С одной стороны, душа занята жизненно важными вопросами, мыслями о том, как люди думают, чувствуют, ведут себя в разных внешних и внутренних обстоятельствах, как они решают свои проблемы и находят способы их решения, а вовсе не поглощена самими органами и функциями, с помощью которых они это совершают. С другой стороны, душа все время размышляет о духе и смысле человеческой жизни, что вовсе не исчерпывается историей и тем или иным комплексом идей. Так что душевное переживание не сконцентрировано на тех аспектах нашего «Я», которые поставляют чувственные восприятия или же формируют понятийные схемы. Весьма важно всякий раз осознавать различие между психическими состояниями и психологическим (душевным) переживанием, что в некоторой степени аналогично различию между физическим объектом и чувственными данными о нем, суждением и умозаключением о предмете.
Психическое состояние в этом контексте, в весьма общем виде, может быть охарактеризовано как состояние разума вне зависимости от того, каким путем оно получено. Упавший малыш, обучающийся ходьбе, может горько заплакать, но может и спокойно попытаться подняться и двинуться дальше, в зависимости от поведения матери, находящейся рядом. (Именно в момент написания этих строк на улице раздался плач ребенка. Очередная синхрония.)
Душевное переживание может быть спровоцировано любым психическим состоянием. Но душевное переживание вовсе не гарантирует подобный исход психическому состоянию. Тот факт, что нечто было душевно пережито, может с не меньшим успехом выразиться вербально, телесно или на психосоматическом уровне. Здесь мы подходим к различным соотношениям между внутренней жизнью и ее внешним выражением. Человек с очень богатой фантазией может оказаться весьма бедным по глубине душевного переживания, и не будет преувеличением сказать, что он человек, бедный душой. Соответственно, богатый душой, глубоко переживающий, душевный человек может совершенно не обладать никакой фантазией.
Возьмем другое соотношение. Человек вел весьма активную внешнюю жизнь, полную приключений, и имел в ней большой успех, но это вовсе не является необходимым условием того, что данное лицо прожило эту (в конкретных и соответствующих аспектах и проявлениях) жизнь душевно насыщенно: качество и глубина его душевной жизни не соответствуют его внешней активности. С другой стороны, человек, проведший свою жизнь в келье монастыря или в тюрьме, может оказаться богатым по душевному складу, глубоко насыщенным душевными переживаниями, что совершенно не означает, что он проводил время, сберегая свои фантазии или конспектируя прочитанные и изученные трактаты.
Воображение души
Поскольку родным языком души являются образы, то душу лучше всего воображать. Не забывая о Юнге, посмотрим теперь, что говорит о душе Джеймс Хиллман.
«Забота аналитика — поддерживать связи с внутренним психическим содержанием личности и не утратить свою корневую метафору.
Иначе он начинает видеть в своих пациентах образчики категорий и погружается в решение проблем преступности, психопатии, гомосексуальности и т. д., в то время как его призвание — обращение к душам индивидов, которые обнаруживают типичные свойства в своем внешнем поведении» (Хилман, 2004a, с. 170).
Переживание и страдание — понятия, которые издавна ассоциируются с душой. Однако «душа» — не научный термин и используется в современной психологии крайне редко. При этом само слово обычно заключается в кавычки, как будто для того, чтобы не «заразить» свое наукообразное стерильное окружение.
Существует множество слов подобного типа, имеющих значение, но не находящих места в современной науке. Это не означает, что ссылки на них невозможны из-за того, что их не воспринимает и оставляет «за бортом» научный подход. Не означает это и провала самого научного подхода, опускающего такие слова потому, что для них не находится операционального определения. Любые подходы имеют свои ограничения; нам же необходимо хотя бы ясно представлять, о чем идет речь.
Для понимания «души» мы не можем обратиться за разъяснением к науке. Смысл понятия «душа» наилучшим образом определяется контекстом, и этот контекст частично уже был предъявлен.
Корневая метафора аналитической точки зрения заключается в том, что человеческое поведение можно понять, поскольку оно обладает внутренним смыслом.
Внутренний смысл — это страдание и переживание. Аналитик понимает эти состояния через сочувствие, симпатию и инсайт. Все эти термины составляют повседневный практический язык аналитика, образуют контекст для его корневой метафоры и являются ее выражениями.
«…Мы имеем дело с чем-то таким, что не может быть определено, и, следовательно, „душа“ на самом деле не понятие, а символ. Символы, как мы знаем, контролируются нами не полностью, поэтому мы не можем использовать данное слово для обозначения чего-то конкретного, особенно если выбрали его для определения неведомого человеческого феномена, который несет в себе символическое значение, обращает события в переживания и передается через любовь. Душа — многозначное понятие, не поддающееся никаким определениям, как и все основные символы, лежащие в основе корневых метафор в различных категориях человеческой мысли. „Материя“, „природа“ и „энергия“, в конечном счете, так же многозначны; сюда же относятся „жизнь“, „здоровье“, „справедливость“, „общество“ и „Бог“, являющиеся символическими посылками уже рассмотренных точек зрения. Душа как понятие ставит сознание в тупик ничуть не больше, нежели другие самоочевидные, не требующие доказательств первичные принципы» (Там же, с. 107–108).
Мы видим, что и у Хиллмана душа не выступает как онтологическая сущность, а проявляется в качестве символа места, из которого прорастает смысл. В его работе душа является «корневой метафорой» языка, прошедшего через прививку гуманистической традиции.
«Под словом душа я подразумеваю, в первую очередь, скорее, перспективу, нежели субстанцию, точку зрения на вещи, чем вещь саму по себе. Эта перспектива — мыслящая, она обдумывает события и определяет различия между нами и всем происходящим в мире. Между нами и событиями, между исполнителем и делом имеет место момент размышления — и созидание души, или душетворение, означает дифференциацию этой промежуточной фазы… Душа появляется как фактор, не зависящий от водоворота событий, в который мы оказываемся погруженными. Хотя я не в состоянии идентифицировать душу ни с чем другим, мне также не удается постичь ее самое отдельно от других вещей, возможно, потому, что она похожа на изображение в летящем зеркале или на луну, выступающую как посредник только в отраженном свете. Но именно посредничество этой особенной и парадоксальной переменной придает личности ощущение, что у нее есть душа, или она сама является душой (выделено мной — В. З.) …Во-первых, „душа“ относится к углублению восприятия событий как жизненных опытов; во-вторых, значимость, которую может приобрести душа в любви или религии, исходит из ее особого отношения к смерти. И третье, под словом „душа“ я подразумеваю творческую способность к воображению, заложенную в нашей природе, обретение опыта посредством рефлективного размышления, сновидения, образа и fantasy (фантазии) — такого способа, который осознает все реалии, главным образом, как символические или метафорические» (Hillman, 1975b, р. XVI).
Душа — это вполне определенный способ смотреть на вещи, отличный от телесного или разумного взглядов, также отличающихся своей спецификой. Этот рефлективный момент, упоминаемый Хиллманом, может быть бессознательным, следовательно, созидать душу означает приводить в сознание содержания подобных рефлексий, которые не могут быть иными, нежели субъективными. Созидание души означает дифференциацию собственной субъективности. Символическая или метафорическая точка зрения как раз и есть то, что, согласно Юнгу, освобождает нас от оков «не что иное, как…», что проводит границу между простой регистрацией того или иного события и душевным переживанием последнего и о чем Хиллман говорит как о противоядии против смертного греха буквализма.
Здесь Хиллман подводит нас к одной из самых замысловатых тем в архетипической психологии — связи между душой и смертью. В его изложении смерть обозначена как метафора, а не как буквальное, физическое событие. В том, что, по его же свидетельству, это тот самый случай, можно убедиться, обратившись к другой его работе, «Сновидение и преисподняя». Чтобы достичь души, пишет Хиллман, мы должны отбросить в сторону всякие там «должны» и «обязаны» из своей повседневной жизни, которые представлены в образах дневного мира или мира «верхнего». Тогда, по аналогии, душа делается «ночным миром», или подземным миром, или «преисподней». «Преисподняя» в литературе обычно связана со смертью. В этом смысле смерть и душа оказываются связанными вместе во всех его других работах с учетом сделанного им допущения, и все мы знаем, почему это так.
