слушать, что он скажет далее, а старые женщины рванули за верёвку, дабы он замолчал.
Угги сказал, что показания вполне исчерпывающие, хотя их речи и не внушают доверия, когда такое множество женщин говорят одно и то же. Ударил ли убийца один раз или дважды — не столь важно, перед нами, сказал он, явное убийство, совершённое попом на священной земле.
— Это преступление, — продолжал он, — издавна почитается за самое отвратительное из всех, какие можно совершить, и случается столь редко, что многие люди всю свою жизнь сидят на тинге, и им ни разу не приходилось выносить решение по столь мерзкому делу. Наказание, которое также издавно предписано законом, известно, я думаю, лишь двоим старикам, Сони и мне. Разве что ещё Олаф, который считает себя самым мудрым, тоже знает о нём.
Было очевидно, что Олаф Летняя Пташка остался недоволен этими словами. Тем не менее он смело ответил, что наказание за подобное деяние должно быть следующим: виновный должен быть повешен за ноги на самую нижнюю ветку дерева так, чтобы голова его покоилась на муравейнике. О таком наказании он в своё время слышал от стариков.
Угги и Сони засияли от восторга, услышав его слова.
— Нельзя было ожидать, что ты дашь верный ответ, — заметил Угги, — ибо ты слишком молод. Дабы стать мудрым и сведущим во всём, надо прожить дольше, чем ты думаешь. Надлежащее наказание за подобное преступление следующее: виновный должен быть подвешен на Игг, так в древние времена звучало имя нашего праотца Одина.[24] А теперь пусть Сони скажет, как именно это должно быть сделано.
— Должны быть найдены двадцать копий, — сказал Сони, — чьи древка не тронуты порчей, и на каждое копьё, прямо под наконечником, нужно прикрепить кусочки креста. Затем копья должны быть воткнуты в землю наполовину, рядом друг с другом, наконечниками вверх. На них и должен быть сброшен убийца, и там он и должен оставаться до тех пор, пока его кости не упадут на землю.
— Таков закон, — промолвил Угги. — Ты лишь забыл упомянуть, что на копья он должен быть сброшен спиной, дабы лицом он был обращён к небу.
Довольный ропот прошёл по всему собранию, когда все узнали столь древнюю и редкую пытку, которой никто никогда не видел. Магистр к этому времени успокоился и стоял с закрытыми глазами, бормоча что-то. Женщины же встретили эту новость гораздо менее спокойно. Они зашумели, что это чересчур жестокое наказание для него и они совсем не желали, когда свидетельствовали, чтобы так получилось. А две из них, которые были в родстве с Угги, протолкались к нему сквозь толпу, назвали его старым дураком и спросили, почему он не сказал об этом наказании до того, как они выступили свидетелями. Они дали те показания, сказали женщины, которые он слышал, дабы сохранить жизнь попу, который им нравился и который куда более могуществен, чем Стюркар. Они лишь боялись, что его оправдают, отпустят на свободу и он отправится назад в Геинге.
Неистовее всех возражала одна старая женщина, которая приходилась племянницей Стюркару. Ей удалось утихомирить остальных, так что теперь над толпой звучал лишь её голос. Она была большой и грузной и тряслась от ярости, когда предстала перед Угги. Она сказала, что в Вэренде ни одно решение не принимается без участия женщин, а мнения стариков вообще никто не спрашивает.
— Я нянчила Стюркара, этого тролля, много лет, — прокричала она, — и жила этим! Как я буду жить теперь, когда он умер? Слышишь ты меня, горбатый дурачок? Другой жрец, молодой и прекрасный видом, мудрый и сговорчивый, пришёл и убил его, и никто не станет отрицать, что это уже давно пора было сделать! Бросить этого юношу на копья! А я говорю, что он будет поручен мне, дабы заменить того жреца, которого я потеряла. Он хороший жрец, и когда танцы вокруг Камня были окончены, он исполнил ещё кое-какие обряды к нашему вящему удовлетворению. Через девять месяцев весь Вэренд сможет убедиться в силе и могуществе его колдовских чар. Многие нуждаются в услугах такого жреца, и все, кто приходит к нему, будут приносить дары. Так я смогу возместить свою потерю, кем бы он ни приходился мне — мужем или рабом. Чего вы добьётесь, бросив его на копья? Будет лучше, если вы сядете на них сами, ибо годы и познания в законах лишили вас рассудка. Он — мой, и это и будет платой за убийство, которое он совершил! Ты слышишь?
Она потрясла кулаком перед носом Угги и уже собиралась плюнуть ему в лицо.
— Она права, она права! Катла права! — завопили женщины. — Отдай его нам вместо Стюркара! Нам нужен жрец!
Угги замахал руками и закричал изо всех сил, пытаясь утихомирить их. Кроме того, Олаф Летняя Пташка чуть было не упал от хохота навзничь с Камня, видя замешательство мудреца.
Сони Зоркий поднялся со своего Камня и заговорил голосом, который заставил всех замолчать.
— Мир был объявлен в этом собрании, — сказал он. — Терпеливо переносить женщин — это признак мудрого человека. Было бы плохо, если бы мы позволили нарушить мир, и особенно плохо это было бы для вас, женщины. Ибо мы можем приказать высечь вас перед собранием березовыми либо ореховыми прутьями, что было бы большим позором для вас и ваших мужей. Если бы это случилось, все мужчины смеялись бы над вами остаток вашей жизни, и я полагаю, вы бы не хотели этого. Поэтому пусть будет положен конец вашей брани и визгам. Но один вопрос я задам вам прежде, чем вы покинете это место. Ударил поп Стюркара или нет?
Женщины утихомирились. Они ответили хором, что он даже не прикасался к Стюркару, а лишь прокричал что-то и поднял свой крест, от чего старик повалился навзничь и умер. Это, объявили они, настоящая правда, которую они могли бы сказать сразу, если бы знали, какой цели она послужит.
Женщинам во главе с Катлой повелели удалиться, в то время как Угги обсуждал со своими двенадцатью земляками подобающее решение. Некоторые из них считали, что поп должен быть убит, поскольку нет никаких сомнений в том, что
