братьями пришел в твой дом просить руки твоей дочери.
Гаджалим застыл и продолжал сидеть с открытым ртом, от неожиданности не в силах произнести
ни слова.
– Это будет богоугодное дело, Гаджалим-халу, –
продолжил другой, видимо, младший брат Керима.
Из-под папахи из овечьей шкуры на Гаджалима
смотрели карие глаза, которые разделял нос с горбинкой.
«Он тоже хочет убедить меня в богоугодном
деле», – успел подумать Гаджалим.
– На все воля Аллаха, Керим, – наконец выдавил Гаджалим. – Я и не думал, что моя дочь такая
уже большая, и ее можно выдать замуж. – Время так
быстро бежит, и я не замечаю, как все меняется. – Я
не знаю, что и сказать.
46
– У нас славный и уважаемый род, Гаджалим-халу, – вмешался в разговор третий с квадратным лицом. – Вы не пожалеете – мы будем беречь
ее как зеницу ока. Мы, прежде чем придти в ваш
дом, долго думали и решили, что наше объединение станет хорошей основой для дружбы двух сел.
«Этот косой еще и политик, – подумал Гаджалим, – складно говорит».
– Я не могу дать вам ответ сразу, – вежливо
произнес Гаджалим. – У меня есть старший брат. Я
должен обсудить это.
– Конечно, конечно, – согласно кивнул Керим. –
У нас есть время, и мы можем подождать.
Гаджалим склонил голову в нерешительности.
Он понимал, что это хороший вариант, чтобы обзавестись родственными отношениями с состоятельным родом: у его сыновей будет хорошая опора и
поддержка, а у дочери будет обеспеченная жизнь.
Вдруг дверь в гостиную приоткрылась и появилась голова Хадижы.
– Извините, – произнесла она робким голосом. –
Гаджалим, можно тебя.
Она увлекла мужа в дальний угол коридора.
– Они пришли засватать Пержиан? – спросила
она немедля.
– Да, – коротко произнес Гаджалим.
– Ты уже решил? – Хадижа смотрела в глаза
мужа.
– Нет еще.
– И не думай!
Гаджалим нахмурился.
– Почему?
Хадижа молчала, она не знала, как это сказать
мужу… Она проглотила комок.
– Ты знаешь сына Габиба, Джабраила?
– Знаю.
– Он примчался только что и…
– Что «И»?
47
Хадижа подняла глаза полные ужаса на мужа.
– Он сказал, что если вы выдадите ее замуж, то
он ее сегодня же похитит, – произнесла Хадижа
дрожащим голосом, – она в подавленности опустила голову.
Гаджалим пришел в ярость – его зубы заскрежетали.
– Он, сын Габиба, будет диктовать мне условия.
Я убью его. – Гаджалим, забыв, что дома у него
гости, направился за ружьем. Хадижа выступила
вперед и взмолилась.
– Гаджалим, я тебя умоляю, не делать этого. Не
надо пачкать себя кровью. И… – она сделала паузу. –
О дочери подумай.
– Что! – громко прокричал Гаджалим, теряя самообладание. – Что ты говоришь. Моя дочь…
Гости, тихо сидевшие в гостиной, глядя друг
на друга и безучастно шаря глазами по интерьеру
комнаты, услышали глухой выстрел, затем окрики:
«Остановись! Не надо убивать!» – и они переполошились. Младший аж подпрыгнул на месте и тупо
уставился на старшего брата.
– Что такое? – выдавил он с открытым ртом и
скосившимися от страха глазами. – Он хочет нас
убить. Уходим!
В коридоре шум усиливался.
Братья вскочили и один из них сунул голову в
проем двери и застыл.
– Пустите меня, – кричал Гаджалим, вырывая
ружье из рук жены и подоспевшего сына. На полу
лежали осколки разбитого пулей глиняного кувшина, залитые его содержимым – молоком.
Гости молча прошмыгнули мимо разбушевавшегося не на шутку хозяина дома, опасливо глядя
по сторонам, быстро отвязали лошадей и дали деру.
– Слава богу, – сказал младший, вздыхая с облегчением, – успели унести ноги живыми. Ей-богу,
эти курахцы, я всегда говорил, ненормальные каки-
48
е-то. Расскажи кому – не поверит: всего-то хотели
засватать его дочь, а он в ружье. Нет, я больше в
Курах за невестой – никогда, брат. Так что, давай
ищи невесту где-нибудь в другом месте, но только
не в Курахе.
Сенокос
Гаджалим долго не мог прийти в себя от ярости,
когда какой-то сопляк бросил ему вызов и поставил условия. Коса Гаджалима скользила по траве
со свистом, и он после каждого взмаха шел на один
шаг вперед. Разбираясь со своими мыслями, куда
глубоко впутался сын Габиба, он то и дело останавливался, опираясь на косу и глядя на село.
– В чем дело, папа, ты устал? – спросил Хидир,
приблизившись к нему и сделав последний взмах.
– Не могу успокоиться, – прошипел Гаджалим,
мотнув головой. – Еще никто не позволил себе так
поступить со мной – прийти ко мне домой и сказать:
«Я украду твою дочь». – Хидир стоял с опущенной
головой, не желая нарушить разговор отца с самим
собой. – Ты хоть знаешь его, этого Джабраила?
– Да.
– И что ты можешь сказать о нем?
– Высокий парень с зелеными глазами…
– Подожди, подожди, – оборвал его отец. –
Меня не интересует цвет его глаз. Ты мне скажи,
что за семейство.
– Что он, что его отец – трудолюбивые, отзывчивые люди, – поведал Хидир, разжевывая длинный, свисшийся к подбородку стебель травы. –
Еще, Джабраил с характером – никому не даст себя
в обиду.
– Тогда, почему они такие бедные?
– Не знаю, папа, – признался Хидир. – Может,
они просто невезучие. Недавно у них сгорел сарай,
49
и им пришлось продать всю живность. К тому же,
папа, богатство в таких делах – не главное. Бедность может подкрасться в любой дом.
– Хватит, хватит, – Гаджалим гневно остановил
сына, подняв руку. – Уму-разуму меня учишь. Никто не сможет мне доказать, что бедность лучше,
чем богатство.
– Я не это имею в виду, папа, – Хидир продолжал отстаивать свою точку зрения. – В обществе
людей ценят не по количеству денег, а по их отношению к другим людям. Ну, например, возьмем
Рамазана Гасанова, директора школы, который
первым в селе получил высшее образование. Он, я
бы не сказал, что богатый, но смотри, каким уважением пользуется в селе…
– Он стал твоим учителем, сынок? – с возмущением произнес Гаджалим. – Ты несешь какую-то
галиматью.
