торопливо отвечал несчастный египтянин, украдкой подглядывая в спасительную шпаргалку и в который раз жалея, что имел неосторожность умереть.
Такие экзамены покойник проходил у каждых ворот Дуата, а чтобы умерший не скучал на пути от одних ворот до других, его поджидали еще препятствия в виде огненных озер и узких тропок, в зарослях возле которых обитали чудовища. Имена чудовищ тоже полагалось знать наизусть (или вовремя подсмотреть их в «Книге мертвых») — монстры Дуата были весьма придирчивы по части правил хорошего тона и беспощадно съедали всех, кто не мог назвать их по именам.
Правда, милосердные боги поставили по пути к жилищу Осириса нечто вроде постоялых дворов — аритов, где можно было отдохнуть и перевести дух… Но войти туда могли только умершие, которые знали имена богов, содержащих эти ариты, а также ухитрялись без запинки произнести специальные заклинания, открывающие вход.
Должно быть, немногие счастливчики, все же попавшие в арит, не спешили оттуда выйти, но в конце концов подземные вышибалы выкидывали гостей за дверь, чтобы освободить место для новых постояльцев — и покойники вновь брели от одних врат к другим, шарахаясь от чудовищ и жалея, что они не родились, скажем, в Элладе. Везет же эллинам — их подземный перевозчик Харон радушно переправляет через реку Стикс всех, кто платит ему один-единственный жалкий обол, и даже не требует, чтобы к нему обращались по имени!
Вероятно, большинство умерших египтян безвозвратно заканчивало свое существование в пасти чудовищ Дуата или навечно застревало возле каких-нибудь врат, не поладив с тамошними привратниками, но отдельные выдающиеся личности все-таки умудрялись добраться до «призовой игры».
Уникум, который вспоминал правильные названия карнизов всех врат, порогов всех врат, правой и левой сторон дверного оклада всех врат, а также правильно отвечал на вопросы всех стражей и называл по именам всех чудовищ, достигал наконец чертога Обеих Истин…
И, прежде чем войти в заветный чертог, сдавал свой самый главный экзамен — произносил так называемую «Исповедь отрицания», клянясь перед Великой Эннеадой в том, что он не совершал сорока двух преступлений, в том числе:
— Я не чинил зла людям.Я не нанес ущерба скоту.Я не совершил греха в месте Истины. <…>Я не творил дурного. <…>Имя мое не коснулось слуха кормчего священной ладьи.Я не кощунствовал.Я не поднимал руку на слабого.Я не делал мерзкого перед богами.Я не угнетал раба пред лицом его господина.Я не был причиною недуга.Я не был причиною слез.Я не убивал. Я не приказывал убивать.Я никому не причинял страданий.Я не истощал припасы в храмах…[24]
И так далее, и так далее — после чего умерший возглашал: «Я чист, я чист, я чист, Я чист!»
Правдивость этих показаний проверялась при помощи весов истины — на одной чаше лежало сердце покойника, на другой — страусовое перо богини Маат. При лживом ответе сердце оказывалось легче истины, и чаша с ним круто поднималась вверх; тогда подсудимый отправлялся в пасть ужасной Аммат, «Пожирательницы» — богини с телом гиппопотама, львиными лапами и пастью крокодила, на чем мытарства усопшего заканчивались.
Если же испытание завершалось благополучно, египтянину следовало оправдаться еще перед Малой Эннеадой, которая, хотя и называлась малой, была почти в пять раз обширнее Большой. В состав этого судилища входили сорок два бога различных номов — и запомнить их правильные имена и титулы мог разве что Шампольон:
— О Усех-немтут, являющийся в Гелиополе, я не чинил зла! — дрожащим голосом рапортовал египтянин, одним глазом подглядывая в «Книгу мертвых», а другим косясь на свирепых судей. –
О Хепет-седежет, являющийся в Хераха, я не карал!О Денджи, являющийся в Герпомоле, я не завидовал!О Акшут, являющийся в Керерт, я не грабил!О Нехехау, являющийся в Ро-Сетау, я не убивал!О Рути, являющийся на небе, я не убавлял от меры веса!О Ирти-ем-дес, являющийся в Летополе,я не лицемерил!О Неби, являющийся задом, я не святотатствовал!О Сед-кесу, являющийся в Ненинисут, я не лгал!О Уди-Несер, являющийся в Мемфисе,я не крал съестного!О Керти, являющийся на Западе, я не ворчал попусту!О Хеджи-ибеху, являющийся в Фаюме,я ничего не нарушил![25]
Одного последнего пункта хватило бы для оправдания перед судом инквизиции даже знаменитой Синей Бороды — Жиля де Реца, но вслед за этим египтянин зачитывал еще тридцать подобных заявлений, начинающихся с «о» и содержащих «не» — и если весы истины показывали его правдивость, с облегчением выкрикивал заключительные слова:
— Я чист, я чист, я чист, я чист!
После еще одного легкого допроса без пристрастия (единственного, на котором судьи выслушивали показания свидетелей о земных делах подсудимого) египтянин целовал порог Чертога Двух Истин, называл порог по имени, называл по имени всех стражей и наконец-то оказывался в вожделенном зале, где мог лицезреть самого великого Осириса.
Но даже там измотанный всеми перенесенными ранее испытаниями покойник должен был сдать еще один экзамен, ответив на пару-другую вопросов бога Тота.
— Кому я должен возвестить о тебе? — напоследок спрашивал бедолагу Тот.
И, видя полное отупение на лице умершего, а также вспомнив, что в процессе мумификации у бедняги извлекли мозги (а то, что от них осталось, начисто иссушили предыдущие экзамены), добрый бог задавал египтянину наводящий вопрос.
— Кто это? — спрашивал он, указывая на владыку, восседающего на троне.
— Это Осирис, — отвечал покойник, сверившись с «Книгой мертвых».
— Воистину же, воистину ему скажут имя твое! — облегченно восклицал Тот и немедля передавал умершего богу Шаи.
Под опекой этого бога египтянин наконец-то мог проследовать на блаженные Поля Камыша…
… чтобы убедиться, что после всех сложнейших испытаний он должен жить в Дуате такой же жизнью, какую вел на земле. Земледельцы продолжали выращивать в царстве Осириса хлеб, пастухи — пасти скот, ремесленники тоже выполняли здесь свою обычную работу[26] .
Правда, вместо себя можно было послать трудиться статуэтку-ушебти. Стоило окликнуть ее, как она тут же отзывалась: «Я здесь!» — и выполняла за хозяина всю работу.
Это — да еще то, что в Дуате урожаи были щедрее, а скот тучнее, чем на земле, — несколько скрашивало пребывание в подземном мире, и все-таки люди предпочитали как можно дольше пребывать в царстве Гора, да живет он, да здравствует и да благоденствует!
… А Гор жил, здравствовал и благоденствовал на земле еще очень долго. Он разумно и заботливо управлял Египтом, но потом передал корону своим наследникам — фараонам, а сам занял место в ладье великого Ра.
С тех пор Гор и Сет стали путешествовать вместе в Ладье Вечности, бок о бок сражаясь со змеем Апопом и другими порождениями тьмы, пока внизу правили Смертные преемники и век за веком разворачивался длинный свиток удивительной истории Египта.
Но чтобы люди впоследствии смогли прочесть этот свиток — пусть отрывочно, заполняя многочисленные пробелы догадками, порой равными по своей фантастичности самым причудливым египетским мифам, — понадобилось много времени и усилий. Удивительные стечения обстоятельств способствовали тому, что люди шаг за шагом продвигались вглубь веков, навстречу Началу Времен, и на этом трудном пути сплетались судьбы ученых, художников, военных, кладоискателей и авантюристов.
Время ученых, авантюристов и энтузиастов
— Взгляните, господа! Мумия! Мумия!
Лорнет приставляется к глазам с обычной хладнокровной медлительностью.
— А… как, вы сказали, зовут этого джентльмена?
— Зовут? Его никак не зовут! Мумия! Египетская мумия!
— Так, так. Здешний уроженец?
— Нет! Египетская мумия!
— Ах, вот как. Значит, француз?
— Нет же! Не француз, не римлянин! Родился в Египта!
— В Египта. В первый раз слышу об этой Египте. Какая-то заграничная местность, по-видимому. Мумия… мумия. Как он хладнокровен, как сдержан. А… он умер?
— О, sacre bleu! Три тысячи лет назад!
Доктор свирепо обрушился на него:
— Эй, бросьте ваши штучки! Считаете нас за простофиль, потому что мы иностранцы и проявляем любознательность! Подсовываете нам каких-то подержанных покойников! Гром и молния! Берегитесь, не то… если у вас есть хороший свежий труп, тащите его сюда! Не то, черт побери, мы разобьем вам башку!
Марк Твен, «Простаки за границей, или путь новых паломников»Художник Доминик Виван Денон
«Кротовая куча эта ваша Европа! Только на Востоке, где живет шестьсот миллионов людей, можно создавать великие империи и совершать великие революции!» — с такими словами Наполеон Бонапарт отправился в мае 1798 года на завоевание Египта. Человек, чей талант полководца был вполне под стать его амбициям и гигантскому честолюбию, грезил славой Александра Македонского, мечтая о создании мировой державы.
