Ты, должно быть, свихнулся от одиночества, старина, подумал он. Наверняка выдумал и преувеличил ее податливость. Хотя, с другой стороны, учитывая ее прошлое, чему тут удивляться?
Сдвинув брови, Алан допил вино и поставил кубок на стол. Будь Эмма просто невзрачной старой девой, тогда он мог бы еще подумать о женитьбе, поставив условие, что это будет исключительно брак по расчету: каждый из супругов волен жить своей жизнью и иметь любовников, если пожелает.
Но ребенок — это такая огромная ответственность… и неприятное напоминание о грязном прошлом его матери. Хотя лети и не виноваты в неблагоразумии родителей… как не виноват был сам Алан.
Одевшись и спустившись в кабинет, Алан стал просматривать пачки корреспонденции, лежащей здесь уже недели, а то и месяцы. Несколько писем из Винсайда с жалобами на условия труда шахтеров; ничего нового, все те же старые угрозы забастовки и требования увеличить зарплату.
Также было письмо от Джозефа Белински, которое он швырнул в мусорную корзину, даже не распечатав. Алан не собирается продавать рудники, пока не удостоверится на все сто процентов, что эти чертовы копи отработаны до дна.
Внезапно простой и краткий адрес на одном из конвертов привлек его внимание.
«Р. К. Норманн. Лондон. Англия».
Алан прикрыл глаза. Сколько же это письмо пролежало здесь?
Он сломал печать и открыл конверт, стараясь успокоить дыхание.
«Любезный мистер Шеридан! Как вы помните из предыдущей корреспонденции, существует проблема денежной задолженности…»
Алан потер глаза и долго глядел в потолок, прежде чем продолжить чтение.
«…Таким образом, к нашему глубочайшему сожалению, мы вынуждены прервать пребывание…»
Черт. О черт!
«…Если это ведомство не получит от вас сообщений по поводу погашения денежной задолженности до 1 ноября, можете ожидать моих коллег и их подопечную в Шеридан-холле не позднее 15 ноября. С глубочайшими и искренними извинениями за причиненное вам неудобство…»
…Эмма уснула в очках. Она не собиралась спать, но напряжение трудного дня выбило ее из колеи.
— Эмма! Эмма, проснись!
Эмма с трудом открыла глаза. За исключением горящей лампы, стоящей на дальнем столе, комната была темна.
Очки соскользнули с носа и болтались на одной дужке. Поправив их, она попыталась сосредоточиться на силуэте, маячившем перед ней в полумраке.
— Рита? Что случилось?
— Он вернулся, Эмма.
— Кто?
— Алан. Вот уже два часа он торчит у папы в кабинете.
Эмма попыталась стряхнуть с себя сонное замешательство.
— Чего он хочет?
Стиснув кулаки и выкатив глаза, Рита закричала:
— Чего, по-твоему, он хочет, идиотка? Тебя!
Испытав вначале шок, потом раздражение, Эмма откинула одеяло и спустила ноги с кровати.
— Не говори глупостей, Рита.
— Я говорю глупости? Тогда почему они с папой сидят вместе, смеются и пьют, как закадычные друзья? И почему, — присовокупила она, приблизив лицо к лицу Эммы, — папа только что передал мне, чтобы я подняла тебя, чтобы ты оделась в свое самое лучшее платье и спустилась в кабинет через десять минут?
Эмма даже не моргнула — это могло каким-то образом выдать бурю волнения, бушевавшую внутри нее.
Волнения или радости?
Пожалуйста, боже, только не надежда. Она отказалась от нее давным-давно.
Все еще рассеянная после сна, Эмма открутила лампы, пошевелила золу в камине и подбросила совок угля.
— Это несерьезно, — сказала Рита. — Ты ведь не пойдешь туда?
— Обычно я не оказываю неповиновения отцу. С какой стати? — Распахнув дверцы шкафа, Эмма стада оглядывать свой скудный гардероб. Мысли молодой женщины разлетались в тысяче направлений, но неизменно возвращались к одному трепетному вопросу: «А что, если?»…
Выбрав белую блузку и коричневую юбку, Эмма оделась, между тем как Рита продолжала нервно метаться по комнате.
— Как он посмел?! — взвизгнула она. — И именно сегодня, как раз после того, как маркиз Ламберт попросил моей руки.
Схватив щетку, Эмма провела ею по волосам.
Рита опустилась на стул и закрыла лицо руками.
— Что подумает маркиз, если ты выйдешь за этого негодяя? О боже!
— Ты торопишься с выводами, Рита. Возможно, отец пригласил Шеридана, чтобы выразить ему благодарность за то, что тот вытащил Хью из ямы сегодня утром.
— Для всех было бы лучше, если б он оставил его там!
Эмма ринулась через комнату и, прежде чем Рита успела удивленно округлить губы, с силой стиснула ее руки. Когда сестра вскрикнула от боли, Эмма застыла. Рита уставилась на нее, слишком ошеломленная даже для того, чтобы заплакать.
Эмма и сама себе ужаснулась. Всю жизнь она была опорой сестре. Скрывая ее ошибки от отца и светского общества, Эмма потакала всем капризам сестры и все ей прощала.
Но пожелать смерти Хью, даже если это было сказано в запальчивости… Боже, это уже слишком.
Рита разрыдалась и выбежала из комнаты. Эмма смотрела ей вслед, и ее сердце разрывалось от жалости… к сестре ли, к себе или Хью… Она не могла сказать.
— Замуж? — переспросила Эмма, стоя перед отцовским столом и чувствуя, что колени у нее подгибаются.
Она не глядела на Алана Шеридана, который стоял у камина, небрежно опираясь локтем о каминную полку и в упор разглядывая ее.
— Да, — отозвался отец, — замуж. Шеридан вернулся в Кортни-холл просить моего разрешения взять тебя в жены. Я, разумеется, дал ему свое благословение. Окончательное решение за тобой.
— Замуж за Алана Шеридана?
Отец кивнул.
Наконец Эмма заставила себя взглянуть на Алана. Как мог он вот так стоять, предлагая ей пожениться, без малейшего следа эмоций на лице, как если бы покупал корову?
— Прошу прошения, — вымолвила она. — Я просто несколько озадачена. Не далее как вчера…
— Понятно, — сказал Шеридан и повернулся к ее отцу. — Не позволите ли поговорить с мисс Эммой наедине?
— Конечно, конечно.
Отец поднялся и вышел, закрыв за собой дверь. Молчание тянулось бесконечно. Казалось, целую вечность она ждала, когда же он заговорит и нарушит эту неловкую тишину. Но он продолжал стоять, одетый в светло-серый костюм, превосходно сшитый, подчеркивающий безупречность его фигуры. Глаза его казались очень темными и идеально сочетались с жилетом китайского шелка цвета лесной зелени, расшитого золотой нитью.
— Итак, — произнесла она голосом, в котором явно слышалась нервозность, — смею я спросить вас, не переусердствовали ли вы снова с виски? Или, быть может, отец повысил ставки?
— Нет, — коротко ответил он.
— Но вы же не думаете, что я поверю, будто вы пришли сюда с претензией на чувство?
— Нет.
— Что ж, вы не преувеличивали, говоря о своей откровенности.
— Мне жаль, если я задел ваши чувства.
— Мои чувства не так легко задеть, сэр.
Краем глаза она увидела, как он прошел к окну и устремил в него взгляд. Его густые черные волосы вились над воротником, и свет золотистыми искорками играл в роскошных прядях. О!.. Она не могла дышать! Эмме пришлось стиснуть пальцами столешницу, чтобы устоять.
— Ваш отец весьма высоко отзывается о ваших деловых качествах, — сказал он, не оборачиваясь. — Вы прекрасно управляете этим домом.
Он медленно повернулся лицом к ней, и все, о чем она могла думать, это как удачно белизна его мастерски завязанного галстука подчеркивает бронзовый оттенок кожи. Алан Шеридан любит солнце — уж это-то она знает. Когда-то она смотрела, как он вихрем носился по пустоши на своем арабском скакуне, которого просто обожал. Еще она знает, что ему пришлось продать коня, чтобы расплатиться с долгами.
— Вам нужен муж, — сказал он и почти устало добавил: — А мне жена.
— Вам нужны деньги, сэр.
— Не могу этого отрицать.
— Наверняка есть более молодые и красивые женщины, чьи отцы были бы так же щедры.
— Сомневаюсь.
Она удивленно подняла глаза.
— Их отцы никогда бы не одобрили меня в качестве зятя.
Она поправила очки, чтобы они удобнее сидели на переносице.
— Наш брак будет не первым браком без любви, — добавил он.
Она кивнула.
— И нужно подумать о мальчике…
— Я попросила бы вас не вмешивать его в это. Если уж мы решили быть абсолютно откровенными, должна сказать, что, будь обстоятельства иными, я бы искала более уважаемого человека в качестве поддержки моему сыну.
Алан прислонился к подоконнику, отметив, что щеки Эммы зарделись при упоминании о мальчике. Забавно, как ее обычно стоический вид уступает место растерянности, едва он заводит разговор о ребенке.
— Верно. Никому из нас не стоит привередничать. Короче говоря, не будь я такой жалкой партией, я бы искал женщину целомудренную, а не ту, про которую говорят, что она веселилась с цыганами и татуировщиками-азиатами.
