская парашютная дивизия не сумела захватить севернее Кана холмы, господствующие над городом. Немцы воспользовались неудачей парашютистов и быстро укрепили эти возвышенности; борьба за них продолжалась до второй половины июля и стоила городу больших разрушений. Американцы, нацеленные на Сен-Ло, не осмеливались атаковать немецкие позиции, прикрывающие город, без поддержки авиации, но командующий наземными войсками генерал Монтгомери держал все ее силы на участке под Каном.
Кан был краеугольным камнем стратегии Монтгомери. От этого крупного промышленного города, соединенного с морем большим каналом, дороги расходились веером. Они открывали союзникам не только прямые магистрали на Париж, но и обходные пути к сердцу Франции. По плану Монтгомери, изложенному нам несколько позже начальником его разведки бригадным генералом Вильямсом, Кану отводилась особая роль. Высадившись в Нормандии, союзные армии оказались на линии, идущей через весь полуостров с востока на запад, — это была почти прямая. Подобно радиусу, упирающемуся в центр — город Кан, она должна была повернуться против часовой стрелки примерно на 270 градусов. 3-я американская армия, находившаяся на самом правом фланге «радиуса», спускалась вдоль юго-западного берега Нормандии, достигала Бретани, пересекала ее, затем поворачивалась прямо на восток, устремляясь к Парижу, однако обходя его несколько южнее. 1-я американская армия, поддерживающая правый фланг, получила задачу держать равнение направо, не забывая о своем левом плече, где действовала на узком участке 2-я британская армия. У самого центра канадцы поворачивались вокруг оси.
