Часть вторая
1
В погожие воскресные утра, если только было не очень холодно, мистер Том Джадд выходил совершить небольшую, исполненную достоинства прогулку. Если небо и после чая было ясным, а воздух достаточно теплым, мистер Джадд выходил прогуляться еще раз, уже с миссис Джадд и детьми. Однако утро было священным временем соблюдения мужского достоинства и приготовления обеда – последнее, разумеется, женщинами. Если же воскресное утро было холодным или сырым, мистер Джадд оставался в постели с присущим ему достоинством.
Церковь мистер Джадд посещал редко, а молельню – никогда. Ходившие в молельню не были по его предположениям друзьями пива, сам же мистер Джадд, лишь этим напоминая Босуэлла, любил пропустить кружечку в приятном обществе. Однако никто, ни его духовные пастыри, ни светские наниматели, не осмеливался осведомиться о религиозных взглядах мистера Джадда. В мистере Джадде ощущалось достоинство, сверхэмерсоновское доверие к себе,[31] не допускавшее никакой фамильярности, никаких посягательств на его личность. Даже мобилизационные власти почувствовали это, и до конца войны он оставался незаменимым и неподлежащим призыву. Такое избавление от жестокостей военной службы укрепило достоинство мистера Джадда и усугубило ясность и хладнокровность суждений, тогда как менее взысканные судьбой люди были склонны терять контроль над собой и предаваться пусть справедливому, но, к сожалению, бессильному гневу.
Внешне мистер Джадд походил на прямоходящего, чистоплотного и умного кабанчика. Невозможно определить, было ли это защитной маскировкой, стремительно выработавшейся в его роду в согласии с дарвиновским принципом приспособления к окружающей среде, или же саксы, предки мистера Джадда, от долгого общения со свиньями сами обрели свиноподобность. В любом случае он был истым нордическим блондином. Его щетинистые золотые волосы были коротко острижены, в голубых глазках рассудок мерцал, точно бешенство северных воинов, а линия, проведенная вертикально вниз от вздернутого кончика его курносого носа, угодила бы в глубину плотного округлого брюшка.
Тайна значительности мистера Джадда объясняется просто. Он был старшим мастером и внушительной частью мозга небольшой фабрички в Кливе. Без него – или кого-нибудь вроде него – все предприятие быстро пошло бы прахом. Но весьма маловероятно, чтобы кто-нибудь еще стал бы работать с такой спокойной энергией и деловитостью за три фунта в неделю и десятифунтовую премию к рождеству. Мистер Джадд заведовал производством и был оптимистом. Остальную часть мозга обеспечивал его счетно-финансовый друг, мистер Рейпер, заклятый пессимист, который мужественно боролся с ежегодным уменьшением прибылей. Мистера Джадда счетные книги не интересовали: его обязанностью было производить товар; мистера Рейпера не интересовало производство: его обязанностью было аккуратно вести бухгалтерский учет и ценой сверхчеловеческих усилий добиваться положительного сальдо. Но вдвоем эти деревенские Гог и Магог[32] держали на своих плечах рушащуюся фабричку, пока ее номинальный владелец шнырял туда-сюда на автомобиле и совершал аристократично-тартареновские[33] подвиги вместе с сэром Хоресом Стимсом. Честное и джентльменское распределение труда.
По неписаному и необлеченному в слова договору мистер Джадд в эти воскресные утра почти всегда встречал на прогулке мистера Рейпера, и дальше они шли вместе, ведя серьезную беседу. Подобно университетским профессорам и кадровым офицерам они в этих случаях никогда не говорили о делах, а посвящали прогулку умственному и нравственному усовершенствованию. Вот почему как-то в воскресенье на исходе апреля они шествовали рядом по недавно заасфальтированному шоссе между Кливом и Мерихэмптоном, игнорируя поток автомобилей, в день господень превращающих сельские дороги в миниатюрные Пикадилли. Мистер Рейпер гулял в будничном черном сильно поношенном костюме. Цифры в счетных книгах до того терроризировали беднягу, что он боялся тратить собственные деньги. Худое веснушчатое озабоченное лицо рассекала линия прямых, хотя и клочковатых усов, которым, видимо, удалось некогда свершить чудо партеногенеза, ибо стекла его очков сверху опушали две точно такие же полоски волос, только поменьше. Шел он, нервно заложив за спину бледные веснушчатые руки, – озабоченный Наполеон сельской промышленности. Зато мистер Джадд был одет, как царь Соломон во всей славе его. Великолепный сочно-коричневый готовый костюм в четкую салатную полосочку, несравненные цвета загара штиблеты, которые вовсе не скрипели, но возвещали о его приближении, псевдопальмовая трость с набалдашником поддельного агата, фетровая коричневая шляпа на номер больше, чем следовало бы, и пенковая трубка, поражающая экстравагантными размерами мундштука из искусственного янтаря. По округлостям его жилета извивалась большая и, может быть, золотая цепь, демонстрируя почтительно и изумленно взирающему миру два брелока и соверен с профилем королевы Виктории в прихотливой оправе.
Некоторое время оба молчали – мистер Джадд восхищался собственной элегантностью и красотами весны, а мистер Рейпер производил в уме роковые арифметические действия. Затем оба с интересом понаблюдали, как набитый лондонской аристократией «форд» нетерпеливо сигналил в гуще возбужденно мечущихся коров, которых гнал на пастбище пастух в грязных сапогах верхом на мотоцикле. Когда этот небольшой эпизод завершился, мистер Джадд глубоко вдохнул душистый сельский воздух (пренебрегая бензиновыми парами) и произнес:
– Как вижу, газеты, мистер Рейпер, сообщают про еще одно жуткое убийство.
– Жена науськала молодого парня спрятаться за кухонной дверью и заколоть ее мужа штыком?
Мистер Джадд кивнул с величайшей серьезностью.
– Просто не знаю, куда идет страна. Ведь третье жуткое убийство в этом году!
– Четвертое, мистер Джадд, четвертое. Убийство в курятнике, шайка ипподромных жучков зарезала жертву бритвами, ну, и полицейский.
– А-а! – провозгласил мистер Джадд, с наслаждением попыхивая трубкой. – Про полицейского-то я и забыл. Погодите-ка. Уайтчеплское анархистское убийство, так?
– Нет, мистер Джадд. То еще под рождество было. А с полицейским – в феврале. Про которое я толкую. Да вы же помните! Нашли его на Эпсомском шоссе, и Скотленд-Ярд так в потемках и бродит.
– Как же это я забыл? – с благодушным самодовольством заметил мистер Джадд. – И ведь следил за ним с большим интересом. Вы же знаете, у меня родственник в полиции служит.
– Да, – ответил мистер Рейпер не без нетерпения, так как выслушивал сообщение об этом интригующем факте почти каждое погожее воскресенье на протяжении пятнадцати лет. – Хорошенькое дело! Полиция всей страны не может уберечь своего же человека и не способна отыскать его убийцу. Не удивлюсь, мистер Джадд, если у этого убийцы есть рука где-нибудь наверху!
Мистер Джадд слегка вздрогнул – большой «даймлер» промчался близковато от него – и с тревогой обвел взглядом мирные луга, зеленеющие сочной весенней травой, пасущихся коров и пересекающиеся шпалеры вязов, тополей и ив.
– Да неужто, мистер Рейпер?
– Вот-вот, мистер Джадд. На днях сэр Хорес сидел у хозяина, так я слышал его собственные слова: «На карту поставлены интересы страны, – говорит. – Знали бы вы, что творится за кулисами в парламенте, – говорит, – вы бы спорить не стали», – говорит. Как хотите, мистер Джадд, а без иностранного заговора тут не обошлось. Немцы там, большевики, да и кое-кто нашей же плоти и крови с ними стакнулся.
Даже штиблеты мистера Джадда застонали от дурных предчувствий и патриотической горести. Однако сам он покачал головой.
– Нет, мистер Рейпер, такому я о Нашей Стране не поверю. Пусть дела обстоят скверно, да не настолько все-таки. Но, конечно, всем нам следует бдеть. Лично я полагаю, что полицейский этот пал жертвой вражды.
– Какой еще вражды? – кисло осведомился мистер Рейпер.
– Полиция, – произнес мистер Джадд с сокрушительной многозначительностью, – расколота! Мой родственник в Хоптоне…
– Из-за чего же она раскололась-то?
– А! – Мистер Джадд вновь покачал головой, – Служебная тайна. Мой родственник никаких подробностей приводить не стал. Только и сказал: «Попомни мои слова, – сказал, – полиция расколота». Потому-то никого и не арестовали: одни против других работают.
– Так чего еще и ждать? – отрезал мистер Рейпер, черно завидовавший столь именитому родству. – Кого они набирают-то! Но ведь этих двоих они за убийство мужа арестовали все-таки.
Мистер Джадд ничего не ответил и только громче запыхтел трубкой.
– Не удивлюсь, – продолжал мистер Рейпер, – если жена выйдет сухой из воды. Мы-то, конечно, с вами знаем, мистер Джадд, что это она его заставила. Но благородный дух Нашей Страны восстает против того, чтобы вешать женщин.
