Да, все стало другим. И вошедший в атрий мужчина, которому было почти сорок, мало походил на прежнего двадцатилетнего Децима. Они с Ливией так редко виделись, что она просто не успевала свыкнуться с происходящими в нем переменами, не только внешними, но и внутренними, о каких порою узнавала внезапно, невзначай…
– Полагаю, вы ожидали именно этого? – довольно резко произнес Децим, обращаясь к сестре.
Ливия смотрела на него с каким-то бессмысленным изумлением.
– О чем ты говоришь?!
– О завещании.
Женщина не успела ничего сказать: в атрии появился Луций Ребилл.
– Оставь в покое Ливию, лучше поговори со мной. Ливия с благодарностью посмотрела на мужа. Луций взял на себя все хлопоты по организации похорон и сумел предоставить Ливий столь необходимую ей возможность погоревать в одиночестве. Завещание Марка Ливия Альбина было обнародовано вчера; как водится, его вскрыли и прочитали в присутствии свидетелей.
– Что с тобой говорить? Ты доволен: твой сын наследует все богатство семьи! Получается, я живу в твоих владениях и управляю твоим имуществом. Придет время – мое имя будет забыто: останутся одни Луций Ребиллы!
– Так в этом виноват не Марк Ливий и не я. В завещании есть оговорка: когда твоя жена родит мальчика, он получит долю наследства, равную доле нашего сына. А твоя дочь не останется без богатого приданого. Если Веллея бесплодна, разведись с нею и возьми другую.
Ливия молча слушала их, переводя взгляд с одного лица на другое. Последние слова мужа показались ей на редкость безжалостными. Децим был откровенно обозлен, тогда как Луций держался очень спокойно. Их разговор производил странное впечатление: казалось, будто яростные волны разбиваются о неприступный каменистый берег.
Наконец Децим сел. Он выглядел обессиленным и удрученным. Ливий стало жаль своего брата. Она слышала, что после того, как Веллея родила мертвого мальчика, у нее случилось несколько выкидышей. Ей было около тридцати, и оставалось мало надежды, что она произведет на свет здоровое потомство.
– Полагаю, мы все выяснили? – холодно произнес Луций. – Если так, то я должен идти.
Децим молчал. Его лицо выглядело неживым, а взгляд зеленых глаз казался каким-то плоским, лишенным света и глубины. Ливию кольнуло неприятное предчувствие: их внутренняя связь истончалась год за годом, со смертью отца она окончательно разорвалась, они стали совсем чужими.
Внезапно Децим поднялся с места. Он улыбнулся странной улыбкой – Ливий почудилось, будто все его существо пронзила некая невидимая таинственная молния.
– Не смотри на меня как на ничтожество, Луций. Невзирая на волю отца, я имею куда больше прав находиться здесь, в этом зале, чем ты. Что у тебя было, когда ты явился сюда, кроме непомерной гордыни? Ты втерся в доверие к Марку Ливию, и он сделал тебя своей правой рукой, поскольку полагал, что ты сможешь наилучшим образом обеспечить будущее Ливий – не в смысле денег, конечно. Только она-то так не считала. И твоя знаменитая ледяная гордость обернулась полной фальшью: моя сестра делала, что хотела, а ты все терпел! И, разумеется, считаешь нынешнее положение дел весьма справедливым: ты красуешься в сенате, а я управляю имением, которое кормит всю твою семью! – Децим расхохотался. – И вряд ли я сумею утешиться мыслью, что теперь ты сможешь сполна рассчитаться с Ливией за все ее проделки!
Луций, не дрогнув, выслушал Децима, а потом с размаху дал ему пощечину. Тот не стал отвечать, лишь пошатнулся и… замер. Его взгляд пылал неистребимой ненавистью.
Внезапно Ливия вскрикнула. Вдалеке, у одной из колонн, незамеченный никем, стоял Луций-младший. До сего времени он сидел в своей комнате и гладил подаренного Марком Ливием ручного ворона, но теперь вышел в атрий и наблюдал разыгравшуюся здесь безобразную сцену.
Жестом приказав жене оставаться на месте, Луций-старший быстро подошел к мальчику. Он сказал ему несколько слов и, обняв за плечи, увел из атрия. Децим и Ливия остались одни.
«Откуда эта смесь неудовлетворенности, одиночества, злосчастия?» – подумала Ливия.
На улице пошел дождь, слышался гул падающего стеною ливня, и внезапно женщине почудилось, будто опустился какой-то занавес между прошлым и будущим.
Ливия встала, подошла к неподвижно сидящему Дециму и положила руку ему на плечо.
– Почему Веллея не приехала на похороны отца?
– Она не совсем здорова.
– Что с ней?
Децим посмотрел сестре в глаза.
– Веллея беременна.
– Да, но тогда…
– Не думаю, что все закончится благополучно, – перебил он. – Она очень слаба. Или опять потеряет ребенка или… – Он недоговорил. В его тоне не было тревоги, лишь раздражение и усталость.
– Хочешь, я поеду с тобой в имение? Я буду рядом с Веллеей и постараюсь ей помочь.
– Нет, – сказал Децим.
Он встал и прошел вперед. Потом оглянулся через плечо.
– Я не хочу, чтобы ты винила отца, Ливия. Это я много лет назад назвал твоему мужу имя Гая Эмилия Лонга. Я проиграл в кости десять тысяч сестерциев, и Луций дал мне деньги взамен на то, чтобы я признался, кто был твоим любовником.
В этот миг в его взгляде не было ни ненависти, ни холода, ни вины, лишь что-то обнаженное и беззащитное. И почему-то сейчас Ливия чувствовала себя много мудрее и старше.
– Разве теперь это имеет значение? – очень искренне и спокойно сказала она. – Что было, то было, одно остается неизменным: ты мой брат, и я готова помогать тебе всегда и во всем.
Снаружи все еще шел дождь; в зале стало совсем темно. Капли барабанили по крыше с какой-то бессмысленной свирепой настойчивостью, – но даже этот звук был не в силах пронзить повисшее в воздухе тяжелое и вместе с тем какое-то пустое молчание.
– Ладно, – наконец произнес Децим, – я ухожу. Мне пора ехать домой.
…Тарсия шла по улицам Рима, города, как некогда говорил ее отец, основанного по приказу богов, и думала о своих сыновьях.
«Верно говорят люди, Фортуна не отнимает у нас ничего, кроме того, что дала, – повторяла она себе. – Судьба доверила мне воспитать этих мальчиков, а теперь требует, чтобы они пошли каждый своею дорогой. И я не могу ничего изменить».
Тарсия шла на рынок с корзиной в руках, не видя пути, – ноги сами несли ее вперед. Она налетела на какого-то человека, который будто бы нарочно остановился перед ней, и застыла, натолкнувшись на пронзительный, режущий взгляд его светлых глаз. Земля поплыла под ногами, Тарсия покачнулась так сильно, что едва не упала; наверное, у нее помутилось сознание, поскольку она очнулась в стороне от дороги, возле стены какого-то дома. Пальцы по-прежнему крепко сжимали корзину, а сердце бешено билось в груди, мешая дышать. Что-то надорвалось в ее многолетней сдержанности, и она задыхалась от беззвучных слез.