пока новые шахты не заработают, ведь в Вялино уголь уже практически весь выбрали…
Вера Сергеевна со своими запросами «успела первой», еще в апреле, а потому как-то внепланово и началось строительство ГЭС на Оцне. Одновременно там же строился «алюминиевый цех», жилые дома. И – школа для детей тех, кто будет жить в новом городе.
Когда Марина первый раз увидела проект «типовой школы», составленный Катей, она, явно ошарашенная увиденным, поинтересовалась у внучки:
– Екатерина, у тебя с головой все в порядке?
– Не нравится?
– В целом ничего так, даже красиво… но почему?
– Бабуль, для здесь и сейчас школа – любая наша школа – это подлинный храм науки. Христианства пока здесь нет и, скорее всего, нескоро будет… если вообще будет. Но зачем отказываться от красоты?
– Хм… Если с этой точки зрения… Ты сама придумала?
– Не совсем. Я нашла альбом с фотографиями Тотьмы. Планировка там, конечно, никуда не годится, да и размерчики подкачали, но фасады и контуры грех не использовать.
– И будут у нас такие храмы атеизма… неплохо придумано! – усмехнулась Марина. – Но есть мелкая проблема: у тебя тут везде резьба по камню. А наплыва камнерезов в рядах новых поселенцев не наблюдается.
– И обойдемся. Я у Оли-маленькой спрашивала, она всю эту лепнину керамическую легко сделает. Причем будет даже лучше, чем резьба по камню: она для каждого здания все декоративные элементы в одной форме изготовит.
– То есть будет штамповка по кирпичу…
– Бабуль, Оля же специалист. Сделает из глиноземной керамики, причем сразу в цвете: она уже пробовала с разными пигментами ее обжигать. Я видела… она на свечах для моторов цветными полосками маркировку наносит.
– А с мамой говорила? Тут же столько лишнего труда уйдет!
– Не лишнего! Это для красоты! А красота между прочим, по словам мамы, самый продаваемый сейчас товар. Мы же хотим чтобы все сами хотели в школах учиться?
– Меня-то не уговаривай, я не против совсем. Даже наоборот «за». Ты, когда с Олей снова будешь разговаривать, пришли ее ко мне, вроде как на консультацию. Сейчас-то горшками тут в основном бабы занимаются, может подберу ей парочку-другую рукастых помощниц…
Но до постройки школы в новом городе, названным по понятным причинам «Орел», в двести сороковом году дело не дошло. Там вообще только с десяток «типовых» жилых домов выстроили, которые новоселами воспринимались как подлинные хоромы. По большому счету, как утверждала Марина, они и в двадцать первом веке вполне в категорию «хором» вписались бы: особо над архитектурой Катя даже задумываться не стала, снова достав из загашника все тот же «проект 1-204». Тот, по которому в Школе строили дома для учительниц, только вариант попроще (без четырехкомнатных и даже без трехкомнатных квартир): проект этот Кате нравился еще и тем, что для него было предусмотрено полтора десятка различных планировок.
Правда Катя воспринимала выстроенное как изощренное издевательство над архитектурой: в двухэтажных кирпичных домах перекрытия и лестницы делались деревянными, а квартиры отапливались печами. Еще и в кухнях ставились дровяные плиты, усугубляющие пожарную опасность. Но изменить что-то она была не в состоянии, так как весь изготавливаемый цемент (точнее, та его часть, которую удавалось выделить для строительства в Орле) шла на постройку очередной гидроэлектростанции, а стены домов и цехов клались, как и «в старину», на извести. Да и электростанциям эти крохи доставались с немалым трудом: хотя цементная мельница уже была переведена на электротягу, скорость, с которой изнашивались ее жернова, вызывала у всех цементоделов лишь глухое раздражение. А варианты запустить, наконец, давно уже придуманную шаровую мельницу упирались в отсутствие металла, и, пока не заработает новая домна, оставались в разряде несбыточных мечт.
Вероятно поэтому Катя, родив двадцать четвертого августа дочку, со спокойной совестью перевалила все домашние дела вроде стирки пеленок, мытья посуды и уборки дома на присланную Лизой девочку: все сэкономленное время она составляла чертежи и – с помощью мужа и камеры смартфона управляла строительством в Туле и Дубне. В Дубне строительством «жилого сектора» управляла все же Женя Сорокина, а в Туле большую часть всех строительных работ взяла на себя Таня, но «не все можно доверить дилетантам»…
Всё – нельзя, но кое-что все же можно, и «дилетанты» тоже неплохо справлялись. За год население Тулы выросло с четырех человек до почти что четырех сотен только взрослых жителей. Был, правда, здесь некоторый гендерный перекос – на примерно полсотни мужиков приходилось три с половиной сотни баб. Неприятный результат политики будинов, который, правда, в следующем году Лиза собиралась существенно поправить путем закупки рабов через Тихона. В Танаисе рабы стоили заметно дешевле, чем даже в Пантикапее, не говоря уже о Риме – а мужчин там и продавалось заметно больше, чем женщин, и цена на них была сильно ниже. Валюта же для приобретения дополнительных мужиков нашлась: в Риме (то есть вообще во всех городах империи) крашеная шерсть была очень в цене. Лён – тоже, но в ткани из шерсти тонкорунных овечек шастали разнообразные небедные патриции…
Избытка своей шерсти, тем более от мериносов, у Школы не наблюдалось, как, собственно, и самих мериносов. Но когда Лиза выяснила, что килограмм, скажем, синей шерсти (в виде ниток всего лишь) стоит на «европейских рынках» от восьмисот до тысячи денариев, а белой некрашеной – всего лишь полсотни, вопрос с расширением торговых возможностей быстро закрылся. Не сразу, ведь уже «изобретенные» краски работали только с целлюлозными волокнами, то есть со льном и коноплей. Ну и с хлопком, но пока его в Европе вроде особо не жаловали. Но Вера Сергеевна довольно быстро нашла (в каких-то "старинных" книжках нашла) способ изготовления красок и для шерсти, причем гораздо менее «ядовитый» способ, и теперь все просто ждали, когда весной Тихон привезет первую пару тонн шерстяной пряжи на покраску. При оговоренной цене работы в пятьсот денариев за килограмм – что соответствовало цене неквалифицированного раба в Танаисе – сбалансировать гендерный состав в Туле (и в Дубне, но там «новичков» было меньше и перекос особо пока не замечался) проблемой уже не было.
Глава 8
Летом двести сорокового года Тихон привез две небольших, но очень тяжелых амфоры – примерно грамм на семьсот каждая. Но это если вино в них наливать, а не ртуть, грамм на семьсот. «Жидкое серебро» привезти у него попросил Михалыч: он давно уже сообразил, что «скоро все транзисторы закончатся», но пока у него не было вольфрама для нитей накала, он вопрос не заострял. А когда нужный
