И она отвечает. Широко распахивает свои невозможно-серые глаза и выдыхает чуть слышно:
— Да.
— Уже все хорошо. Для тебя все закончилось, ты поняла?
— Да.
— Вот и умница! А сейчас, — как можно спокойнее и увереннее, так, чтобы девчонка ощутила почву под ногами, — тебе лучше уйти. Сможешь добраться до общежития? — рука в привычном жесте тянется в карман. — Держи!
— Не надо… — Столько похожих проявлений щедрости до нее, но только с воробышком я чувствую себя последним гадом.
— Надо! Поймай такси. Я приду к тебе, позже.
Она кивает, слишком послушно и обреченно:
— Хорошо. — Согнутая дужка очков и треснувшее в окуляре стекло заставляют мои кулаки сжаться, но едва ли птичка замечает это. — А как же ты? — шагнув к двери, вдруг загорается страхом, споткнувшись взглядом о скрюченную фигуру ублюдка. — Он… Он… — силится сказать перехваченным в панике горлом, но только беспомощно хватает воздух ртом.
Ч-черт! Прости, девочка, но мне не отложить разговор. Не уйти с тобой, не поставив точку. Зверь внутри меня вскидывает от земли морду и довольно оскаливается, заметив шевеление Ящера: после Алима я не питал его кровью.
— Не думай, Воробышек. Разберемся.
— Женька! Я же тебя люблю, дура! Я прощу, слышишь!.. Только попробуй ее отпустить, ёбарь, и я тебя убью, клянусь!
И столько ужаса в глазах девчонки в ответ на признание бритоголового, что сердце сжимается стальным ободом. Совсем как тогда, когда искрой вспыхнувший в ее глазах страх заставил меня сказать: «Все будет хорошо, воробышек. Никто не сможет заставить тебя любить себя против твоей воли, что бы ни сказал Донг». А ей ответить с надеждой: «Правда?».
Никто, воробышек, даже я. Верь мне.
— Девчонка уйдет. А мы с тобой поговорим, Грег. Разберемся между собой, чья птичка. Тем более, что Грег Ящерица, помнится, давно искал встречи со мной, так чем не повод?..
Ну вот, наконец-то, узнавание в распахнутых глазах и уже ничем не прикрытое изумление, и страх, так заводящий рычащего зверя.
— Уходи, Женя. Сейчас же!
* * *
— Люк?! — он смотрит на меня во все глаза, в последней надежде цепляясь за неверие. Впившись пятерней в стену, пошатываясь, поднимается на ноги. Здоровый увалень, сытый, с тяжелым подбородком и тугими раздутыми мускулами под дорогой курткой, которыми так легко напугать птичку.
— Он самый.
— Но… ты и Женька?
Это не его собачье дело, абсолютно. Отследив стихшие шаги воробышка, выпорхнувшего из подъезда, я захлопываю входную дверь в квартиру, подхожу вплотную к незваному гостю и показываю свое отношение к его вопросу коротким, резким ударом в живот. Отдернув кулак и проведя ладонью по обмотанным платком костяшкам, так и не дав Ящеру разогнуться, бью сбоку в челюсть, обрушивая бесполезную груду мышц на пол.
— Я и Женька, — сцеживаю сквозь зубы. — И никаких «но».
— С-сука! — Ящер переваливается на колени, хватая ртом воздух. Цепляясь за стену, порывается встать… Связка глухих ударов обрывается громким стоном на полу.
Определенно, моему зверю нравится подобная игра. Сегодня она как никогда эмоциональна.
— Я люблю ее. Она моя! — когда к Грегу возвращается дыхание. И сразу же за этим натянутая на череп кожа в месте татуировки окрашивается кровью, лопнув от соприкосновения со сжатой в кулак рукой.
— Я так не думаю.
Он рычит и бросается вперед, по-бычьи расставив плечи… Мне следовало сделать это раньше, и я с удовольствием отбиваю ему яйца, заткнув немой крик собственным коленом.
— Это тебе за суку. А это, — с силой вздергиваю Грега за ворот вверх и нахожу точным ударом печень, — за то, что заикнулся девчонке о наказании.
Я опускаюсь перед Грегом на корточки и терпеливо жду, когда затуманенный взгляд, полный боли, найдет меня. Медленно отнимаю его руку, накрывшую пах, от тела и вплетаю в нее свои пальцы. Резким движением выбиваю из сустава мизинец, заставив парня взвыть от боли.
— За то, что назвал Женю шлюхой. Что назвал своей. — Зверю не хочется останавливаться, и я позволяю ему продолжить, добавив к мизинцу безымянный. — За то, что напугал девчонку и испортил праздник, сунувшись в мой дом. — Сглатываю подкативший к горлу ком и затыкаю выброшенным кулаком новый крик Ящера, впечатывая бритый затылок в стену. — Что позволил себе касаться ее волос и трахать взглядом. Ну, а это… — с силой впиваюсь побелевшими пальцами в горло, стискивая их над выпяченным кадыком, встаю, медленно поднимая Грега за собой, ставлю парня на колени, не позволяя отвести взгляд, — чтобы знал, кому воробышек, мой воробышек, принадлежит. И кому с сегодняшнего дня принадлежит твоя гребаная жизнь.
Он задыхается и хрипит под моей застывшей рукой. Покорно смотрит в глаза мутным взглядом, пока я хлесткой пощечиной не отбрасываю его прочь, возвращая царапающимся в дверь дружкам, принявшим расклад сил и не смеющим прервать наш с Грегом разговор тет-а-тет.
— Пшел вон! Пока я тебя не убил… Найду. Позже.
* * *
Старенькая вахтерша дремлет на своем посту, и я беспрепятственно захожу в общежитие, минуя освещенную каморку. Поднимаюсь на второй этаж и останавливаю первых попавшихся девчонок, сбегающих мне навстречу по лестнице.
— Не подскажете, Женя Воробышек с физико-технического где живет? В какой комнате?
— Ой, это же Люков! — удивленно замирает одна на бегу и, смеясь, дает отмашку наверх. — На шестом, а что?.. Комнату, правда, не знаю, но если очень надо, могу узнать!
— Спасибо, я сам, — бросаю и оставляю девчонок хихикать в одиночестве.
— Воробышек? Новенькая которая? Такая светленькая, в очках? Да, где-то здесь… А у нас вечеринка намечается до утра, ты ведь Илья с четвертого, да? А я Саня с мех-мата, мы с тобой как-то пересекались у Стаса. — Я механически пожимаю руку. — Приходи! Девочки, выпивка… сам понимаешь… Скучно не будет, обещаю!
— В другой раз…
— В шестьсот девятнадцатой. Только она, кажется, еще утром уехала, спешила куда-то. А я Лиля, а вот она Настя. А ты…
— Спасибо, Лиля.
Нужная мне комната оказывается в конце длинного, слабо освещенного коридора. Я подхожу к ней медленно, чувствуя внутреннее напряжение от ожидания встречи с птичкой, волнуясь, что не застану девчонку здесь. Останавливаюсь у двери с просевшими петлями, искрашенной семью слоями белой краски, и коротко стучу. Не в силах вынести безответную тишину, сам толкаю дверь и захожу внутрь пустой полутемной комнаты, где в отсутствие хозяек на столе одиноко горит настольная лампа.
Шкаф, стол, маленький телевизор на выдвинутой к окну тумбочке, рукомойник с овальным зеркалом, две койки, два стула и старенький холодильник. Все очень скромно даже по нынешним временам. Я сразу догадываюсь, где спит воробышек. В отличие от стены соседки, увешанной яркими постерами брутальных киногероев, дорогих авто и звезд спорта, со стены птички мне одиноко улыбаются известный писатель и два киношных героя знаменитой саги о властелине колец — мужественный Арагорн и красавица Арвен, намекая, чем заняты мысли птички.
