теперь, когда дворец взорвали. Я заторопился назад, к цирюльнику Хасбулату — всё-таки оставлять Царёва один на один с окружающей действительностью было страшновато.
* * *
Вот теперь образ младшего научного сотрудника Ивана Васильевича Царёва казался полностью завершенным. Эдакий интеллигент, из злых и голодных, в глазах которого просматривается беспризорное детство, какие-то околокриминальные делишки и вместе с тем — природное обаяние и грация. Такие становятся старостами этажей в студенческих общагах, лидерами молодежных профсоюзов или вожаками банд. Кажется — ну что такое стрижка? А вот вам, пожалуйста: был рифленый аристократ с родословной длиной в тысячу лет, а теперь — парень, с которым в подворотне лучше не встречаться.
Я с удовольствием провел ладонью по его стриженой голове. Непередаваемое ощущение! Что, панибратство с Императором? Ну, он сам вроде как просил меня вести себя с ним как с настоящим ассистентом!
Иван только хмыкнул, вставая с кресла и давая возможность Хасбулату убрать рабочее место.
— Теперь моя очередь! Бороду — оставляем, сверху двойка, по бокам — ноль, — сказал я.
— Сделаем! — кивнул брадобрей и снова принялся щелкать машинкой.
— Сергей Бозкуртович, — подал голос Царёв спустя пару минут. — Наши коллеги там с ума не сойдут? В столице?
— Я весточку послал, что экспедицию мы всё-таки продолжим, а так — пусть сходят. Облажались они знатно, да, Ваня?
Ваня вздохнул и тоже провел обеими ладонями по колючему ёжику волос:
— Подумать страшно. А что было бы, если бы вы за мной не зашли, шеф?
Хасбулат стрикал машинкой и молча на нас поглядывал своими раскосыми глазами.
— Потому я и зашел, — откликнулся я.
— А вы кто — геологи? — спросил наконец цирюльник. — Вы же из Имперского географического общества?
— Этнографы. Едем в Шемахань изучать народные традиции.
— О-о-о-о! В Шемахань? Через Каф? А в Касабу заезжать не собираетесь, господа?
Я задумался, закатив глаза. Касаба — небольшой городишко среди гор Кафа, между Эвксиной и Шемаханью, и один из возможных путей действительно пролегал там.
— Пока не решил. Сами понимаете — башибузуки, перевалы, погода...
— Господа, господа, но вы ведь будете там, неподалеку! В Касабе у меня живет брат, я не видел его тысячу лет… Может быть, вы передадите ему письмо от меня и приглашение навестить здесь, в Бринёве? Они живут небогато, а я — устроился, мог бы помочь им… Работы тут полно!
Я остановил этот поток речи:
— Понятия не имею, будем ли мы в Касабе, почтенный Хасбулат.
— Ну, если не будете — передадите письмо караваном. Всяко надежнее…
— А почему бы не послать его имперской почтой? — удивился Царёв.
Мы с цирюльником переглянулись.
— А это не Империя. Это другая сторона хребта, — ответил я. — Изучайте карту, коллега. Стыдно.
А Хабсулат движением факира снял с меня простынь и сказал:
— Готово!
Теперь настала очередь Ивана с усмешкой проводить рукой по моей стриженой голове. Ну и черт с ним, с меня корона не упадёт. У него же не упала?
* * *
Письмо цирюльника, написанное затейливой вязью, я спрятал в один из саквояжей и подумал о том, что стоило бы обзавестись нормальными ранцами или рюкзаками. Однако здесь, на речной пристани, найти их было негде, да и пароход уже приближался, рассекая волны носом, шумя гребными колесами и оглашая окрестности задорным гудком.
Поток пассажиров устремился на причал, начались охи, ахи, встречи, улыбки, поцелуи…
Царёв стоял посреди всей этой суеты и сутолки совершенно ошеломленный. Мне пришлось ткнуть его в бок:
— Хватай багаж и вперед — к трапу!
Старпом, проверявший билеты, долго всматривался в наши документы, потом — в лица, и наконец спросил Ивана:
— Мы с вами нигде не встречались?
— А-а-а, нет! — беспечно отмахнулся Царев. — Я на актера одного похож, арелатского, из синематографа. Все спрашивают.
— Может, и на актёра… — озадаченно проговорил старпом.
А я не беспокоился — меня тут никто узнать не мог. Я ведь не фотомодель с обложки, не политик, не певец и не артист — я статьи пишу и книжки, и в людей стреляю. Лицо мое никому и даром не надо.
— Проходите! Каюта по левому борту, номер семнадцать.
Мы прошли по узкому коридору к своему временному обиталищу. Не Бог весть что — второй класс, но чистенько и опрятно. Две койки, круглое окно-иллюминатор, шкафчики, тумбочки…
— Не дворец, конечно, — прокомментировал Царёв. — Но и не Варзуга. И тем более — не Новый Свет. Долго будем здесь прохлаждаться?
— А кто сказал, что ты будешь прохлаждаться, Иван? У тебя куча дел!
— Какие еще дела?
— Выучить карту предгорий и гор Кафа — это раз! — начал загибать пальцы я. — Привыкнуть нормально общаться с людьми — это два! Научить меня этим твоим ухваткам по швырянию людей на землю — это три. Ну, и пуговицу будешь пришивать себе на сюртук. Это четыре.
— Пуговицу? — он начал себя осматривать, а потом заметил болтающуюся на обшлаге левого рукава нитку. — Тут? Но я…
— Не умеешь? Будем учиться. На всё про все — четыре дня.
Раздался гудок, зашлепали лопасти колес, взбивая мутную воду. По одной из бесчисленных рек Империи мы двигались к Итилю.
* * *
Кажется, я задремал на полчаса, не больше — читал прессу, разморило. Очнулся от какого-то гомона и гула на верхней палубе. Царёв-то пропал! Сюртук лежал с аккуратно пришитыми пуговицами на кровати — я ему их все поотпарывал, чтоб парень тренировался. Учеником он оказался способным — вон как справился, загляденье! Думал, до вечера его займу, а сейчас солнце еще вовсю светило в иллюминатор — значит, было не больше трех часов пополудни. Я схватился за часы: вот же черт, проспал больше трех часов!
А вот нечего было до полуночи с капитаном лясы точить! Каюсь, грешен — зацепились языками, обсуждали высадку на побережье у Бубыря, он там одним из транспортов командовал, оказывается... А теперь вот — придавило к подушке, и потерял Иванушку! Но не такой он человек — найдется… По всему выходило — переполох на палубе был его виной, и в этом предстояло разобраться.
Потирая заспанное лицо, я прошел по коридору и поднялся наверх по гулкой металлической лестнице. В лицо ударил мощный, свежий запах реки, яркое летнее солнце и крики чаек.
На
