мной и Надя рассмеялась:
— Ты так всех моих поклонников отвадишь.
— А может, того и добиваюсь?
— Зачем?
Я и сам этого не знаю. Наверно, если бы она и впрямь достойного нашла, не стал бы возражать. Но где теперь такого сыщешь?
Ну что ж, самое время отметить завершение работы. На этот случай припасена бутылочка «риохи», а вот о закуске пусть Надя позаботится — посмотрим, по силам ли ей эта роль.
Видимо, моей гостье это не впервой — из того, что было в холодильнике, приготовила великолепный ужин, да и стол сервировала вполне на высшем уровне. Надо бы её похвалить, но я больше озабочен тем, куда девать картину. Признаться, перспектива сожительства с голой женщиной меня совсем не увлекает, даже если это всего лишь изображение на холсте. Китайские мудрецы полагают, что в моём возрасте «соитие» допустимо не чаще одного раза в месяц, пусть так. Но что делать с ней, то есть с картиной, в остальное время? Если выставить за дверь, в общий коридор, ещё неизвестно, как отреагируют соседи. Поэтому спросил Надю напрямик:
— Ты сейчас её заберёшь или потом пришлёшь кого-нибудь?
Она в недоумении:
— Ты о чём?
— Ну как же, я выполнил заказ, написал картину, так что можешь забрать в любое время.
Понимаю, что испорчу впечатление от ужина, но ничего не могу с собой поделать. А Надя и вовсе растерялась:
— Папа у меня строгих правил, да и к живописи совершенно равнодушен. Нельзя ли сделать так, чтобы картина осталась у тебя?
Ссылаться на мнение китайских мудрецов не стал, а других аргументов вроде нету. Поэтому и брякнул:
— Тогда плати!
— За что?
— Да за работу. И проценты за хранение, эта картина уж очень много места занимает.
Что тут началось! Как только она меня ни называла — ни от одной из своих подруг не слышал ничего подобного. Если бы попробовали, сразу бы указал на дверь. А вот от Нади слышать такие обвинения даже приятно. Склонность к мазохизму тут ни при чём, однако давно заметил, что несдержанность в выражении эмоций иной раз сближает…
Но вот Надя успокоилась и спрашивает:
— Так сколько ты хочешь за неё? Сто евро или тысячу?
— Предпочёл бы взять натурой.
— Это как?
— Полагаюсь на твой выбор, — эти слова я сопроводил вполне невинной, лишь самую малость иронической улыбкой.
Только теперь догадалась, на что я намекаю:
— Ну ты и гад! Никогда бы не подумала, что художник способен на такое.
— Это профессионал боится клиентуру потерять, а я всего-навсего любитель.
— Но надо же соблюдать какие-то нравственные нормы, а тут явный, неприкрытый шантаж, — потом подумала и спрашивает: — Неужели тебе так плохо со мной, что хочешь всё испортить?
«Со мной» — это слишком обтекаемая, не вполне определённая форма. Можно ехать с женщиной в одном вагоне метро, даже не зная, как её зовут. А тут всё наоборот — знаю только имя, да и то наверняка придумано. Одному богу известно, что Надя завтра выкинет — не дай бог, заявится с владельцем газет и пароходов, или с чиновником из МИДа, тогда уж точно нельзя будет сказать, что она со мной… И откуда только силы у неё берутся? Жалею, что затеял этот разговор, а ей всё мало — предложила обсудить некий компромисс:
— Давай так сделаем, чтобы это было по нарастающей. К примеру, сегодня сидим за одним столом, завтра рядом на диване…
— Это уже было!
— Не придирайся! В общем, с каждым разом будем всё ближе и ближе…
Я снова перебил:
— А лет через сто произведём на свет… Ты мальчика хочешь или девочку?
— Не дождёшься!
— При таких темпах точно не дождусь.
Вздохнула так, будто и ей невмоготу:
— Тут дело не в темпах, а в тебе.
— То есть?
— Ты мне не подходишь.
— По какому признаку?
— По всем!
Ну, это уже слишком! Я хоть и не первой свежести, но вполне гожусь… Хотя многое зависит от критериев оценки.
— Не могла бы уточнить?
— Да ты обидишься.
— Мне не впервой.
Тут я имел в виду совсем не то чувство, которое возникает, когда уходит от тебя подруга. Нет, просто в жизни всякое бывает…
Но вот наконец она решилась:
— Всё дело в том, что ты из прошлого века, даже из прошлого тысячелетия. Мы с тобой, как две звёздные системы, и никогда одна не сблизится с другой. Это всё равно, как если бы ты проснулся утром и вдруг понял, что я — это только сладкий сон.
Да знаю! И что с того?
Глава 11. Те же и Беата
Сегодня Надя пришла одна, и, судя по всему, этим обстоятельством весьма огорчена. Надо бы как-то поднять ей настроение.
— А ты никогда не думала о том, чтобы стать актрисой? С такой внешностью тебе обеспечена блистательная карьера и в театре, и в кино.
— Вот ещё! Что бы стать подстилкой у режиссёра и продюсера?
— По-моему, это совсем не обязательно.
— Вижу, ты совсем не знаешь, какие нравы там царят, — и обращается куда-то в пустоту, поскольку кроме нас никого здесь нет: — Беата, вразуми невежду!
И тут словно бы из той же пустоты возникает фигура женщины, садится рядом с нами на диван и заявляет:
— А надо ли объяснять, если и так все знают, ну или догадываются?
Я уже успел смириться с тем, что время от времени в моей квартире появляются незваные гости, в основном из прошлого. Но эта настолько хороша, что можно пожалеть о том, что прежде не встречались. И всё же попытаюсь возразить.
— Когда-то у меня было много знакомых среди молодых актрис, и ни от одной не слышал ничего подобного.
— Значит, им не повезло, — отвечает Беата. — Если никто в постель не затащил, так и будут на вторых ролях или в массовке. А на хорошенькую сразу кто-нибудь положит глаз, и тут уж всё зависит от неё. Недотрогам не место ни в театре, ни в кино.
— Но бывают с виду как бы неказистые, зато талант!
— Так когда-то было, а теперь в театральные училища отбирают по другому принципу. Главное, чтобы понравилась мэтру, я имею в виду руководителя мастерской, а талант совершенно ни при чём. За четыре года азам актёрского мастерства кое-как обучат, а дальше всё зависит от того, в какие руки попадёт. Это не в переносном, а в буквальном смысле.
— Неужели и у вас так было?
Беата не хочет отвечать, только бровью повела — понимай, как знаешь. Надя тут же за неё
