— Галина, — обойдя дом и, заглянув на кухню, окликнул я сестру.
— Чего?
Она выглянула из-за двери и встряхнула своими роскошными черными косами.
— Зерщиков в городок приехал. Может и нас навестить. Достань кваса холодного.
— Сейчас.
Через несколько минут, более или менее приведя себя в порядок, в чистой одежде, я стоял у входа в дом. Вышел вовремя, казаки Зерщикова остались на площади, а он сам, направился к нам. Смуглолицый и чернявый бородач с вечно прищуренными хитроватыми глазами, ловко, словно молодой, спрыгнул с седла, накинул повод на плетень и прошел на двор.
— Здравствуй Никифор, — он остановился передо мной.
— И вам здравия, дядя Илья.
— Где батя?
— А Корнеев не сказал?
— Нет, — поморщился бывший войсковой атаман. — Отговорился тем, что Кондрат его в свои планы не посвящает.
— Так отец вроде в Белгород уехал, Ульяну навестить. Знаете ведь, что она беременна.
— Говорили мне об этом, все же родня.
— Вот и я про то же самое.
— А когда Кондрат вернется?
— Не знаю.
Зерщиков что-то пробурчал, и было, повернулся к своему коню, но я его окликнул:
— Дядь Илья, зайди в дом. Квасу с дороги выпей.
— Холодный?
— Конечно.
— Ну, веди.
Мы с отцовым товарищем, который был готов его в любой момент продать за деньги и привилегии, прошли в дом. Вместе, из больших запотевших глиняных кружек напились кваса и, как бы, между прочим, Зерщиков спросил:
— Что у вас в Бахмуте происходит, Никиша?
— Вы о чем, дядя Илья?
— Люди в городке посторонние, а недавно разговор был, что самозванного полковника Лоскута в ваших краях видели.
— Кто же мне скажет, что происходит, — пожал я плечами. — Лоскут, если бы объявился, то непременно нас навестил, а я его не видел. Ну, а люди посторонние, так это бурлаки из беглых, которые недавно с Дона из артели Кузьмы Самойлова пришли.
— Может быть, так оно и есть, — протянул Зерщиков, а затем встал из-за стола и направился на выход.
— Дядя Илья, отцу чего передать?
— Не надо, я ему в приказной избе записку оставил.
Проводив дорогого гостя и посмотрев, как лошади умчали всадников с площади, я снова напялил на себя пропотевший и пыльный тулуп, взял в руки тяжелую палку, и направился в середину двора. Василь Чермный уже был здесь.
«Ну, продолжаем, — подумал я. — Краткий отдых окончен, до вечерних сумерек еще очень далеко, а чтобы не загинуть в новом для меня времени, надо быть сильным и ловким. Раз так, то придется много тренироваться и многому учиться заново. Политика и загадки прошлого, это все интересно, но если мне отрубят голову или пристрелят, то они меня волновать уже не будут. Палку крепче в руки и пошел».
Запорожская Сечь. 16.07.1707.
— Помнишь молодость нашу, Кондрат? — спросил Костя Гордеенко своего друга.
— Конечно, помню, друже, — ответил бахмутский атаман.
— Вот что бы ты сделал лет пятнадцать назад, если бы на Сечь за помощью приехал?
Булавин усмехнулся и ответил:
— Вышел бы на раду, и клич кинул.
— И что было бы? — глаза запорожца улыбались, а лицо сохраняло серьезность.
— Собрал бы человек двести сиромашных, без оружия и пороха. Двинулся бы на Дон, и человек пятьдесят довел.
— Вот то-то же, — Костя хлопнул друга по плечу и добавил: — Пойду я, пожалуй. Вскоре начинаем, и я должен быть на своем месте. Удачи, Кондрат.
— Мы столько для успеха сделали, что она просто обязана быть с нами.
Костя Гордеенко покинул курень Лукьяна Хохла, который стоял в пределах Сечи, и направился к своему, который был неподалеку. Кондрат посмотрел другу в спину, вздохнул и стал ждать того момента, когда его вызовут на раду.
Шесть дней Кондрат Булавин, Костя Гордеенко и Лукьян Хохол находились в постоянном движении. Сговорившись сделать общее дело, они стали претворять свои задумки в жизнь, а для этого надо было не просто поднять казаков, а подготовить для этого почву и сговориться со всеми слоями населения Запорожской Сечи. Приходилось постоянно навещать богатых и влиятельных запорожцев и вести с ними долгие переговоры. Планировалось избрать Гордеенко кошевым атаманом, и не просто так, при одной только поддержке сиромашных, среди которых Костя был в сильном авторитете. Но и зажиточных казаков стоило подмаслить, да делами своими повязать, ведь за каждым таким человеком по несколько десятков лихих казаков, зависимых от его милости и помощи. Да, ко всему прочему, именно они контролировали торговлю, оружие, казну, продовольствие, склады и припасы, так что ссориться с такими людьми было себе дороже.
Наконец, к тому, чтобы провести перевыборы кошевого атамана, все было подготовлено. Казаки, из куреня Хохла, разнося новости, разошлись по Сечи, а Булавину оставалось ждать того момента, когда ему можно будет выступить перед сечевиками.
Бух! Бух! Бух! Один за другим до Кондрата донеслись пушечные выстрелы. Пора. Донской атаман встал и направился на выход. Рядом с ним были его донцы и несколько запорожцев. Все при оружии, и готовы в любой момент прикрыть Кондрата.
Сечевая рада заполнилась шумными и крикливыми людьми, готовыми в любой момент сорваться с места и выступить походным строем в любую часть света. Большинство казаков уже знало, по какому поводу сход, но кое-кто, в основном из приближенных нынешнего кошевого, пока пребывал в неведении. В огромный людской круг вышел кошевой атаман Финенко. Следом куренные и, пристроившиеся к ним, Булавин с донцами.
Финенко знал, кто такой Кондрат, был удивлен его появлению на Сечи и спросил:
— Ты народ баламутишь и раду созываешь?
— Да. Хочу братьям-казакам слово сказать.
— А чего ко мне не зашел?
— Тороплюсь. Время поджимает.
— Что же, раз имеешь что сказать, говори.
Увидев Кондрата, многие сечевые казаки разразились приветственными криками. Немало людей помнило его по штурму Азова и некогда ходило в его сотнях. Булавин выступил вперед и громким голосом повел свою речь:
— Панове запорожцы! Кто не знает, то зовут меня Кондратий Булавин. А прибыл я к вам от всего Тихого Дона, — Булавин снял с головы папаху, чинно во все стороны поклонился и продолжил: — Всему славному низовому казачеству бью челом. Прошу вас всех атаманов-молодцов встать с нами заодно, за славу нашу казацкую, за вольности и свободу. Нет нашей мочи. Претерпеваем обиды от царевых людишек. Не можем более укрывать у себя беглый люд и свободы лишаемся. А за нами ваш черед придет, товарищи. Идут на Дон каратели царские, и мы их разобьем. Однако это война с царем Петром Романовым, и скажу, как есть, самим нам, свою волю не отстоять. Потому, мы просим у вас, браты запорожцы: пушки, людей, коней и припасы. Пока еще есть сила за нами, отобьем царевых воевод, да сами на Москву пойдем. Видно, что позабыли цари, как мы их на престол сажали и снимали. Пора бы и напомнить.
Когда Булавин закончил говорить, казаки разразились приветственными криками:
— Станем заодно с донцами! Слава атаману Кондрату!
— Любо!
— Бери пушки!
— На Москву!
— Не дадим вольных казаков в обиду!
— Поможем братам!
Кошевой атаман поднял булаву и остановил выкрики:
— Не можем мы сейчас на помощь к донцам отправиться. Клятву мы царю давали, что мир не порушим, так негоже ее нарушать. На Сечи останемся.
Но тут Костины подручники из сиромашных закричали пуще прежнего и заглушили голос Финенко:
— Врешь!
— Уходи с кошевых!
— Собака! Разъелся на казацких хлебах!
— Пошел прочь, изменник! Променял братство казацкое на рубли московские!
— Отдай булаву, другого атамана изберем!
Кошевой атаман скинул свою шапку на пыльную землю, положил на нее булаву, поклонился всему кругу и молча отошел в сторонку. Возражать сечевикам было бессмысленно и просто опасно для жизни. Поэтому, отдал булаву и уходи подобру-поздорову. Окажешься правым, то через годик-другой снова кошевым станешь, а пока не перечь и прими решение рады.
Старейшины казацкие, которым от Кондрата, заранее, было многое обещано, на изгнание кошевого промолчали, не остановили сиромашных, а некоторые так и поддержали решение рядовых сечевиков:
— Правильно, так его собачьего сына!
— Постоим же, атаманы-молодцы, за казатство вольное!
— Царь Петрушка, Антихрист проклятый, веру православную на латинскую меняет, всю торговлю нам перекрыл и переправу днепровскую за собой держит!
— Не потерпим такого!
— Он сам клятвы порушил, и мы с ним более словом не связаны!
Финенко исчез, как его и не было никогда. Сечевики успокоились, а булаву подобрали куренные атаманы.
Тут же стали выдвигать первых кандидатов в кошевые атаманы:
— Симоненко!
— Горбатенко!
— Пилипа Диденко!
Однако сиромашные и богатые сечевики, в кои-то веки, объединившись ради общей цели, дружно поддержали Костю Гордеенко. Видя такое единодушие самых непримиримых, остальные запорожцы примолкли и новым кошевым был избран Костя.
