чтобы те тянули жребий, дабы решить, с кем из них они будут спать. На это она гневно заявила, что девушки немедленно отправятся домой, несмотря на то, что уже темно и не видно дороги. Сама же она вынуждена была остаться в пещере из-за болей в спине.
— Я сказала это, — добавила она, — поскольку полагала, что мужчины оставят девушек в покое, если я сама останусь с ними. Я была готова пойти на это ради девушек, ибо, что бы они со мной ни сделали, всё это будет не так ужасно, как если бы они то же самое сделали с ними. Но вместо этого мужчины разъярились, наговорили мне грубых слов и вышвырнули из пещеры, сказав, что будут подгонять меня стрелами, если я немедленно не уберусь с этого места. Целую ночь я плутала по лесу в страхе пред дикими зверями и привидениями. Когда я дошла до дома и рассказала всё, что случилось, люди отправились к пещере и нашли её пустой. Никаких следов мужчин, девушек и выдровых шкурок не осталось. Долгое время я была больна и не в себе после того, что мне пришлось пережить в руках этих отвратительных головорезов.
На этом Гудни Вдова закончила свой рассказ, произнеся последние слова голосом, который сотрясался от рыданий. Поднялся Гудмунд из Уваберга и объявил, что он будет представлять это дело от лица обоих молодых людей. Он вдвойне вправе это делать, отчасти потому, что он мудрее их и более искусно подбирает слова, а отчасти потому, что он слышал чаще других изложение событий, сперва от Агни из Слэвена и своего племянника Слатти, а затем из уст этой молодой женщины. Поэтому он лучше других понимает, что к чему. Что же касается речи Гудни Вдовы, которую они только что слышали, то многое в ней соответствует действительности, но многое и противоречит ей.
— Слатти и Агни говорят, — продолжал он, — что пересиживали в своей пещере бурю, которая была столь сильна, что они едва смогли разжечь костёр, когда услышали стоны снаружи. Слатти выглянул и увидел трёх женщин под дождём, которые накинули себе на голову юбки. Сперва он испугался, что это тролли, и женщины подумали о нём то же самое, когда увидели, как из скалы появилась вдруг мужская голова, так что они завопили и завизжали от ужаса. Но, догадавшись, что это простые смертные, он приблизился и успокоил их. Они приняли приглашение зайти в пещеру и сели у огня. Девушки были очень утомлены и плакали, но вдова была спокойна и, казалось, вовсе не устала. Она не спускала с них глаз, сидя у костра и просушивая одежду. Вдова потребовала, чтобы ей растёрли спину и согрели всё тело шкурками выдр. Затем, когда она выпила своё горячее пиво, как жаждущая кобыла, она сняла с себя почти всю одежду. Вдова сделала это, как она объяснила, затем, чтобы лучше чувствовать жар, ибо жар был ей сейчас необходим.
— Агни и Слатти оба молоды, — продолжал Гудмунд, — но не глупее большинства людей. И они прекрасно знали, какие мысли появились у вдовы, когда её взгляд пал на мужчин. Поэтому, когда она предложила девушкам пойти поспать в углу пещеры, а сама сказала, что останется здесь и будет присматривать, чтобы им не причинили вреда, подозрения мужчин стали оправдываться, и они обменялись понимающими взглядами. И Агни и Слатти уверяли меня, что они бы с удовольствием сделали одолжение вдове, если бы она пришла одна, но им казалось бесчестно и не по-мужски делить между собой вдову, когда есть две красивые женщины, которые, может быть, хотят получить удовольствие не меньше её. Ибо, сделай они так, их бы поднял на смех любой здравомыслящий человек, которому бы рассказали об этом событии. Поэтому они сели рядом с молодыми женщинами, мирно заговорили с ними и помогли согреть ноги у костра. К этому времени девушки повеселели, поскольку после еды и питья они согрелись. Тем не менее они не осмеливались взглянуть на мужчин, были застенчивы и едва разговаривали. Это вызвало лишь уважение со стороны мужчин, ибо они убедились в их скромности и хорошем воспитании. И они так приглянулись им, что мужчины решили тянуть жребий, дабы не ссориться из-за того, кому какая достанется. Но когда они предложили это, вдова, которая становилась всё более и более беспокойной, поскольку на неё никто не обращал внимания, вскочила на ноги и дико завизжала. Она принялась возражать, говоря, что девушки сейчас же должны идти домой, иначе случится нечто ужасное. Они молоды, говорила она, и легко могут не спать и добраться за ночь до дому. Ей же придётся просить, чтобы ей оказали гостеприимство до утра, поскольку она устала и её мучают боли в спине, и она не в силах бродить всю ночь. Подобное предложение изумило молодых людей, и они спросили её, не собирается ли она убить девушек, ибо она определённо сделала бы это, клялись они, если бы вместе с девушками оказалась в диком лесу, в темноте и под дождём, среди всей той нечисти, которая скрывается там. Подобной жестокости и бессердечия им никогда не доводилось видеть прежде, и они никогда бы не допустили этого, поскольку решили уберечь девушек от её безумных причуд. Они решили изгнать её из пещеры, ибо если бы они оставили её, то они не были бы уверены в своей безопасности, и могло бы случиться что угодно, пока они спали. Итак, они приказали ей удалиться. Она выглядела сильной, как бык, рассказывали они, так что с ней вряд ли могло что-нибудь случиться в лесу, ибо, если бы она столкнулась с волком или медведем, звери при виде её сразу же бы обратились в бегство. Схватив её, они вытащили её из пещеры наружу и бросили ей одежду. На следующее утро они решили, что им лучше уйти, и девушки, узнав об их решении, согласились сопровождать их и помогать носить силки и шкурки. На тинге присутствуют свидетели, которые слышали эти слова из уст девушек. Эти молодые женщины вышли замуж за Агни и Слатти, все довольны друг другом, и они уже успели родить своим мужьям детей.
— Я не думаю, — заключил Гудмунд, — что это дело может быть названо кражей женщин. Эти люди спасли жизнь этим женщинам, и не один раз, а дважды: сперва, когда приютили их в пещере, обогрев их и дав еды, и затем,
