Речь идет о твоей сестре, о ее судьбе,
а ты мне решил лекцию по нравственности прочитать. Завтра не получится так, что твоя сестра придет к нам с опущенной головой, жалуясь на трудности, связанные с бедностью? И тогда этот Керим
из Ахты будет смеяться надо мной за непредусмотрительный шаг. Ты об этом не подумал. – По тону
голоса было видно, что Гаджалим примерял Джабраила в качестве зятя и искал ему место в своем
разбушевавшемся сердце.
– Я не знаю, – коротко ответил Хидир. – Этого
никто не может знать. Джабраил может добьется
большего, чем его отец. А решать, как поступить –
тебе, папа, как главе семьи.
– Ты я вижу не против, – Гаджалим наконец поставил вопрос ребром.
– Нет, – ответил его взрослый сын, полностью
отдавая себе отчет за судьбу сестры, зная хорошо
своего друга по имени Джабраил.
50
День свадьбы
Пержиан в день свадьбы в нарядном платье,
сшитом по линии талии с лифом, плотно облегающим фигуру и с нагрудником из дорогого бархата,
увешанным серебром, выглядела необычно красиво.
Отец стоял среди гостей в традиционной распашной черкеске белого цвета, изготовленной из
верблюжьей шерсти. Черкеска была надета поверх
бешмета с нагрудным разрезом. Отец в папахе выделялся среди всех высокой и строгой осанкой.
Он больше молчал и был в гнетущем настроении.
Пержиан хорошо запомнила эту папину парадную
форму, потому что она за ней следила, перешивала
пуговицы, меняла разрезы и манжеты, пришивала
накладные карманы, а когда он несколько лет назад собрался на встречу в Ахтах с Нажмутдином
Самурским, то попросил карманы убрать – мода
быстро менялась.
Во всей свадебной церемонии только один раз
ее глаза поймали грустные, полные печали глаза
отца, и ее сердце застучало еще сильнее: ее обуревало чувство, что нить, которая соединяет ее с
ним, натянулась и вот-вот порвется. Это прощание:
прощание с детством, с отчим домом, где она была
окружена любовью и вниманием. Голоса свадебной песни глушили ее мысли, но остановить поток
ее слез не мог никто. Она понимала, что вступает
во взрослую жизнь и чужую семью, полные неизвестности и сомнений.
Время шло, а Гаджалим не мог себе простить,
что пошел на поводу у жены и сына Хидира, а также поддался на уговоры Джабраила и его высокомерию: «В качестве калыма я отдам мешок денег,
хотя Пержиан стоит дороже». Его дочь продолжала
жить в нужде, хотя она никогда не показывала этого, не жаловалась и все время продолжала жить в
51
ожидании чуда. Это «чудо» пришло через два года:
она родила сына и дала ему имя отца по его наставлению – коротко – Гаджи.
Сумка
У Гаджалима с утра было плохое настроение –
год выдался неурожайным: яблоневый сад навевал
тоску – под осадой гусениц яблоки скукожились, а
сливы не уродились вовсе. Вернувшись домой в полуденное время, он на крыльце заметил незнакомую
набитую тканевую сумку. Он из любопытства раскрыл ее и нащупал рукой банку меда, кусок овечьего сыра и масло. Его лицо изменилось – губы поджались, глаза прищурились, и он гневно крикнул:
– Хадижа!
Хадижа сбежала по лестницам вниз и застыла,
увидев мужа над раскрытой сумкой. Она вспомнила его распоряжение – никому ничего не давать и
перестать быть больной на сердце. Она имела привычку делиться со всеми, кто нуждался. А тут –
родная дочь.
– Что случилось, Гаджалим?
Гаджалим перевел глаза на сумку.
– Это что?
Хадижа растерялась.
– Это для нашего внука.
Гаджи в это время находился дома и до его
ушей стали доносится слова деда со двора – он стал
прислушиваться.
– Я не дурак и догадываюсь, что это для Джабраила, – продолжал Гаджалим громко.
– Тихо говори, – прервала его жена, – Гаджи
дома и может услышать.
– Пускай слышит, – проорал Гаджалим. – Он такой же лентяй, как и его отец: не учится и никаких
целей в жизни нет. Я не намерен кормить семей-
52
ство Габиба. – У них что, нет рук. Пусть работают
и зарабатывают.
Руки четырнадцатилетнего Гаджи, который демонстрировал маленькому племяннику собственное изобретение – детскую игрушку, где акробат
кружился вокруг нитки, натянутой между двумя
палками при их натяжении, – остановились. Он
услышал, как дед плохо стал отзываться о нем и
об его отце. Кровь прихлынула к лицу, и оно побагровело. В этот момент он хотел превратиться
в птичку и выпорхнуть вон через окно, чтобы не
попасться на глаза строгому деду. Он спустился со
второго этажа и поплелся мимо деда под пристальным вниманием бабушки на выход.
– Гаджи, – позвала бабушка, – забери сумку,
сынок.
Гаджи не отозвался – он ушел с окаменевшим
сердцем. От обиды его сердце разрывалось на мелкие кусочки, а глаза застилали слезы. Он вышел
наружу и глубоко вздохнул. В один момент он
весь собрался и воспрянул духом и вдалеке четко
увидел заснеженные вершины Шалбуз Дага, которому совершенно нет дела до его чувств. Надо
найти выход, и он нашел путь, по которому надо
идти, чтобы прокормить себя и свою семью. Он
вдребезги разбил игрушку и побежал, не останавливаясь, пока не добежал до дома бригадира колхоза, чтобы устроиться работать к нему на время
школьных каникул.
– Хм, да ты еще маленький, Гаджи, – урезонивающе произнес бригадир Ильяс-халу, интеллигентный, с кепкой на голове и в резиновых сапогах. –
В какой класс ходишь?
– В шестой, – произнес Гаджи.
Бригадир продолжал думать, осматривая его с
ног до головы.
– А папа где?
– В Баку уехал на заработки.
53
– Ладно. Приходи завтра. Может быть, в будущем выучишься на агронома, – сказал он. – Лопата
есть?
– Да.
– Вот и хорошо.
Подведение итогов
Яркий солнечный день сентября. На торжества
по подведению итогов сезонных работ Пержиан
пришла без особого настроения и расположилась
среди женщин в последних рядах. Ей ждать было
нечего – никто из ее семьи в колхозе не работал.
Первым выступил председатель Рамазан, немолодой агроном в брюках
