впились в горизонт, и он, казалось, прислушивался к какому-то звуку, который долетел к нему оттуда, с покинутой фермы, донося до ушей весёлую музыку пастбища и хозяйственного двора.
– Но ты не один из нас, – заметил дядюшка Рэт. – Ты и не фермер. Мне думается даже, что ты иностранец.
– Верно, – ответил незнакомец. – Я – морская крыса, вот я кто, и порт, откуда я родом, называется Константинополь, хотя там я тоже, можно сказать, что-то вроде чужеземца. Ты, наверно, слыхал о Константинополе, друг? Прекрасный город, прославленный и древний. И возможно также, что ты слыхал про Сигурда, короля Норвежского, и как он направился туда с шестьюдесятью кораблями, и как он и его люди проскакали по улицам города, украшенным коврами и парчой в его честь, и как император и императрица пировали с ним на его корабле? Когда Сигурд собрался домой, многие его люди остались и вступили в императорскую лейб-гвардию, и мой предок, родившийся в Норвегии, тоже остался на корабле, который Сигурд подарил императору. Мы всегда были мореплавателями, так что ничего удивительного, что мой родной город для меня ничуть не более родной, чем все замечательные порты между Константинополем и Лондоном. Я их все знаю, и они знают меня. Высади меня в любом из них на набережную, и я почувствую, что прибыл домой.
– Ты, наверно, совершаешь дальние рейсы? – осведомился дядюшка Рэт с возрастающим интересом. – Долгие месяцы не видишь земли, и провизия бывает на исходе, и кончаются запасы пресной воды, а ты общаешься с могучим океаном, и всё такое в этом роде?
– Ни в коем случае. Ничего такого не происходит, – ответил Мореход откровенно. – Такая жизнь, как ты описываешь, совершенно меня не устраивает. Я работаю в порту и редко покидаю берег. Весёлое времяпрепровождение на берегу привлекает меня больше любого путешествия. О, эти морские порты на юге! Их ароматы, их очарование! О, плывущие по воде огни!
– Ну, может, так оно и лучше, – заметил дядюшка Рэт с некоторым разочарованием. – Ну тогда расскажи мне о своей приморской жизни, если у тебя есть настроение, поведай, какой урожай может собрать предприимчивый зверь, чтобы согреть свою старость блистательными воспоминаниями возле каминного огня. Потому что, знаешь, моя жизнь кажется мне сегодня ограниченной и замкнутой.
– Последнее моё путешествие, – начал свой рассказ Мореход, – которое привело меня в конце концов в вашу страну, связано было с большими надеждами относительно покупки фермы. Оно может послужить как бы конспектом всей моей пёстрой жизни. Всё началось с семейных неприятностей. Был поднят домашний штормовой сигнал, и я решил отплыть на маленьком торговом судёнышке, которое отправлялось из Константинополя по древнему морю, где каждая волна хранит память о бессмертных исторических событиях, в направлении Греции и Леванта. Стояли золотые дни и ночи, напоённые ароматами. Мы приставали в разных портах и тут же отчаливали. Везде – старые друзья. Мы спали в каком-нибудь храме или возле заброшенного водоёма во время дневной жары, а потом, после заката, пиры и песни под крупными звёздами, усеивающими чёрный бархат небес! Оттуда мы поплыли в Адриатику и приставали почти в каждом порту. Берега были залиты янтарным, розовым и голубым, аквамариновым цветом, мы стояли на рейде в больших, глубоко вдающихся в материк бухтах, мы бродили по древним благородным городам, пока наконец однажды утром, после того как за спиной у нас поднялось в небо царственное солнце, мы не отправились в Венецию по золотой солнечной дороге. О, Венеция, прекрасный город, где крысе есть где разгуляться! Или, устав бродить, можно сесть на берегу Большого канала ночью и пировать с друзьями, когда воздух полон музыки, а небо полно звёзд, когда огоньки вспыхивают и мерцают на чёрном полированном носу каждой покачивающейся на воде гондолы, которые чалятся в такой тесноте, что можно обойти все каналы, шагая только по гондолам. Ты любишь устрицы? Ладно, ладно, об этом после.
Он немного помолчал, и дядюшка Рэт тоже сидел молча, захваченный его рассказами, скользил по воображаемым каналам и слышал воображаемую песню, которая носилась между призрачными серыми стенами, отполированными волнами.
– Наконец мы снова отправились в южном направлении, – продолжал рассказ Мореход, – заходя во все итальянские порты, пока не достигли Палермо, и там я надолго сошёл на берег. Я никогда долго не плаваю на одном и том же корабле, так становишься ограниченным и предубеждённым. Кроме того, я уже давным-давно жарко мечтал о Сицилии. Я всех там знаю, и их образ жизни мне очень подходит. Я провёл много чудесных недель на этом острове, остановившись у своих друзей. Когда мне слегка всё поднадоело, я сел на корабль, который направлялся на Сардинию и Корсику. И я был рад, что я снова дышу свежим морским бризом и чувствую брызги на лице.
– А разве там не жарко и не душно, в этом, как вы его зовёте, трюм, что ли? – спросил дядюшка Рэт.
Мореход поглядел на него и еле заметно подмигнул:
– Я старый морской волк. Капитанская каюта меня вполне устраивает.
– Всё равно это довольно трудная жизнь, – пробормотал дядюшка Рэт, погружённый в свои мысли.
– Для команды – конечно, – ответил Мореход опять с некоторой тенью усмешки. – Отплывая из Корсики, – продолжал он, – я воспользовался кораблём, который возил вина на большую землю. Однажды вечером мы прибыли в Алассио, легли в дрейф. Повытаскивали из трюма на палубу бочки с вином и перекидали их, связанные друг с другом длинным канатом, за борт. Затем матросы сели в шлюпки и с весёлыми песнями стали грести к берегу, а за ними потянулась целая вереница связанных бочек. На прибрежных дюнах уже ждали лошади, которые потащили бочки с грохотом, звяканьем и скрежетом по крутой улочке маленького городка. Когда последняя бочка была доставлена покупателям, мы пошли отдохнуть и перекусить и засиделись допоздна. А следующим утром я отправился в оливковые рощи – для разнообразия и для отдыха. Потому что к тому времени мне надоели острова, и путешествия, и морские порты тоже, так что я некоторое время жил праздно, наблюдая, как трудятся крестьяне, или просто ложился поваляться на высоком холме, а голубое Средиземное море было там, далеко внизу. И наконец, мало-помалу, частично морем, а когда пешком, я прибыл в Марсель. А там – встречи с корабельными друзьями, и огромные океанские пароходы, и опять пиры и веселье. А ты говоришь – устрицы! Да я иногда вижу во сне марсельских устриц и просыпаюсь весь в слезах.
– Говоря об устрицах, – заметил вежливый дядюшка Рэт, – ты вроде бы упомянул, что голоден. Надо было
