— Тапочки принеси! — скомандовала Наталья, присев на корточки перед Вадимом Петровичем, все еще замотанным в плед. — Что он у нас в ванной в ботинках-то делать будет?.. В прихожей посмотри или в спальне…
Конечно, шастать по квартире покойного Бирюкова мне не особенно хотелось. Но еще меньше я жаждала разматывать остывшее тело с уже подсохшим кровавым пятном на груди. Поэтому послушно вышла из ванной и побрела в прихожую.
Линолеум в коридоре был совсем холодным — откуда-то сквозило. Видимо, в одной из комнат Вадим Петрович позабыл перед уходом закрыть форточку. Но меня и без того пробирала противная дрожь. Так глупо вляпаться могла только кромешная, безнадежная идиотка. А все из-за чего?! Точнее, из-за кого? Из-за того же драгоценного Пашкова! Все несчастья в моей жизни случаются исключительно по его милости. Кто бы мне сказал еще год назад, что скоро я буду пугливой тенью пробираться по квартире свежего покойника, стремясь найти и натянуть на его мертвые, костенеющие ноги домашние тапочки!
Дурацкие висюльки на бра по-прежнему тускло. мерцали. Хотелось звездануть по ним со всей силы и расплакаться от страха и усталости. Но вместо этого, я встала на четвереньки, пошарила рукой под тумбочкой, надеясь сразу обнаружить что-нибудь приемлемое из обуви. Наткнулась на тюбик губной помады, досадливо чертыхнулась, открыла тумбочку. Тапочки действительно стояли здесь — милые, уютные, с розовыми плейбоевскими зайчиками на черном вельвете. И у меня вдруг противно защипало в носу. Кошмарного, хвастливого и похотливого Вадима Петровича все-таки было жалко…
Когда я вернулась в ванную, он, уже распеленатый и разутый, лежал на полу лицом к стене. Каюмова курила, сидя на краю ванны. Взглянула на тапочки, одобрительно кивнула и снова, зажав сигарету во рту, опустилась на корточки.
Двумя пальцами поправила загнувшийся край носка, надела тапку на левую ногу.
— Ты знаешь, — я отвела взгляд от мертвого тела и принялась с повышенным интересом изучать носки на змеевике, — мне кажется, мою голову посетила интересная мысль. Что, если в этот раз вместо соседей я сообщу в театре о том, что Бирюков «на похоронах»? Ну, приду утром к началу репетиции и скажу: так, мол, и так, мы вчера вечером поговорили, Вадим Петрович решил ввести меня во второй состав, а потом я поехала домой и он попросил передать, что завтра уезжает на похороны… Сразу двух зайцев убиваем: и о запое в театре узнают, и я как будто ни сном ни духом — никакого греха за собой не чувствую, ни от кого не скрываюсь… Нормально ведь, да?
— Хреново! — Каюмова резко выпрямилась и стряхнула со своих острых коленей сигаретный пепел. — Бесполезно все. Ничего у нас с тобой не получится, и времени у тебя ни черта нет. Так что можешь вешаться!
— Почему?
— Потому. Потому что мы «Гамлета» сейчас репетируем. А через три дня к нам по этому поводу целая делегация от Комитета культуры приходит. Вместе с телевидением. Снимать будут, до чего наш замечательный Вадим Петрович доэкспериментировался в своей «творческой лаборатории». Так что, если режиссера не окажется на месте, его и с «похорон», и с луны выдернут. А не найдя ни там, ни там, уж точно позвонят в ментовку… Вот, блин, невезуха! Раз в жизни он кому-то понадобился, и сразу в такой неподходящий момент.
— И что же теперь делать? — растерянно спросила я. Времени на поиски Ольги оставалось в этом случае действительно катастрофически мало, хотя идейка, как ее искать, у меня уже была…
— А я знаю? — Каюмова снова вытащила из кармана своей обвислой кофты пачку «Честерфилда». — Почему, вообще, я должна все знать за тебя? Ты же у нас умная, крутая, мужиков вокруг пальца обводишь на «раз-два»! Ты же приехала Москву покорять! Вот и придумай что-нибудь, пошевели мозгами!.. Из-за тебя я еще со своей машиной вляпалась — черт дернул Помогать…
И тут обида, внезапная и острая, как зубная боль, пронзила меня от затылка до самых пяток. Я не понимала толком, на кого злюсь: на Наталью ли, которая сначала сама предложила помочь, а потом заныла, на Пашкова ли, из-за которого все и случилось, а вероятно, и на саму себя, растерянную и перепуганную, как глупая курица? Зато мне было совершенно ясно, что дальше так продолжаться не может. И не может дальше какая-то «хворая лабораторная мышь» тыкать меня носом в мою собственную беспомощность.
— Все! Не плачь! — Мои губы сами собой сложились в кривую усмешку. — Выкрутимся. А с «Гамлетом» поступим так… Я скажу, что заканчивала режиссерские курсы и Вадим Петрович на время своего отсутствия попросил меня провести несколько рабочих репетиций.
На каюмовском лице прорисовались одновременно и одобрение и удивление.
— А хорошо, кстати! — Она покачала головой. — Очень даже недурственно!..
Вот видишь! Соображаешь же, когда хочешь!..
Несчастного мертвого Вадима Петровича, заботливо обутого в тапки с зайцами, мы оставили в ванной. На лестничную площадку вышли на цыпочках и на первый этаж спустились, стараясь даже не дышать. А уже на улице, глядя на небо, слегка розовеющее на востоке, я задумчиво проговорила:
— Вот так. Был человек — и нет человека. Хороший он там или плохой — все равно жалко…
— А мне не жалко! — Наталья стянула со своих светлых волос резинку и тряхнула головой. — Вот кем хочешь меня считай, но не жалко!.. Помню, когда мы два года назад «Валюшу» вампиловскую ставили, я ему сказала: «Дайте мне, Вадим Петрович, Валюшу попробовать! Ну, чувствую я ее, и как играть — знаю!» А он мне знаешь что ответил? «С твоей, — говорит, — фактурой только пожилых новогодних зайчиков изображать. Или шлюх дистрофичных. А это — Валюша! Это — свет и чистота!» Аладенская наша у него «свет и чистоту» играла!
Не будучи знакомой с Аладенской, всю ироничность последней фразы я оценить не могла. Но догадывалась, что Аладенская, вероятно, местное знамя сексуальной революции.
— Вот так… — Каюмова коротко вздохнула и, сев за руль «москвичонка», распахнула дверцу со стороны пассажирского сиденья. — И даже чтобы кафель в ванной был ему пухом — не пожелаю. Женщины таких вещей не прощают…
Пластмассовый зеленый будильник в виде домика с трубой заверещал, как обычно, громко и гнусно. Я с трудом разлепила глаза, взглянула на циферблат и с тоской поняла, что в китайском часовом механизме ничего не нарушилось: действительно уже восемь утра, два часа, отведенные на сон, благополучно истекли, и мне пора собираться в театр. С тихим стоном встала, включила телевизор и первым делом услышала, что на сегодня в небесной канцелярии намечены грандиозные магнитные бури. Меня уже ничто не могло ни удивить, ни огорчить. Я твердо знала: все в моей жизни теперь пойдет наперекосяк. Поэтому безропотно приняла тот факт, что в кране нет воды, вместо кофе выпила стакан подкисшего молока, лицо протерла «Огуречным» лосьоном и, благоухающая, как огородная грядка в летний полдень, вышла на автобусную остановку.
Надо заметить, что недосыпание катастрофически сказывается как на моих умственных способностях, так и на характере. Я вполне могу три дня не есть, наверное, сутки — не пить и сколь угодно долго не курить, но вот не спать — не могу! От недосыпания я делаюсь угрюмой, точно горилла в клетке, ворчливой, как старая бабка, могу ни с того ни с сего заорать, заплакать и даже начать ругаться бранными словами. Это от одного-то недосыпания!
А сегодня ко всем «прелестям жизни» добавились еще и воспоминания о том, как вчера я грузила и обувала в тапочки покойника с ножом в груди. Перед моим мысленным взором одновременно и по очереди проплывали бутафорская березка, сведенные посмертной судорогой пальцы и эти дурацкие плейбоевские зайцы с двусмысленными ухмылочками на мордах. Кроме того, ощущение, будто я пропустила, не обратила внимание на нечто очень важное, так и не проходило. Меня тошнило, морозило и клонило в сон одновременно. Ежась и мелко дрожа в своей фиолетовой куртке из микрофибры, я стояла на остановке и выискивала на горизонте либо автобус, либо родную автолайновскую маршрутку.
В конце концов маршрутка таки подъехала. Я влезла в нее вместе с длинным и здоровым парнем, устроилась у окна и решила подремать. Но не тут-то было!
Перед Кольцевой мы попали в кошмарную пробку, водитель, обреченно махнув рукой, заглушил двигатель, а женщины на заднем сиденье тут же громко и темпераментно принялись обсуждать вопрос несвоевременного ремонта дорог в Московской области.
С дорог плавно перешли на цены и отопление, потом на воду — холодную и горячую.
Точнее, на ее отсутствие. Сначала я просто слушала и тоскливо думала: «Мне бы ваши проблемы!» Потом начала тревожиться. А когда баскетбольного вида парень сообщил мне, что уже двадцать минут десятого, то и вовсе впала в тихую панику.
Не хватало только опоздать к началу репетиции!
Впрочем, от меня уже ничего не зависело. Маршрутка вслед за грузовиком по-черепашьи тронулась с места через восемь минут. Еще полчаса спустя, я угорелой кошкой выскочила из метро и ринулась в направлении театра. И вот наконец, стараясь не наступить на развязавшийся шнурок, спокойно и с достоинством вошла в полутемный зал с зачехленными креслами.
