Хотя речи эти глубоко уязвили королеву, ибо Гамлет затронул ее больное место, она простила ему суровые и злые упреки: превыше досады была ее радость, что сын вполне разумен и здрав умом и обещает достичь многого в дальнейшем. Она и боялась глядеть ему в глаза, сознавая свою вину, и в то же время руки ее сами тянулись обнять его в благодарность за справедливый выговор; речи его так глубоко на нее повлияли, что она разом потушила в своем сердце пламя плотских вожделений, привязавших ее к Фангону, и воскресила в себе память о доблестном супруге, и сокрушилась по нем в душе своей, увидя живой образ его ума и достоинства в их сыне, наследнике высоких помыслов отца. Сраженная сими благородными чувствами, она долго глядела на Гамлета, словно забывшись в созерцании, а потом залилась слезами и заключила его в объятия, как и следует любящей и добродетельной матери. Затем она сказала так:
— Я сама знаю, сын мой, что причинила тебе много зла, согласившись на брак с Фангоном, жестоким тираном и убийцей твоего отца, моего истинного супруга. Но как мало было у меня средств противиться ему! Двор изменил мне и покойному королю. Кому из придворных могла я ввериться, если все они пошли за Фангоном? Каких насилий не употребил бы он, если бы я восстала против союза с ним? Подумай об этом, вместо того чтобы поносить меня за неверность и распутство, да еще несправедливо подозревать в том, что Герутта злоумышляла на жизнь короля! Клянусь могуществом всесильных богов: если бы я могла противиться узурпатору, если бы всей моей крови и всей моей жизни достало, чтобы спасти супруга и короля, я бы сделала это от чистого сердца, как потом не раз делала, чтобы защитить тебя. Если тебя убьют, я не стану жить и дня. Но разум твой ясен, и, значит, есть надежда на спасение и возмездие. Но, друг мой, мой любезный сын, если тебе дорога жизнь, если тебе дорога память отца, если ты хочешь быть добрым со своей недостойной матерью, умоляю тебя: будь осторожен, не спеши, не горячись; иди к цели медленно и осмотрительно. Ты сам видишь: среди придворных едва ли найдется хоть один, кому ты мог бы довериться, как и среди моих фрейлин ни одна не сохранит тайны, а сразу же откроет ее твоему врагу. А он хоть и делает вид, будто любит меня, чтобы иметь право на мое ложе, но на самом деле не доверяет мне и боится — из-за тебя. Он не так прост, чтобы верить в твое неизлечимое слабоумие. Если ты совершишь хотя бы один разумный, недурашливый поступок — даже скрытно и в тайне, — он сразу об этом узнает. Боюсь, как бы злые духи не уведомили его о нашем с тобой разговоре. Такая нам во всем незадача, так жестоко преследует нас злая судьба; возможно, и смерть сегодняшнего придворного не пройдет нам даром. Я скажу, что ничего не знаю; твой светлый ум, твои замыслы останутся нашей тайной. Молю богов, сын мой, чтобы они отечески направляли твои шаги, внушали тебе мудрые решения, споспешествовали твоим намерениям, а мои глаза увидели бы, как ты вернешь себе свое достояние и корону, похищенную тираном, и дали мне порадоваться твоему счастью и погордиться отвагой, с какой ты отомстил убийце и его сообщникам.
— Государыня, — отвечал Гамлет, — я верю вам и не стану более вмешиваться в ваши дела. Но прошу вас, ради собственной вашей чести, не бояться этого блудника и хищного пса, ибо я его убью, даже если все злые духи ада станут на его охрану. Не помогут ему и царедворцы; я избавлю от них землю. Они последуют за ним на тот свет, как следовали за ним в заговоре на моего отца, — злодеи, сообщники предательства и убийства! По правде и совести, те, кто изменнически убил своего государя, должны погибнуть столь же оскорбительной и жестокой, но более заслуженной смертью. Пусть заплатят с лихвой за измену. Вы знаете, государыня, что Гофер, ваш дед, отец славного короля Рорика, победив Гимона, приказал сжечь его живьем за то, что этот изверг предал казни через сожжение Гевара, своего сеньора, захватившего ночью, изменой. Каждому известно, что предатели и клятвопреступники не заслуживают честного, прямодушного обращения. Договор с убийцей — не более чем тонкая паутина, а обещанное ему — не в счет. И потому, когда я расправлюсь с Фангоном, это не будет ни предательством, ни клятвопреступлением, ибо он мне не король и не сеньор; напротив, я накажу его именно за то, что он скверный вассал, вероломно поднявший руку на своего законного государя. И если слава есть плата за добродетель, а почет — награда за службу законному государю, то почему всеобщее порицание и позорная казнь не должны клеймить тех, кто осмелился поднять руку на священную особу государей, коих боги призвали себе в друзья и соратники, помазав их на царство по образу и подобию небожителей? Слава и честь венчают добродетельного; они даются в награду за постоянство, чуждаются низких, ускользают от трусливых, бегут от подлых; и потому либо я найду себе достославный конец, либо с оружием в руках, увенчанный торжеством и победой, отниму жизнь у того, кто отнимает ее у меня и гасит лучи доблести, доставшейся мне в удел вместе с кровью и священной памятью предков. Да и чего стоит жизнь, если стыд и бесчестие, словно палачи, беспрестанно мучают наш разум, а страх обуздывает горделивые стремления и уводит прочь от возвышенных мыслей о людской хвале и бессмертной славе? Я знаю: только глупец станет рвать недозрелый плод и тянуться к недоступному. Но я буду действовать разумно и надеюсь на свою счастливую звезду, указывавшую доселе мне путь. Нет, я не умру, не отомстив моему врагу. Он сам себя погубит, сам подскажет, как совершить то, до чего я бы не додумался.
В это время явился Фангон, якобы вернувшись из путешествия, и первым делом спросил о придворном, который взялся подслушать разговор принца с королевой, чтобы уличить Гамлета в здравом уме. Тиран был весьма удивлен, что его соглядатай исчез без следа, и спросил помешанного Гамлета, не знает ли он, где тот находится. Принц не был лжецом; за все время своего притворного безумия он не сказал ни слова неправды. Как человек благородный и ненавистник лжи, он ответил самозванцу, что его приближенный нашел себе конец в отхожем месте, утонул в нечистотах, и пробавляющиеся на помойке свиньи давно его сожрали.
Легче было поверить чему угодно, только не этому странному убийству, совершенному Гамлетом. Однако сомнения грызли Фангона; ему и раньше сдавалось, что юродивый сыграет с ним когда-нибудь скверную шутку, и он давно убрал бы его со своей дороги, если бы не страх прогневить деда его, Рорика, и оскорбить королеву, мать этого шута, ибо она любила и жалела своего сына, хоть и тяжко ей было видеть его слабоумие.
Ища средства избавиться от докучного пасынка, Фангон решил прибегнуть к помощи чужих людей. Выбор его пал на короля Англии. Пусть, решил он, англичанин станет убийцей притворной невинности. Фангон предпочитал, чтобы пятно пало на его друга, а не на него самого. Он велел Гамлету плыть в Англию, а в письме к королю Английскому просил очистить землю от идиота-племянника. Когда Гамлет узнал, что его отправляют к англичанину, в Великобританию, он сразу догадался об истинном смысле этой поездки. Он переговорил с королевой, просил ее согласиться на его отъезд, ни в коем случае не возражать, а, напротив, всячески выказывать удовлетворение: ведь ее избавят от урода-сына, хоть и любимого, но терзавшего ей сердце жалким и отвратительным своим состоянием. Он умолял также королеву после его отъезда украсить коврами дворцовый зал, прибив их к стенам, и сохранить те колышки, которые он в свое время заострил и про которые говорил, что это копья, коими он пронзит убийц; и, наконец, он просил еще свою мать по истечении года устроить по нем пышные поминки, а ее уверил, что к этому сроку она вновь его увидит, да таким, что возрадуется материнское сердце.
В Англию с ним отправляли двух верных приспешников Фангона. У них-то и хранились письма, вырезанные на деревянных табличках, где было обозначено, что владетелю Англии следует умертвить Гамлета. Но хитрый принц Датский заглянул в эти таблички, пока спутники его спали; он узнал о коварном умысле своего дяди и уразумел всю жестокость придворных, везших его на бойню. Он выскреб нанесенные на деревянную дощечку письмена и вместо них нацарапал и вырезал другой приказ англичанину: повесить и удавить его спутников. Но, не довольствуясь тем, что обратил на них казнь, которую они готовили ему, он еще присовокупил, что Фангон весьма желал бы видеть дочь островитянина супругой принца Датского.
