состоянии легче перенесет удар. – Я повернулся к Коллинсону: – Пойдемте в лабораторию.
Оставив Фицстивена, чтобы он помог Коллинсону вести девушку, я отправился на третий этаж первым. В лаборатории было шесть человек: у дверей стоял высокий рыжеусый полицейский в форме; в дальнем конце комнаты, ссутулившись на стуле и прижав к глазам платок, тихонько всхлипывала миссис Леггет; у одного из окон О'Гар и Редди бок о бок склонились над пачкой листков, которые сержант держал в толстых лапах; у цинкового стола, крутя в руке пенсне на черной ленточке, стоял щеголеватый человек с землистым лицом, в темном костюме, а за столом, раскинув руки и навалившись плечами и головой на столешницу, сидел Эдгар Леггет.
Когда я вошел, О'Гар и Редди оторвались от бумажек.
Шагая к ним мимо стола, я увидел кровь, маленький черный пистолет рядом с рукой Леггета и семь неоправленных бриллиантов у его головы.
– Нате, взгляните, – сказал О'Гар и протянул мне из пачки четыре плотных белых листка, исписанных мелким, ровным и ясным почерком. Я было начал с интересом читать, но тут в дверях появились Фицстивен и Коллинсон с Габриэлой Леггет.
Коллинсон бросил взгляд на Леггета. Его лицо побелело, и он тут же загородил мертвеца от девушки своим крупным телом.
– Входите, – пригласил я.
– Мисс Леггет здесь не место, – резко сказал Коллинсон, собираясь увести ее.
– Нам нужны все до одного, – бросил я О'Гару. Тот кивнул круглой головой полицейскому. Полицейский положил на плечо Коллинсона руку и сказал:
– Придется войти обоим.
Фицстивен поставил для девушки стул у дальнего окна. Она села и окинула комнату – труп, миссис Леггет, всех нас – мутным, но уже не совсем бессмысленным взглядом. Коллинсон встал с ней рядом, свирепо уставившись на меня. Миссис Леггет даже не отняла от лица платок.
– Прочтем письмо вслух, – громко, чтобы слышали все, сказал я О'Гару.
Он прищурился, помялся и протянул мне остальные листки.
– Ну что ж, справедливо. Тогда сами и читайте.
Я начал:
В полицию
Мое настоящее имя – Морис Пьер де Мейен. Родился я шестого марта 1883 года во Франции, в городке Фекан, департамент Приморская Сена, но образование получил главным образом в Англии. В 1903 году я приехал в Париж изучать живопись и четыре года спустя познакомился с Алисой и Лили Дейн, дочками покойного офицера британского флота. Еще через год я женился на Лили, и в 1909 году у нас родилась Габриэла.
Вскоре после свадьбы я понял, что совершил ужасную ошибку – на самом деле я люблю не Лили, а Алису. Пока Габриэле не исполнилось пяти лет, то есть в самом трудном для детей возрасте, я хранил свои чувства в тайне, затем признался во всем жене и попросил развода. Она мне отказала.
Шестого июня 1913 года я убил Лили и уехал с Алисой и Габриэлой в Лондон, где меня вскоре арестовали, перевезли в Париж, судили и приговорили к пожизненному заключению на островах Салю. Алису тоже привлекли к суду, но оправдали, поскольку она не участвовала в убийстве, не знала о нем заранее, а в Лондон поехала со мной только ради Габриэлы, которую любила. Материалы дела находятся в Париже.
В 1918 году с другим заключенным по имени Жак Лабо я сбежал с островов, уплыл на хлипком самодельном плоту. Сколько дней нас носило по океану, сколько дней в конце путешествия мы сидели почти без воды и пищи, я не могу сказать, мы оба потеряли счет времени. Лабо не выдержал испытаний и умер. Он умер от голода и жары. Никто его не убивал. Если бы я и захотел, у меня не было сил убить даже самую слабую Божью тварь. Но после смерти Лабо еды на одного мне кое-как хватало, а потом плот прибило к берегу Гольфо-Тристе.
Назвав себя Уолтером Мартином, я устроился на работу в британскую компанию медных рудников в Ароа и через несколько месяцев стал личным секретарем Филипа Хауарта, местного управляющего. Вскоре после этого повышения некий лондонец Джон Эдж поделился со мной планом – он придумал, как обворовывать компанию на сто с лишним фунтов в месяц. Когда я отказался участвовать в афере, Эдж заявил, что знает, кто я такой, и пригрозил донести на меня властям. Он сказал, что поскольку между Венесуэлой и Францией нет договора о выдаче преступников, то на острова меня не вернут, но опасность поджидает с другой стороны: труп Лабо выбросило на берег, установить причину смерти можно, и мне, как беглому убийце, придется доказывать в венесуэльском суде, что я не убивал Лабо в их водах, чтобы самому выжить.
Все же я отклонил предложение и стал готовиться к отъезду. Тем временем Эдж убил Хауарта и ограбил сейф компании. Он убедил меня бежать с ним, доказав, что, если даже не заявит на меня, полицейское расследование все равно не сулит ничего хорошего. Тут он был прав, и я к нему присоединился. Через два месяца, в Мехико, я выяснил, почему Эдж так настойчиво добивался моего общества. Зная мое прошлое, он мог крепко держать меня в руках, а будучи высокого – неоправданно высокого – мнения о моих способностях, хотел подсовывать мне те дела, которые самому ему были не по зубам. Я твердо решил, что как бы ни повернулась жизнь, что бы ни случилось, никогда не возвращаться на Чертов остров. Однако становиться профессиональным преступником мне тоже не хотелось. Я попытался удрать из Мехико, но Эдж поймал меня, и в драке я его убил. Но убил при самозащите: он напал первым.
Приехав в 1920 году в Штаты, я поселился в Сан-Франциско, сменил имя – теперь на Эдгара Леггета – и, чтобы отвоевать себе место под солнцем, взялся за эксперименты с цветом, которые начал еще в Париже, когда изучал живопись. Я решил, что никому теперь не придет в голову отождествлять Эдгара Леггета с Морисом де Мейеном, и в 1923 году вызвал к себе Алису и Габриэлу – они жили тогда в Нью-Йорке. Мы с Алисой поженились. Однако прошлое не умерло, глухой стены между Леггетом и Мейеном не существовало. Ничего не зная о моей судьбе после побега и не получая от меня вестей, Алиса решила разыскать меня, для чего наняла частного сыщика Луиса Aптона. Аптон послал в Южную Америку некоего Рапперта, и тому удалось шаг за шагом проследить мой путь от Гольфо-Тристе до отъезда из Мехико после гибели Эджа; дальше мой
