И Макар запомнил.
Не важно, что именно говорилось на собрании и в каких выражениях. Важно то, что осталось записанным на бумаге и подшитым в папки. С тех самых пор и до нынешнего дня Макар Степанович следил за тем, чтобы в протоколах у него все было как надо. И ни разу еще осечки не было. Потому и Буров может спокойно метать свои громы и молнии… Не ценит Григорий счастья, ох не ценит!..
А неблагодарный Буров уже катил на мотоцикле к Векавищеву.
На буровой у Андрея все оставалось по-прежнему. Работы велись, скважина становилась все глубже — в таинственных дебрях земли делало свою работу долото, и покорялась земля настойчивости человека.
Буров поднялся на площадку. Здесь лютовал ветер, стоял невыносимый грохот. Каска смягчала звуки. Внизу виден был маленький, словно игрушечный, вагончик мастера, и оттуда вышел игрушечный Векавищев. Буров помахал ему рукой. Андрей поднял голову, увидел. Махнул в ответ.
Григорий Александрович спустился. Наверху все равно разговаривать невозможно.
— Здравствуй, Андрей Иванович, — сказал Буров. — Какие у тебя будут для меня новости?
— А у тебя, Саныч, какие для меня новости? — вопросом на вопрос ответил Векавищев. — Больно вид у тебя… того, перекошенный. Неприятности случились?
— Да можно и так сказать — неприятности, — ответил Буров и снова поглядел на вышку. — В Междуреченск прилетает Косыгин. Сам. Алексей Николаевич.
— А, — бросил Векавищев до обидного равнодушным тоном. — Ну, хорошо.
— На буровую приедет, думаю, — с нажимом продолжал Григорий Александрович.
— А вот и прекрасно, — отозвался Векавищев. — Вот пусть и приезжает. Пусть лично посмотрит, в каких условиях живут и работают нефтяники. И сделает оргвыводы. Лично я очень на это надеюсь. — Он покосился на мрачного Бурова. — А ты-то что распереживался?
— Что распереживался? — медленно проговорил Буров. — Да то, что от нас настоятельно ждут рапорта о первой нефти. Больше ничего.
— Ну и чего расстраиваться? — продолжал Векавищев до обидного легкомысленным тоном. — Ведь ждут же! Ждут еще! Вот когда ждать перестанут — тогда и будем слезы лить…
— Я у тебя, Андрей, на буровой теперь дневать и ночевать буду, — предупредил Буров.
— Вот и молодец, — одобрил Векавищев. И засмеялся: — Что, не ожидал? Думал, начальства московского испугаюсь? Или тебя? Не дождешься… Мы, Саныч, — советские люди. Все. И ты, и я, и Косыгин Алексей Николаевич…
— Я еще и Дорошина сюда привезу, — пригрозил Буров. — Для вернейшего контроля.
— Отлично, — Векавищев потер руки. — Привози, Саныч, привози Дорошина.
— Что это ты так легко согласился? — прищурился Буров.
— Так я вам в вагончике сидеть все равно не дам, будете ходить на вахту…
— Не испугал, — сказал Буров. — Показывай, где у тебя самый тяжелый участок работы.
* * *
Библиотекарша Маша закончила обход «должников». Хорошие люди, но не очень сознательные. Разговаривала с ними Маша терпеливо, как с детьми, вела разъяснительную работу.
— Вы прочитали книгу? Почему же не вернули ее в срок?
Ответы она получала довольно однообразные. Кто-то ссылался на занятость. Мол, так устал после работы, что никуда идти не хочется. До столовки бы добраться, не то что до библиотеки. Кто-то извинялся и говорил, что «забыл».
— Стыдно, товарищ. Взяли книгу и даже не подумали, что кто-то другой, возможно, ждет своей очереди ее прочитать, — мягко выговаривала Маша.
Кто-то отшучивался:
— Да я и брать-то не хотел, но как не согласиться, если такая красавица настоятельно рекомендует!
— Вы эти разговоры, пожалуйста, с кем-нибудь другим ведите, — предупреждала Маша. — Я должностное лицо и сейчас при исполнении обязанностей. А строить глазки будете в мое нерабочее время.
— Кто строит глазки? — возмущался здоровенный детина, которого только что отчитали, как школьника. — Да ты в глазки мои погляди, куда их строить-то!
— Чтобы глаза, товарищ, глядели осмысленно, требуется вложить в голову некоторое количество знаний, — сказала Маша, не поддаваясь на «провокацию». — Глаза — зеркало души. Если бы вы прочитали книгу, они смотрели бы гораздо более осмысленно.
— Не, мужики, она меня учит! — картинно страдал детина. — Вы видали такое?
— Вы будете дочитывать книгу, товарищ? — ледяным тоном осведомилась Маша. — Или мне ее забрать, а вас изъять из списка книголюбов как несознательного?
— Да я сознательный! Это книга какая-то скучная попалась — одни страдания… Ты мне детектив подбери, а? «Записки следователя», «По остывшему следу» — вот таких же… Сделаешь? Я тогда буду самый верный твой читатель.
— В своем романе «Отверженные» Виктор Гюго показывает, в каких условиях жили трудящиеся в буржуазной Франции, как они пытались найти дорогу к своему освобождению, — холодно произнесла Маша, забирая непрочитанную книгу. — А вы называете этот роман скучным.
Нефтяник пожал пудовыми плечами и изобразил смущение, которого на самом деле не испытывал.
— Приходите в библиотеку, подберу вам детектив, — заключила Маша.
— Так в детективах, между прочим, рассказано про работу советских следователей, — сказал нефтяник, желая оставить за собой последнее слово.
— Не надо было брать книгу, если вы не собирались ее читать, — сказала Маша.
— Да ведь вы так настаивали, товарищ библиотекарь… — Нефтяник произнес эту невинную фразу как можно более двусмысленным тоном.
Маша покраснела и вышла. Она слышала, как за ее спиной грянул мужской хохот. Ну ничего, подумала она, стискивая зубы. Они, в общем, не хотят ее обидеть. В Междуреченске на одну женщину приходятся четыре-пять мужчин. Вот и ржут, как запертые в загонах жеребцы. И копытами бьют. А на самом деле они все хорошие.
Книжек набралось десять или двенадцать, все не тонкие. Маша несла их под мышкой.
После наступления первых заморозков улица стала чище, ледок приятно хрустел под ногами. Привыкшая к холоду, Маша до сих пор ходила в осеннем плаще. Здесь все до последнего носят демисезонное — показывают зиме, что не страшатся.
А на самом деле здешних зим бояться надо. Стихия — дело серьезное, легкомысленного отношения не терпит. До тридцати пяти, а то и до сорока, в редкие годы — и до пятидесяти градусов мороза доходит. С отоплением пока что не очень… Случится авария на генераторе — и все.
Маша не спеша шагала по улице. Кажется, год — немного, но вот прожила она здесь этот самый год, и все вокруг знакомое такое, родное. Даже странно подумать, что где-то есть другая жизнь — высокие дома, широкие проспекты, блестящие автомобили. Светофоры. Да, светофоры. Маша уже очень давно не видела светофоров. Здесь они не нужны… и еще очень не скоро будут нужны. Если такое вообще когда-нибудь случится.
Она улыбнулась своим мыслям. Сказать бы кому, о чем сейчас думала, — на смех поднимут!
— Здравствуй, Маша, — поздоровалась встречная женщина.
— Здравствуйте, тетя Катя, — отозвалась Маша.
Вот и библиотека. Обычная деревянная изба с крыльцом, только тем и различается, что табличка привинчена «Библиотека» и указаны часы работы.
Поднимаясь по ступенькам, Маша споткнулась, книжки рассыпались… Девушка наклонилась, начала их собирать. У одной, она заметила, отлетела обложка. Нехорошо. Нужно будет первым делом «залечить» книгу. Маша подолгу просиживала вечерами, занимаясь этой работой: подклеивала тонкой бумагой страницы, коленкором — корешки. Ее успокаивало это занятие. Тихо журчало радио, за окнами стояла безграничная сибирская ночь…
— Что же это вы, барышня, так неаккуратно с казенным имуществом? — раздался голос у нее над ухом.
Маша вздрогнула, очнувшись от своих мыслей, и повернулась на голос.
На ступеньках стоял, засунув руки в карманы, Василий Болото, по обыкновению небритый, с кислым выражением на лице.
— Надо под ноги глядеть, — назидательно прибавил он и принялся подбирать книжки.
Маша выпрямилась, позволяя ему закончить ею начатое.
Он вручил ей пачку книг.
— Спасибо, — сказала Маша. — Вы сюда шли или случайно мимо гуляли?
— Сюда, сюда. Вот прямо сюда и шел.
— Неужели прочитали книжку? — удивилась Маша.
Василий изъял из кармана ватника затрепанный томик Лермонтова.
— Прочитал, — сказал Василий мрачно. — И пришел снова за духовной пищей. Неужто не одобряете?
— Одобряю, — улыбнулась Маша.
Она взвалила на него книги, открыла своим ключом дверь библиотеки, вошла. Постояла мгновение в полутьме, вдыхая знакомый запах — пыли, бумаги. Потом щелкнула выключателем. Помещение сразу стало казаться меньше. Зато выглядело оно более обжитым. Все здесь знакомо, безопасно: стеллажи, книги, стенды наглядной агитации, особый стеллаж новинок и список — на новинки читатели записывались и брали в порядке очереди. На дальней стене находился большой живописный портрет Маркса, привезенный Дорошиным из областного центра в качестве особого дара партийной организации.
