– Ты хоть индюка в жизни видела?
– Вообще-то нет. В столице они не водятся. А у вас, что, прямо по дворам и гуляют?
– Нет, но у дальних родственников в деревне…
Дальше разговор пошел о всякой всячине, но был прерван бесцеремонным вторжением.
– Вот с кем! - радостно возопил пьяный мужик средних лет. Это был типичный представитель "среднего класса" - уже ушедший от пролетариата, но ещё не дотянувшийся до крупных воротил предприниматель. Именно такие, неудовлетворенные собой и своим положением мужланы становятся головной болью во всех поездах, самолетах, автобусных турах и всевозможных круизах. Страстное желание прыгнуть выше своего статуса реализуется у них во хмелю в этакую удаль русского купчины - приставание к обслуживающему персоналу на уровне "эй, человек", и к соседям с никчемными, но кажущимися ему значительными разговорами. Свою значительность такие хамы подчеркивают эпатажем - криками и нецензурщиной. Трезвые они еще ничего. Но не нажраться в дорогу, а тем более - в дороге они просто не могут. В большинстве своём эти люди не злые, и даже не храбрые - просто дураки. Правда, окружающим от этого не легче.
–А я вот сижу- сижу один… Контракт заключил… На сто тысяч. Да, такие дела, - плюхнулся он на мягкий купейный диван. - А попутчика нет. А один пить не привык. У меня коньячок здесь. А это икра какая- то. И лимончик. Как царь - батюшка. Эй, официантка! То есть, стюардесса! Тьфу…! - выругался он. - Всё перемешалось. Это был недавно в Дубаях. Пока летел, стюардесса достала. В первом классе летел, а они обнаглели, - ноль внимания! За что бабки… А, вот и ты! Долго движешься. Вот что… Нам рюмочки, там, что из напитков… И быстро!
Проводница ушла, а гость начал рассказывать о своём деле. Получалось плохо и путанно. Кроме того, он постоянно срывался на матюки.
– Да ты не корчись, не корчись, пацанка, - вдруг рассвирипел он, увидев презрительную мину на лице у Татьяны. - Я тебе в отцы гожусь!
– Нет! - твёрдо возразила девушка.
– Что нет? - не понял незваный гость.
– Не годитесь вы мне в отцы.
– Ха-ха-ха, молодец, сострила! - пьяно захохотал он. Люблю таких - молодых да ранних - полез к Татьяне с объятиями предприниматель.
Это переполнило чашу терпения Макса. Гость вдруг согнулся пополам и, страшно побледнев, покрылся холодным потом.
– Сердце… врача, - синеющими губами прошептал он.
– Танюша, позови проводницу, - попросил Макс, укладывая незадачливого посетителя на полку. Та пулей рванулась к купе проводницы и, сообщив новость, той же пулей примчалась обратно. Ковровая дорожка приглушала её шаги и, приблизившись к своему купе, она услышала:
– Каждый раз, как нажрёшься, будет тебе вот так. Всякий раз, как нахамишь, будет вот так. Всякий раз, как заматеришься, будет вот так!
– Но я сдохну! Я после армии по другому не могу! Ты сопляк! Пройдешь с моё! - уже начал хорохориться хворый.
– Да ты не понял! - удивился Максим. - Понюхай ещё и задумайся, герой! А не сможешь, по - людски, так сдохнешь, - и предпринимателя вновь скрутило от боли.
Через пару мгновений примчалась проводница и участливо попросила держаться - через несколько минут на станции будет ждать Скорая.
– С поезда снимут? Да ты понимаешь… подхватился было больной, но вновь ахнул и закатил глаза.
Когда на станции в вагон ворвались люди с носилками и при толпе перронных зевак вынесли и загрузили болящего, проводница облегчённо вздохнула и заулыбалась.
– Ненавижу это хамло, - сообщила она ребятам. - Но приходится терпеть.
– Заберите всё это - кивнул Макс на расставленное на столике угощение. Мы не пьем, а этот…господин уже наверняка не спохватится.
Когда вновь оставшиеся наедине подростки отхлёбывали чай, Татьяна поинтересовалась, давно ли Макс вот так дрессирует хамов.
– Ну, просто вот таких - нет, первый… А вообще - то приходится. Ты видела? - вдруг спохватился он.
– Видела и слышала. Это жестоко. Он задыхался от боли!
– Это - жестоко? Это - как условный рефлекс. Только отрицательный. Тронул провод - ударило током. Так и здесь. Человеком станет.
– А если нет?
– Тогда пусть не портит жизнь другим.
– Пусть умрет, да? Подохнет, как ты ему сказал?
– Пускай.
– Не много ли ты на себя берешь?
– Может, и много, но кому-то же надо, наконец…
– Надо? Тебе Бог дал дар исцелять.
– Но мне Он же дал и дар убивать! - в запале вырвалось у подростка. Мстить! Мне отмщение и аз воздам, так что-ли?
– И ты…убивал? - отшатнулась от него Татьяна.
– Приходилось. Но ты не ахай так. Ты выслушай…
Дорога была долгой, никто Максима не прерывал, и он, подробно осмысливая происходящее с ним и вокруг него, рассказал всё. Ну, почти всё, конечно. О личностных взаимоотношениях с девушками он распространяться не стал.
– Вот такая фишка. Ну, что скажешь? - поздно ночью прервался, наконец, он. Так кто же я?
– Илия?
– Или ты? - удивился подросток. Ты тоже?
– Да нет же. Был такой пророк. А может, Елисей? По жестокости ближе к тебе. Того дети дразнили плешивым, и он натравил на них медведей. Сорок два ребёнка разорвали.
– Но я же, наоборот, спасаю детей! А эти… Они ещё не то заслужили!
– А чем они теперь занимаются?
– Кто?
– Ну, все эти слепые, хромые, однорукие, парализованные и прочие тобой изувеченные?
– Ннне знаю, - озадаченно ответил Макс. - Не задумывался.
– Они же живые люди. Им хочется и есть, и пить, по крайней мере. Ну, потратят, что накрали, а дальше?
– Но это их проблемы. Раньше надо было думать.
– Кто воровал по карманам, будут теперь, как это… стоять на шухере, кто ослеп, будет какой- нибудь притон держать, эти, безногие… ну тоже на что- нибудь сгодятся. А самые подлые и хитрые будут планировать преступления. Ты же их этим не исправил.
– Да, ты права. Надо их всех убивать. Сразу. Как бешенных псов.
– Но ты же говорил, что тебе было жаль того бешенного пса! Или наврал?
– Нет. Было жаль. Но убил же. Чтобы девушку не порвал! И этих, буду жалеть, но убивать. Всё равно всех этих, как ты говоришь, мной изувеченных их же дружки, наверное, угробили. За ненадобностью. Это уже неизлечимые.
– Лучше бы ты исцелял! Чем на такое время тратить!
– Исцелял? Даже вот с детками, по конвейерному методу, где- то по одному в день получилось. За год, значит, триста шестьдесят пять? Ну, четыреста. Но я без отдыха сдохну!
– А я бы за счастье посчитала, - исцелить триста детей и за это умереть. И не только я.
– А сколько их всего? Сколько такими рождается? Сколько калечится?
– Ну, всех же не обязательно. То есть… ну, не всех сразу. Надо самых… нуждающихся, - осторожно подбирала слова девушка.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
