Он задумался. Потом повернулся, обнял Бланку, обхватил обеими руками.
— Я научился ненавидеть… Но, оказывается, я не разучился любить!
— Чудно… Но маяк Эль-Морро тоже был таинственным другом моего детства… А сейчас с его камней спиннингами ловят рыбу. Пойдемте завтра ловить?
— Ловить рыбу?
Он рассмеялся.
— Ты просто прелесть, Бланка! Сколько у тебя хладнокровия и мужества! Я уже переставал верить… Я уже привык иметь дело с предательством и трусостью…
Разомкнул руки, отошел к балкону.
— Может быть, и правда никуда не надо идти, разве что со спиннингами на маяк Эль-Морро…
Бланка слушала его, пытаясь вникнуть в смысл слов, но ничего не могла понять: «Наверное, я схожу с ума от радости!..»
— Почему ты не ешь? Поешь же! Ты останешься здесь?
Она осмотрелась: где же устроить его?
— У меня только один диван… Но я могу спать и в кресле.
— Глупая!.. — Он притянул девушку к себе. — Разве имеет значение что-нибудь, кроме нашей любви?
Она решилась. Достала из шкафа постель. Одну подушку. Вторую. Руки ее сделались непослушными, ватными. Конрад снял с пальца перстень. Подошел к ней. Надел перстень на ее дрожащий палец.
— Перед богом и всем светом!..
Обнял и поцеловал. Далеко за домом, в городе, куранты начали бить полночь.
7
Обрагон прислушался к бою курантов.
— Полночь… — Снова перевел взгляд на Хосе. — Ну и что дальше?
— Мальчишка сразу ее узнал. Я — за ней. А она — прямо к тому дому на бульваре Пасео. Ну, я ее быстро догнал и…
— И опять поторопился, — досадливо оборвал Васкеса капитан. — Чересчур ты прыткий. Немедленно возвращайся к дому Сальгадо. Проверь, у нее ли еще шофер Мануэль. А эту пусть введут.
Хосе вытянулся.
— Слушаюсь, капитан!
Круто повернулся, вышел. Тотчас боец ввел в кабинет Мерильду. Женщина остановилась посреди комнаты. На ее лице отразилось смешанное выражение удивления и брезгливости.
— Прошу, — показал на кресло Обрагон.
Она вскинула голову.
— Бывала здесь…
Подошла не к тому креслу, на которое показал капитан, а к другому, низкому, в углу комнаты, под торшером.
— Разрешите? Мое любимое.
Села. Закинула нога на ногу, достала сигареты, закурила.
«Снова кто кого… — подумал Обрагон. — Эта штучка будет выкручиваться. Гонор, ненависть и страх». Он положил перед собой стопку чистых листов бумаги, начал писать.
— «Мерильда Антонио де ла Перес…» — поднял голову. — Возраст?
Женщина не торопясь затянулась сигаретой, оттопырив губы, выпустила струю дыма.
— Вы плохо воспитаны. У дамы возраст не спрашивают.
«Штучка! И она еще преподает мне уроки хорошего тона!..» — Капитана это начало забавлять.
— К сожалению, на этот раз вы здесь не на рауте, а на допросе у следователя, — насмешливо сказал он. И резко, тоном приказа повторил: — Возраст?
— Двадцать семь, — передернула плечами Мерильда. — Хотя все давали не больше двадцати.
— Вас окружали лгуны. Место рождения?
— Мое — Гавана. — Она сделала паузу. — Моих предков — Мадрид.
«Мадрид? Вот как… Земляки… Это твои родичи стреляли нам в спину, а потом распинали на крестах… Впрочем, и здесь они занимались тем же самым. Родовая профессия…»
— Замужем?
— Вдова. С вашей помощью.
«Да, можно было и не спрашивать. Луис де ла Перес, жандармский генерал, садист, зверь «Ла Кабаньи». Сколько наших запытал он в тех склепах…»
— Прошлой ночью вас предупредили, чтобы вы не покидали своего дома. Но вы предпочли скрыться. Почему?
Мерильда снова глубоко затянулась. Он терпеливо ждал.
— Хорошенькое предупреждение! Этот хлыщ сразу стал меня лапать и тыкать в нос пистолет.
«Хосе? Вот как!.. Ну, милый… С первого взгляда я почувствовал к нему неприязнь. И вот и на этот раз не ошибся».
— Почему вы решили покинуть родину?
Она посмотрела на него с нескрываемым удивлением.
— Оставаться? Зачем? Что меня связывает с этим городом? Ни семьи, ни друзей, ни дома…
Она усмехнулась.
— А завтра вы еще захотите послать меня на рубку сахарного тростника.
— Да, это будет ужасно. Скажите: хоть однажды за всю свою жизнь вы сделали что-нибудь полезное для людей?
— Как же! — повела рукой женщина, — Я постоянно давала работу моим портнихам. И, пожалуйста, не читайте мне лекции по политэкономии.
«Конечно, тебе не стоит рассказывать о том, сколько людей должны были потеть и подыхать с голоду, чтобы ты могла давать работу портнихам».
— Я вообще не способна к учению — в колледжах у меня всегда были неудовлетворительные отметки, — продолжала она. — И я терпеть не могу политики. Политики вот так хватило моему мужу!
Мерильда провела ребром ладони по горлу.
«Что ж, если учение дается тебе так тяжко, не буду. Да и бесполезно. И почему уносишь ноги в Штаты, тоже не требует разъяснений: будешь обедать без карточек, по утрам принимать молочные ванны, а у нас не хватает молока и детворе…»
— Кто из родственников у вас в Штатах?
— Уже никого… Ах, вспомнила: родной братец. Конрад.
«Почему она спохватилась? Странно…»
— Давно вы не получали от него известий?
— Очень. Он ленив писать.
«Почему она отвечает так быстро?»
— Говорит вам что-нибудь имя Бланка?
Мерильда насторожилась. Посмотрела на капитана. Отвела взгляд.
— Заурядное кубинское имя.
Сигарета сломалась в ее пальцах.
— Не знаю! Не впутывайте меня! Политика — не моя сфера.
— Речь не о политике. О вашей подруге сеньорите Бланке Гарсия де Сальгадо.
Она раздвинула губы в улыбке.
— Ах, Бланка! Как-то не подумала… Конечно, моя лучшая подруга детства.
Обрагон начал писать, в такт перу кивая головой. Чувствовал: женщина смотрит на него. Откинулся на стуле.
— Вот и отлично. Дело двинулось… Не просила ли ваша лучшая подруга передать что-либо вашему брату?
— Неужели вас интересует и лирика? Такие чувства, как любовь?
Он уловил в голосе женщины грусть. Неподдельную. «Завидует?»
— Любовь и ненависть — родные сестры. А ненависть — как раз предмет нашего особого интереса.
Она смяла окурок в пепельнице.
— Бланка просила передать, что любит и ждет братца.
— И только?
— Разве этого мало? — искренне удивилась она.
«Неужели действительно любовная история? Нелепо. Но может быть…»
— Хочу предупредить вас…
Мерильда вскочила. Сделала несколько шагов к нему.
