Ан нет, И кончилось тем, чем кончилось.
Мало того, ряд лет Империя при Александре вообще жила без какой-либо централизованной политической полиции. Едва вступив на престол, он тут же ликвидировал Тайную Экспедицию Сената – не создав ничего взамен. А министром внутренних дел назначил графа Кочубея – молодого либерала и ценителя искусств…
С тем же успехом в наше время можно поставить Новодворскую во главе ФСБ.
В 1809 году, правда, на императора нашло просветление – Кочубея он из министров убрал, и чуть позже учредил Особую Канцелярию – хоть как-то, с множеством ограничений, но заботившуюся о политической безопасности государства. В преддверии решительной схватки с Наполеоном это стало жизненной необходимостью (кстати, главную свою задачу ОК выполнила блестяще – хотя поклонников Бонапарта в русском обществе хватало, к 1812 году почти все потенциальные коллаборационисты были аккуратно, без лишнего шума, профилактированы). Тем не менее либералы всех мастей после учреждения Канцелярии подняли визг и вой о «возвращении времен кнута и застенка». И добились-таки своего – в 1819 году Кочубей вновь занял министерское кресло, первым делом настояв на ликвидации Особой Канцелярии. Тут-то и зашевелились декабристы и прочие русские карбонарии…
Так вот, о масонах.
Естественно, в такой обстановке чувствовали они себя привольно, как черви в навозной куче. Только в Петербурге за годы правления Александра возникло свыше двадцати масонских лож. Кстати, император в молодости и сам посещал их собрания. Есть сведения, что в одной ложе, «Des gekronten Pelikans», руководимой неким Розенштраухом, Александр принес-таки вступительную клятву… Информация неподтвержденная, но запретил масонство в России император лишь в 1822 году, – и то указом мягким и до конца не исполненным. После чего, к слову, долго не прожил.
Члены ложи «Умирающий Сфинкс», организационно оформившейся к началу 1800-х годов под руководством Лабзина, масонами себя не называли. Именовались «мартинистами» – производя название то ли от известного мистика-сатаниста Мартинеса Паскуалиса, то ли от не менее известного Луи Сен-Мартена… Разные есть версии, но суть не в том.
Отношение к Лабзину и мартинистам у русского общества было двойственным. У высшего общества, естественно, простой народ и понятия не имел обо всех этих мистических игрищах. Одни считали их безобидными чудиками, совмещавшими детские игры в общение с духами и вполне материалистические карьерные соображения. Другие верили, что Лабзину и вправду кое-что открыто … И те и другие, кстати, отмечали его какое-то сатанинское обаяние и умение полностью подчинять людей своей воле. Дословно: «деспотическая духовная сила…»
Как бы то ни было, секта мартинистов стремительно набирала влияние, вербуя все новых и новых членов. И кое-кого это весьма тревожило. (Кого – об этом после.) Естественно, при негласном покровительстве ложам и тайным обществам со стороны императора, ничего в открытую предпринять против «Умирающего Сфинкса» оказалось нельзя. И тогда с Лабзиным разыграли изящнейшую – аж слюнки текут – комбинацию.
Дело было так.
Мартинисты (естественно, в глубокой тайне) ритуалы практиковали страшненькие. Но один случай стал достоянием гласности. В 1809 году некий Вольф, чиновник из обрусевших немцев и активный мартинист, добровольно уморил себя голодом. Взял отпуск на службе, заперся в своей комнате, попросив не беспокоить, – благо жил один. Расставил на стол, стулья, подоконник самые аппетитные яства – и медленно подыхал с голоду, на них глядя.
Неизвестно, посетили ли какие черные откровения умирающий мозг и являлись ли в бреду к нему духи, призываемые таким способом… Но мясо со своих пальцев Вольф обглодал, не съев ни крошки хлеба из имевшихся в комнате запасов.
Так вот, был осторожненько вброшен слух, что во вскрытой в конце концов комнате найдены предсмертные записки Вольфа, довольно объемистые, – и немедленно конфискованы его начальством (служил бедняга-мартинист в Комиссии по составлению законов). И находится опус на изучении у директора Комиссии Розенкамфа – сей немец обрусел пока недостаточно и с лету разобраться в записках не смог.
Лабзин и мартинисты немедленно задействовали все связи, чтобы получить документ. Надо понимать, опасались, что наружу просочатся опасные сведения об их игрищах…
И получили. Копию, якобы тайком снятую.
Убедились – ничего компрометирующего там нет. Зато хватает мистической чепухи в типично мартинистском духе. Документ немедленно был подвергнут многочисленным толкованиям и стал активно использоваться для обращения прозелитов – как «черное евангелие» от сатаниста-великомученника…
Фокус состоял в том, что записки Вольфа им всучили подложные. Мало того что абсолютно бессмысленные, лишь припудренные мартинистской фразеологией – так в тексте оказалась еще зашифрована издевательская эпиграмма на Лабзина – достаточно было прочитать третьи по счету слова в первых фразах.
В нужный момент – когда «евангелие от Вольфа» уже почиталось и конспектировалось мартинистами не хуже «Великого Почина» Ленина – шутку предали гласности (хотя имя истинного автора псевдозаписок осталось в тайне). Над «Умирающим Сфинксом» смеялся весь высший свет Петербурга, хоть и не в открытую, Лабзина многие побаивались. Приток неофитов резко сократился, немало последователей от Лабзина отвернулось (в том числе и графиня Скавронская, мать Юлии Павловны Самойловой) – и «Сфинкс» постепенно стал вполне соответствовать первой части своего названия…
Теперь о тех, кто проводил операцию.
Непосредственным исполнителем, сочинившим фальшивку, был молоденький переводчик упомянутой Комиссии Сережа Аксаков (впоследствии известнейший писатель, автор «Аленького цветочка» и «Семейной хроники»). «Записки Вольфа» стали его первым литературным опытом. А вот кто стоял за спиной Аксакова, можно только предполагать.
Сам Аксаков спустя полвека помянул этот эпизод в своих мемуарах – утверждая, что всё задумал и провернул в одиночку. Благо живых свидетелей акции не осталось.
Верится с трудом.
Во-первых, был Аксаков, мягко говоря, трусоват. Например, в нашествие Наполеона он, двадцатилетний мужчина, не сделал ни малейшего телодвижения, чтобы записаться в армию или хотя бы в ополчение. (Его близкие друзья-литераторы, Вяземский с Загоскиным, немедленно поступили в кавалерию и воевали – хотя Загоскин страдал одышкой и сильной близорукостью.) Аксаков же всю грозу 12 года просидел безвылазно в своем оренбургском поместье… Ну никак не стал бы он ссориться с могущественной ложей, не имея сильного прикрытия.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
