— Теперь я хотел бы ознакомиться с правилами изъятия души, — сказал он, тяжело глядя сквозь очки.
— Не беспокойтесь, они несложны. Во-первых…
— Не надо. У вас должна быть инструкция.
Дьявол кисло сморщился.
— Проклятая бюрократия! — пробормотал он. — Ведь наукой доказано, что…
— Наука наукой, а бумага бумагой, — назидательно проговорил Демин. — Почему я должен верить вам на слово? Не в моих это правилах. Надеюсь, и не в адских тоже.
Дьявол смиренно наклонил голову и извлек из портфеля увесистый том, на переплете которого пылало огненное слово: «Инструкция».
Степан Порфирьевич углубился в изучение. Посапывая от удовольствия, он время от времени вопросительно вскидывал брови, благоговейно шевелил губами и тщательнейшим образом вникал в текст. Его обычно тусклые глаза сверкали, будто спрыснутые живой водой.
Скучающему дьяволу все это надоело, и он, бесцеремонно развалившись в кресле, включил телевизор, где транслировался хоккей с шайбой. Хоккей его так увлек, что он закурил две сигареты «Кэмел» сразу и увеличил звук до предела.
— Вы мне мешаете, — скрипуче заметил Демин.
— И великолепно, — не поворачивая головы, отозвался дьявол. — Трудности создаются затем, чтобы их преодолевать. Вы согласны?
Демин покосился на азартно подрагивающий хвост дьявола испепеляющим взглядом, но снова погрузился в чтение.
— Да-а, — сказал он наконец, — толково составлено. А я-то думал, что договор надо писать кровью.
— Устаревшее, крайне негигиеничное правило! — фыркнул дьявол. — Вот вам бланк, заполняйте, и дело с концом.
Он даже не потрудился оторваться от телевизора — там истекали последние минуты матча, а исход был все еще сомнителен. Нужный бланк сам выпорхнул из портфеля и лег перед Деминым. Тот осторожно взял его кончиками пальцев, придвинул чернильницу и неразборчивым канцелярским почерком заполнил графы. Едва он поставил число и подпись, как из портфеля выскользнула большая круглая печать и с грохотом прихлопнула документ.
Запахло чем-то адским.
— Мне как, уже собираться? — осведомился Демин.
— Помолчите! — рявкнул дьявол, бурно аплодируя решающей шайбе.
Выключив телевизор, он с просветлевшим рылом обернулся к своей жертве.
— Ну что, заполнили? Великолепно. Так, так, все по форме… Люблю иметь дело с образованными грешниками. — Острием ногтя он размашисто поставил визу. — Сейчас мигом слетаю в ад, зарегистрирую договор и… Да вы не расстраивайтесь, старина! Все вы потерянное поколение, как сказал Хемингуэй. Всем вам жариться на сковородке… простите, в инфракрасной духовке. Се ля ви!
Он помахал договором, захлопнув портфель и со словами: «Не беспокойтесь, муки у нас организованы по последнему слову психоанализа!» — испарился.
Минуту спустя он возник снова.
— Вот что, старина, — сказал он небрежно. — Договорчик придется переписать.
— Это еще почему? — встрепенулся Демин.
— Вы заполнили бланк чернилами. Нельзя чернилами, да к тому же еще фиолетовыми. Только шариковой ручкой, а еще лучше — фломастером. Наш ад, повторяю, неукоснительно следует прогрессу вообще и прогрессу канцелярской техники в частности. Перепишите.
— Не буду, — твердо сказал Демин.
— То есть как это не будете?
— А вот так. Не Хемингуэем надо было увлекаться или там еще другим каким модерном, а следить за правильным ходом делопроизводства.
— Но, но, — неуверенно проговорил дьявол. — Лимит вашей подлости исчерпан, и потому…
— И потому, молодой человек, договор, однажды завизированный уполномоченным преисподней, в случае установления впоследствии несоответствия его с утвержденным образцом, чему причиной было коварство душеотдатчика, подлежит пересоставлению лишь с согласия последнего. Если же такового согласия не будет, то душеотдатчик вступает с адом в новые взаимотношения, регламентированные параграфом «Вельзевул-117», из которого следует, что данный душеотдатчик проходит уже не по разряду «сволочей», а по разряду «гнусных гадин», которому соответствует удвоенный лимит подлогнусностей. Такова адская инструкция, с которой вам не мешало бы ознакомиться получше.
Рога и копыта дьявола побледнели.
— Но это же формалистика… — прошептал он.
— За несоблюдение которой вы получите выговор. Так что сгиньте с моих глаз немедленно. Инструкцией заклинаю… Раз…
— Послушайте! — завопил дьявол, скверно воняя серой. — Ваша подлость взяла, но на будущее… Откуда, откуда вы взяли чернила?! Их же теперь не сыщешь даже за бессмертие души…
— А я, молодой человек, некоторым образом — хе-хе! — консерватор. Так-то оно, знаете ли, надежней.
Голос в храме
На них были тяжелые, пышные одежды, гирлянды желтых цветов, и, если бы не стража с копьями, можно было подумать, что двое землян возглавляют торжественное шествие.
Плоские крыши, галереи, улицы были запружены одетой в лохмотья толпой, шевелящейся, грозно гудящей, словно рой встревоженных пчел. У Шайгина не вырвали из ушей кристаллики транслятора, сочтя их, видимо, за часть тела, и он понимал, что кричали, выли, орали эти человекоподобные существа:
— Жертва священному Храму! Кровь и Голос! Кровь… праздник… голос… победа!
Сипло гудели трубы, бухали барабаны. Процессия медленно двигалась к Храму. Люди знали, что там их ждут долгие истязания во славу кагэй-то непонятной и чудовищной религии, а потом смерть. Толпа знала это еще лучше и ликовала, неистовствовала, возносила хвалу Храму и Голосу, которые даровали им столь волнующий праздник.
Шайгина мутило от омерзения. Ужасной казалась не смерть и даже не страдания, а то, что их, звездолетчиков и ученых, будут хладнокровно и радостно пытать безмозглые фанатики, тупо верящие тем не менее в свою разумность. Порывы ветра вздували темные одежды шагающих рядом жрецов, и каждый раз людей окатывал тошнотворный запах грязного, сального тела. И вот эти лоснящиеся от пота руки, эти крючковатые пальцы с черными когтями, дрожа от сладострастия, будут вскоре жечь их раскаленным железом, пронизывая мозг безумной болью! Мозг, вмещающий такие знания, что даже капли их хватило бы всей этой толпе для избавления от болезней, голода и невежества.
— Лайтинг бы сюда… — послышался шепот Бренна. — И по рожам, по рожам…
Бренн дернул связанными руками, и Шайгин почувствовал почти осязаемо, как у того напряглись мускулы и как нерастраченная ярость дрожью пронизала тело беловолосого гиганта.
— Не надо, Бренн, — сказал он едва слышно. — Это недостойно. Ведь это дети, слепые, жестокие, глупые дети…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
