Я так тебя, блядь, люблю.
Она не ответила. Если бы у неё был доступ к телефону, она не смогла бы ответить, находясь в полёте. И если бы Кат забрал его у нее, я бы не смог предупредить ее о прибытии.
Еще одна трудность в моем проблемном будущем.
Было достаточно плохо лететь, опасаясь за жизнь любимого человека. Но летать с чувством сопереживания и не зажившей огнестрельной раной было в сто раз, блядь, хуже.
Каждые взлёт и посадка, аэропорт и такси все больше лишали меня человечности и сосредотачивали на жажде крови и планах, что я сделаю с Катом и Дэниелем, когда приеду.
Обещание широких открытых пространств и пустых африканских равнин помогло мне остаться в здравом уме в пороховой бочке сумасшедшего самолета.
В течение долгого времени я избегал общественных мест. Полёт с Нилой из Милана был моим первым испытанием за много лет. По сути, до того, как Нила вошла в мою жизнь, я был отшельником. Хоукскридж ― мое святилище, а Алмазная аллея ― мой офис. Мне не нужно было общаться с незнакомыми людьми.
Еще один водоворот противоречивых эмоций пассажиров, запертых в крошечном фюзеляже без выхода. Я изо всех сил старался не обращать на них внимания. Я делал все возможное, чтобы подпитать ненависть и позволить целеустремленной решимости дать мне покой.
Выпив коньяк, который заказал час назад, я опьянел, мое сердце заработало в два раза быстрее. Бок пульсировал, лихорадочная испарина покрыла лоб. Временные рамки и обратный отсчет выстраивали в голове варианты того, как далеко находилась Нила.
В лучшем случае, восемь-девять часов.
В худшем, от десяти до двенадцати.
Нила могла бы избежать боли и насилия.
У нее еще есть время.
Но, пролетев три четверти пути над Атлантическим океаном, я понял, что у меня заканчивается время.
Они прибыли в Алмаси Кипанга.
Теперь она сама по себе.
ГЛАВА 5
Нила
Я остановилась на краю грандиозной шахты.
Передо мной словно раскрыло рот огромное нечто. Его язык и гланды были изрезаны лопатами и кирками, а развороченные, в погоне за добычей и богатством стервятниками, внутренности обнажены ночному небу.
Я пыталась вглядеться в эту тьму, а внутри что-то нестерпимо ныло. И это было не из-за вывернутых с корнем деревьев, оставленных гнить просто так, и не из-за чернокожих рабочих, копающихся в грязи. И не из-за воздуха: спёртого, пропитанного упадком и разграблением. Это было от тоски. От тоски за то, что что-то настолько ценное и редкое, как алмазы, создаваемые в чреве природы тысячелетиями, безжалостно и хладнокровно отнимались у матери-земли.
— Впечатляет, правда? — спросил Кат, обхватив меня за плечи.
Я вздрогнула, но не отодвинулась.
Кат держал крепко.
Грубая верёвка, которой Кат связал мне руки, когда пришёл за мной, больно вонзалась в кожу.
Я ждала, что они истребуют Третий Долг сразу, как только Кат разберётся с текущими вопросами. Исколов кончики пальцев спрятанной в кармане спицей, я сидела на краю кровати, не отрывая взгляда от входа в палатку.
Есть хотелось невыносимо. Сил почти не было. Но я отказывалась ложиться спать, предпочитая встретить свой кошмар наяву, а не во сне.
Это был единственный выход.
Прохлада африканской ночи покалывала кожу, а от раздававшегося неподалёку рычания львов по телу побежали мурашки.
Казалось, они совсем рядом. И они очень голодны.
И тут запел целый хор, словно управляемый талантливым дирижёром: сначала вступили заливистые гиены, несомненно, смеясь надо мной, затем забухтели зебры, заухали совы.
От звуков живой природы адреналин в крови подскочил до максимальных значений, и меня затрясло.
— Ты меня слушаешь? — голос Ката ворвался в сознание. Казалось, я не спала целую вечность и была заторможенной.
Сморгнув усталость, вяло ответила:
— Вы говорили что-то о цифрах и сколько всего…
— Нет! — рявкнул Кат, дёрнув за верёвку, обмотанную вокруг моих запястий. — Я рассказывал, насколько глубока Алмаси Кипанга. За столетия добычи мы обнаружили ещё много пластов с камушками. И продолжаем копать, и сейчас шахта уходит на полкилометра ниже уровня земли. Представляешь?
Я покачала головой в ответ. Всё, о чём я сейчас могла думать, — это о темноте и удушающей тесноте, сдавливающем пространстве, пугающем до ужаса. Голодная гробница, затаившаяся и поджидающая свою добычу, готовая в любой момент сложиться, как домино, погребя под собой всех, кому не повезло.
— Ещё годы раскопок, — улыбнулся Дэниель, — миллионы и миллионы брюликов можно выкопать из этой грязи, ну а если река изобилия пересохнет, на примете есть новое местечко. — Ублюдок оскалился, сверкнув белоснежными зубами. — Какому-то счастливчику поручат установить взрывчатку, чтобы обрушить подвижный слой почвы и во время раскопок не случилось обвала.
— А что, если взрывчатка сработает раньше времени, спровоцировав обрушение, и человека завалит? — спросила я, шокированная таким опасным предприятием.
— Поэтому мы всегда посылаем только одного, — пожав плечами, ответил Дэниель. — И если он потерпит неудачу, что ж, дерьмово. Но мы не покидаем место, просто запечатываем шахту.
Сглотнув ком отвращения, я ответила:
— Вашей фантазии для убийств людей можно только позавидовать.
— Спасибо за комплимент.
— Это не комплимент. — Прищурилась я в ответ.
— Мне по хрену, — ухмыльнувшись, ответил мне Дэниель. — Приму за него.
Так хотелось размазать эту идиотскую гримасу жадности и безумия по его отвратительной роже.
— На твоём месте, я не была бы так уверенна. Убийство рабочих будто спорт для вас, словно они одноразовые игрушки. Сломался — можно просто выбросить и купить нового. — Вскинув подбородок в сторону Ката, зло прошипела: — Но твой отец на этом не останавливается. Почему ты думаешь, что тебе ничего не грозит? А, Дэниэль? Ведь всё указывает на то, что ты отщепенец, нежеланный выродок?
— Какая же ты… — Схватив за волосы, Дэниэль вырвал меня из хватки его отца, свободной рукой потянувшись к карману, в котором была засунута грязная тряпка. — Сейчас заткну тебе рот раз и навсегда…
Кат
