Неожиданно у меня заложило уши. Безвизовый режим. «Безвизовый» от слова «виза». А виза — любая виза — должна стоять в заграничном паспорте. Действие же моего заграничного паспорта, выправленного Стасом, закончилось ровно две недели назад… А второй, общегражданский, валялся в паспортном столе, на прописке. И за ним я должна была идти в ближайший вторник. Ну как, как я могла забыть об этом?!!
Никакой Идры. Никакого Таллина. Без паспорта я даже до станции Бологое не доеду, разве что на перекладных. А при каждой электричке есть шайка ментов, которая уже к вечеру будет располагать распечаткой моей физиономии.
Возьми себя в руки, Варвара!
В любом случае оставаться здесь ты не можешь.
Эта простая и безнадежная мысль реяла надо мной, когда я захлопывала дверь своей так недавно приобретенной квартиры. И неизвестно, когда я вернусь сюда. И вернусь ли вообще.
…В метро меня посетила вполне здравая мысль об очередной смене имиджа, и спустя сорок минут я уже входила в знакомый до последнего болта салон «Олеся». Помоечные джинсы и растянутая Лешикова футболка вкупе со страдальчески поднятыми бровями сделали свое дело: Наденька не сразу меня узнала.
— Что это с тобой? — спросила она, когда я устроилась в кресле.
— Постричь, побрить и поодеколонить, — плоско сострила я.
— Наконец-то ты начинаешь прозревать! Что, тот хрен отпал? Для которого ты голову изуродовала? — Наденька никогда и ничего не забывала.
— Отпал. Зато появились два новых. Ради них и стараюсь.
Это была почти правда.
— Что будем делать? — Кончики острых ножниц впились в подбородок парикмахерши.
— Я же сказала. Стричься. Только кардинально.
— Налысо? — ужаснулась Наденька.
— Это чересчур. Можешь оставить ежик. Сантиметра два-три.
— Лучше перья. Перья тебе пойдут. А затылок я сниму.
— Хорошо.
Она начала священнодействовать, а я уставилась в экран телевизора, бубнящий за моей спиной. Телевизор отражался в зеркале, но изображения это не портило. И я снова увидела себя — в качестве фоторобота теперь уже в центральных новостях. Наденька повернулась к телевизору, когда мой портрет уже исчез с экрана.
— Слыхала? — спросила она. — Убили какого-то музыканта.
— Каждый день кого-то убивают… — Лицо мое вспыхнуло, а по виску поползла предательская капля пота. Я почти физически ощущала ее неторопливый основательный путь.
— Жара, — Наденька походя смахнула каплю с моего лица. — Я тоже плохо переношу. К вечеру еле приползаю. Интересно, почему его убили?
Ещё бы не интересно! Мне тоже интересно.
— Бандитские разборки, — высказала предположение я. — Может, он наркотики перевозил. В виолончели.
— А он что, виолончелист? По-моему, об этом ничего не говорили…
Я выматерилась про себя; Стас мертв, но постулаты его кадровой политики живы: проститутка должна раскрывать рот как можно реже. Особенно если это не касается ее профессиональных обязанностей.
Наденька последний раз взмахнула ножницами, отошла от кресла и уставилась на меня. Нет, она слишком глупа, чтобы связать одно с другим. Предел ее возможностей в построении логических цепочек — волосы-ножницы-расческа-оплата-по-курсу-Центробанка.
— Ну? — спросила я. — Получилось?
— Впервые вижу тебя без макияжа, — задумчиво произнесла она. — Очень необычно.
Что ж, у меня теперь все впервые.
Я достала зеленую двадцатку (на большее Наденька не наработала) и вручила ее парикмахерше. Мы расцеловались (почему раньше меня это не раздражало?), и уже у самых дверей салона меня застало сообщение об убийстве главы продюсерской фирмы «Антарес» Стаса Дремова.
* * *
…Приехав в Питер около года назад и сразу же подцепив какого-то таинственного молодого человека, Кайе забралась почти на самую окраину — в дебри проспекта Обуховской обороны. Последние шесть месяцев мы только перезванивались, теперь же я решила какое-то время перекантоваться у старой подруги. Я не собиралась задерживаться у нее надолго, но несколько дней мне просто необходимы: для того, чтобы зализать раны, обдумать ситуацию. И решить: что же мне делать дальше.
Я добиралась до искомого места на нескольких видах транспорта, последним из которых был старый раздолбанный трамвай периода царствования Никиты Сергеевича Хрущева. Вытряхнувшись из трамвая, я поплутала по вполне деревенским зарослям сирени и только потом наткнулась на довольно оригинальную для Питера постройку: четырехэтажное здание с факелом и раскрытой книгой на фронтоне. Цементные края факела и книги (очевидно, символизировавших торжество советского образования) давно облупились, и из них торчали куски арматуры. Именно здесь (о ужас!), на первом этаже, в коммунальной квартире проживала утонченная Кайе.
— Тэрэ! — поприветствовала я Кайе, когда она открыла дверь.
— Тэрэ-тэрэ, — ответила она, явно обрадовавшись возможности попрактиковаться в родном эстонском.
Несколько секунд мы рассматривали друг друга, а потом бросились друг другу на шею. Мне пришлось изогнуться, чтобы не задеть ее вызывающе округлившийся живот.
— Когда? — спросила я.
— Ruttu [15]… Через месяц.
Кайе приложила палец к губам и провела меня в комнату — первую по коридору. Интересно, с каких это пор Кайе, любительница танцев на столах в голом виде, стала такой деликатной?…
В семнадцатиметровой клети, которую теперь занимала Кайе, царил образцовый эстонский порядок с налетом такого же образцового эстонского шарма: затейливая керамика, сухие цветы в низких вазах, свечи, пледы, салфетки, шторы, стилизованные под рыбачью сеть. И запах кофе. Не хватает только национального флага за окном и национального гимна на виниловой пластинке.
— Ты изменилась! — Наши реплики прозвучали синхронно, и Кайе рассмеялась. Я бы тоже рассмеялась. В другой ситуации.
— Как твой парень? — спросила я.
— Муж? О! Toredastiii [16]
Значит, наша маленькая паршивка с татуированными сиськами угомонилась и даже засвидетельствовала это документально.
— А ты? — осторожно спросила Кайе.
— У меня проблемы.
Она смешно фыркнула и ухватилась за ручную кофемолку.
— Пойду сварю кофе, — извиняющимся голосом сказала она и вместе с кофемолкой двинулась к двери.
Я осталась в комнате одна.
Вытянувшись на пледе, я прикрыла глаза и вздохнула. Если даже Кайе укажет мне на дверь после дружеского кофепития, ее можно понять. Я — ее лучшая подруга, шесть лет псу под хвост не выкинешь; я носила ей передачи, когда она валялась в больнице после неудачного аборта. Я прикладывала ей на морду свинцовые примочки, когда один пьяный норвежец едва не вышиб ей глаз. Но я — ее прошлое.
Ее постыдное прошлое.
И вряд ли оно понравится ее обожаемому муженьку.
…Когда Кайе вернулась из кухни с подносом, я была готова ко всему. И она это поняла. Аккуратно придерживая рукой живот, Кайе села рядом со мной, нагнула голову и мягко произнесла:
— Что я могу для тебя сделать, Вари?
Господи, как давно меня так не называли!.. Я улыбнулась, взяла чашку и сделала глоток. Умеют же эти эстонцы варить кофе, слов нет!
— Ничего криминального. В смысле, ничего, что могло бы задеть твоего высоконравственного… мужа…
Слово «муж» в контексте отвязной Кайе прозвучало довольно юмористически.
— Мне нужно где-то перекантоваться пару дней. Ты как?
— А что случилось?
Посвящать женщину на сносях в подробности убийства двух мужиков, один из которых долгое время был ее сутенером, мне не хотелось. И я ограничилась святочной историей о притязаниях клиента.
— Достал тут меня один козел. Требует соития каждые три часа. А у меня месячные. А ему плевать. Сегодня ночью чуть дверь не вынес.
— Тебе нужно бросить это ремесло, Вари, — со страстной убежденностью миссионерки, входящей в приемный покой лепрозория, сказала Кайе.
— Да я вот тоже подумываю… Годы уже не те, и молодая поросль на пятки наступает. Так я могу остаться?
— Конечно. У нас есть кресло… Оно раскладывается. Ты можешь там расположиться. А мне еще нужно сходить в женскую консультацию…
Какая милая дребедень! Женская консультация, надо же! Никогда в жизни я не завидовала Кайе, хотя ее сиськи были намного круче моих, да еще с татуировкой по внешнему кругу. Но теперь… Приходится признать, что теперь я была бы счастлива поменяться с ней местами. И даже носить глупый плод под глупым сердцем. И даже иметь глупого образцового мужа. Интересно, что это за тип, которому удалось в такие короткие сроки приручить Кайе и укротить ее либидо? Наверняка без запасного яйца в мошонке тут не обошлось.
Кайе чмокнула меня в щеку и убежала в свою консультацию. Я осталась одна и приступила к изучению своего нового убежища.
Комната была перегорожена самодельными книжными полками, возвышавшимися до самого потолка. Большую часть пространства (ту, что ближе к двери) занимали супружеское ложе, стол, шкаф и телевизор. В крошечном закутке у окна, который достался мне, располагались: кресло (то самое, о котором говорила Кайе), рабочий стол с лампой и магнитофон.
