новые. В Питере открыта балетная школа- интернат, куда со всей страны собираются пластически одаренные детишки. И пусть пока у С.-Петербургского академического Театра балета Бориса Эйфмана нет своего постоянного пристанища, Мастер мечтает о грандиозном Дворце танца, где танцевать будут профессионалы и любители — с утра до поздней ночи.
В фильме «Главные слова Бориса Эйфмана» есть запоминающийся кадр — балетмейстер показывает рукой куда-то вдаль, на другую сторону Невы, где сейчас свалка. Вот там, на месте этой свалки, говорит он, и будет выситься роскошный Дворец танца, вымечтанный им за годы жизни в этом фантастическом городе… Этим проектом он занимается уже 17 лет.
Признаться, очень мне захотелось, чтобы мечта Эйфмана воплотилась. Может быть, этому человеку и художнику действительно улыбается Фортуна? Да и сам он говорит: «Бог меня хранит». Пожелаем ему удачи. В России было всяко. И великий Мейерхольд, до того вознесенный на вершину славы, «революционер театра», в один миг превратился во «врага народа» и, обвиненный в связях с тремя иностранными разведками, был пытан, а затем убит в застенках Лубянки.
Борис Эйфман
Дай-то Бог, чтобы с нашим замечательным «сочинителем балетов» ничего подобного не случилось (изо всех сил стучу по дереву).
Его Театр на взлете, никто не препятствует ежегодным американским гастролям, приносящим овации, цветы, радость от встречи с благодарными зрителями. Не так давно и я смогла увидеть въяве эйфмановский спектакль о Родене на сцене Кеннеди-центра в Вашингоне. Не будучи ни знатоком, ни фанатом балета, была увлечена и заворожена этим поразительным рассказом, где и события, и явления, и душевные движения передаются языком пластики.
Но о балетах Эйфмана чуть позже, вначале — о фильме. Две серии по сорок минут каждая.
Мастер, сидящий в просторном репетиционном зале, отвечает на вопросы невидимого интервьюера. Интервьюер, однако, осязаемо присутствует. Это режиссер картины Анатолий Малкин, изредка появляющийся в кадре, — седой, вальяжный.
Заметила его еще с фильма о Виктории Токаревой, с которой у Малкина получился на редкость синхронный, слаженный дуэт. Грубоватый и прямой вопрос соответствовал таковому же ответу, да еще с некоторой прибавкой, чтобы спрашиватель не слишком-то зарывался, найдется-де у Виктории Самойловны не него укорот.
В случае с Эйфманом, как мне показалось, такой слиянности спрашивающего и отвечающего не было. Нервный, подвижный балетмейстер иногда терялся под натиском наступательного Малкина. Но — и здесь нужно отдать Эйфману должное — ни разу он не сорвался, всегда находил и нужные слова, и верный тон.
Весь фильм в камере было его лицо, да простится мне этот эпитет — его прекрасное лицо, его горящий взгляд художника. Если говорить о взгляде, то точно такой я видела в документальных кадрах с Баланчиным. Излучающий свет, концентрирующий энергию света.
Помню, что несказанно удивилась, когда Соломон Волков, рассказывая о встрече с Баланчиным на нью-йоркской улице, сказал, что был тот серенький, незаметный, в плаще, с насморком… Подумала вот о чем: не срабатывает ли тут явление, отраженное в известном стихотворении Пушкина «Пока не требует поэта…»? Не будет ли художник «в миру» совсем не таким, как наедине со своим искусством? В нашем случае — в разговоре о своем искусстве.
Приведу несколько высказываний Мастера.
— Я хотел создать свое, никогда не посягал на государственную институцию (в ответ на вопрос, не было ли у него желания стать временным главным балетмейстером Большого театра).
— Каждый человек пишет сценарий своей жизни.
— Балетный мир застыл. Гениальность связана с прорывом.
— Творческая совместимость бывает редко (об актерах). Я им даю энергию.
— У меня гипертрофированное желание сочинять балеты.
— В хореографии нет законов, я думаю, что в искусстве нет законов.
На вопрос, избран ли он Богом, — «не избранный, но замеченный».
— Было время авангардного бессюжетного спектакля. Я возвращаю танец в театр.
На вопрос об эмиграции: «Эмиграция постоянно присутствовала рядом со мной. Уезжали родственники, друзья. Но я мог состояться только в Петербурге.»
— Считаю себя наследником Петипа и Григоровича.
По поводу последнего высказывания. Мне показалось странным, что Борис Яковлевич не назвал в числе предшественников Леонида Якобсона, тоже питерского балетмейстера, умершего в 1975 году, как раз в пору, когда молодой Эйфман ставил свои первые спектакли.
Где-то я писала, что студенткой, приехав в Питер, случайно попала на балет Якобсона «Скульптуры Родена», и это посещение полностью перевернуло мое представление об искусстве балета. Раньше оно ассоциировалось исключительно с белыми пачками и пуантами, с чужой эпохой, со сказочным сюжетом.
У Якобсона же герои и героини были чуть ли не наши современники, живые, молодые, страстные, они заражали зал своим волнением, своими чувствами… Не мне быть экспертом в вопросах балета, но не проложили ли новации Якобсона путь к новаторству Эйфмана? Тем более, что и Родена, как кажется, он взял для своего спектакля не случайно.
Борис Эйфман, судя по всему, человек страстный, его «пламенная страсть» направлена на сочинение балетов. На канале «Культура» были показаны два его балета на литературный сюжет — «Анна Каренина» и «Евгений Онегин». Оба балета показались мне гениальными, никогда бы не подумала, что танец может выразить такие тонкие оттенки чувств, такие состояния души, которые и сло-ву-то не подвластны. Бесспорно, здесь «сочинителю» помогает музыка — в обоих балетах выбран Чайковский.
Перед тем как поступить на балетное отделение Ленинградской консерватории, Борис Яковлевич кончил в Кишиневе музыкальное училище. Он был с детства погружен в музыкальную стихию. Не отсюда ли такой потрясающе безошибочный выбор музыкальных произведений, такое доскональное знание наследия Чайковского? Вспомнилось, что и Баланчин обучался музыке, занимаясь в Балетной школе в Петербурге, и Чайковский, кстати говоря, был одним из его любимейших композиторов; на его музыку он поставил несколько балетов.
Что поразило в трактовках Эйфмана? Умение обобщенно выразить смысл произведения. Ведь совсем другое искусство! Но я скажу, что балет «Евгений Онегин» показался мне гораздо ближе к пушкинскому «оригиналу», чем одноименная опера, отрывки из которой (Письмо Татьяны, Вальс…) включены в его музыку.
Еще поразило явление, которому даже трудно подобрать обозначение, — «развоплощение» что ли…
Физические тела балетных артистов, — а танцоры в балете Эйфмана все как один редкостно высокие — перестают восприниматься как «плоть», становятся выражением «духа».
«О если б без слова сказаться душой было можно», — восклицал когда-то Афанасий Фет. Вот оно и пришло: в балетах Эйфмана «без слова» говорит душа. Особенно это касается «Евгения Онегина». Оба балета чудные, но «Онегин» не может не вызвать у зрителя катарсис, так это поставлено и сыграно, на такой высокой трагической ноте.
Действие «Онегина», по видимости, перенесено в современность. Сцены из
