как я, не располагают всеми фактами относительно международных дел, но, несомненно, именно грубая ошибка привела нас в ту неразбериху на Ближнем Востоке, в которой мы оказались в 1956 году и до сих пор находимся.
Госсекретарь Даллес участвовал во всех Ассамблеях ООН, кроме двух, в которых я служила. Я часто замечала, что он старается не занимать определенную сторону, говорить, что правильно, а что – нет. Он уклонялся от принятия решений, потому что не хотел брать на себя ответственность за выбранную программу.
Вероятно, это объясняет, почему он не встал на защиту своих подчиненных – лояльных государственных служащих, – когда они подвергались жестоким и несправедливым нападкам, что, естественно, привело к падению морального духа в Госдепартаменте.
Могу добавить, что я не разделяю сомнений в том, что вице-президент Ричард Никсон сменит мистера Эйзенхауэра на посту лидера партии, независимо от возражений некоторых республиканцев. Я считаю мистера Никсона очень способным и опасным оппортунистом, но с 1952 года он многому научился. Теперь он знает, как важно завоевать доверие людей. Он усердно работал над этим и добился прогресса. Однако это все равно не дает мне оснований считать, что он придерживается твердых убеждений.
Одна из важных обязанностей президента – именно та, которой пренебрегает республиканская администрация, – это просвещение общественности по национальным проблемам. У большинства людей нет ни времени, ни желания в полной мере разбираться в сложных и, казалось бы, далеких проблемах, которые должно решать правительство. Но если президент знает о проблемах и открыто объясняет их суть, ему удается донести до людей, какое решение нужно принять, и наделить их чувством гражданской ответственности. Без подобного воспитания народа демократия может стать опасным видом правления, поскольку в таком случае избирателей призывают принимать или поддерживать решения, не имея достаточных знаний о ситуации.
Вернемся к теме этой кампании. В конце сентября я отправилась в Орегон, чтобы сделать все возможное для участия в гонке сенатора Уэйна Морса за переизбрание в Сенат, на этот раз как демократа, а не республиканца. Мне пришлось втиснуть свои политические выступления в плотный график, чтобы посещать лекции, которые часто проходили в отдаленных городах. Это был неспокойный период. Помню один случай, когда я должна была представить выступающего аудитории (а находилась я тогда в Лос-Анджелесе). Губернатор Стивенсон выступал на телевидении с речью, которую произносил в тот вечер в Милуоки, а я должна была выступить на обеде, провести пресс-конференцию, посетить прием, а затем отправиться в Сан-Диего, чтобы появиться в другой телевизионной программе. Из-за того что мой самолет опоздал на два часа, в тот день все еще больше запуталось. Когда я добралась до студии, где должна была представить губернатора Стивенсона, у меня осталось полчаса свободного времени. К ужасу сотрудников, я настояла на том, чтобы мне нашли офисную стенографистку, которой можно было продиктовать тексты двух газетных колонок, в то время как политические управленцы стояли и кусали ногти.
Были и другие такие же насыщенные дни. Позже я продолжила кампанию в Западной Вирджинии, в шахтерском регионе. Я заехала на шахту между сменами и поговорила с несколькими шахтерами, чего не делала с первых дней депрессии 1930-х годов. Шахтерам жилось лучше, чем в те прежние дни, и я была рада увидеть перемены. В шахтерской среде я чувствовала себя как дома. Там я мысленно вернулась к периоду Великой депрессии, когда потратила уйму времени, пытаясь понять, что в этом регионе можно сделать для людей, особенно для детей.
Во время этой кампании я путешествовала во всех направлениях. Я столкнулась с сенатором Александром Уайли, действующим республиканцем, который находился в предвыборном туре. У сенатора Уайли были свои проблемы из-за разногласий с коллегой-республиканцем из Висконсина, сенатором Маккарти. Президент Эйзенхауэр не высказался решительно в поддержку сенатора Уайли, хотя в Конгрессе сенатор был своим человеком в администрации. Но я восхищалась тем, как он боролся за правильную внешнюю политику, и тепло поприветствовала его, увидев его в Маркетте. Позже мне сказали, что, по его мнению, его победной кампании это не повредило.
Поскольку я быстро перемещалась из одного района в другой, следуя плотному графику, мне удавалось держаться лишь благодаря тому, что я использовала каждую возможность, чтобы вздремнуть, сидя в самолете или автомобиле, или отдохнуть в кресле пару минут.
Подобное продолжалось неделями. Я никогда не тешила себя иллюзиями относительно трудностей победы над действующей администрацией в то время, когда у общества не было веских и убедительных причин для перемен. Если людям достаточно комфортно и если у них нет поводов для волнений, они предпочитают, чтобы их оставили в покое, и тогда их очень сложно расшевелить даже указаниями на то, что впереди их ждут серьезные проблемы – в данном случае на международной арене. Не стоит ожидать острой реакции от всех избирателей. Но во время предвыборной кампании нужно верить, что вам удастся преодолеть свои недостатки, потому что иначе вы не сможете произносить свои речи хоть сколько-нибудь убедительно. Поэтому я продолжала говорить себе, что у нас есть шанс победить и что стоит провести самый сильный бой.
Однако я ужасно, ужасно устала от кортежей. Я понятия не имею, сколько раз проезжала по улицам разных городов в процессии автомобилей с открытым верхом, в которых разъезжали кандидаты на должности в национальном и местном правительстве. Большинство из них напоминали довольно глупые представления. Во время кампании людям удается хорошо узнать лишь двух человек. Один из них – действующий президент, а другой – глава оппозиции, который пытался стать президентом. Конечно, они запомнят нескольких местных кандидатов, но, как по мне, вереницы автомобилей всегда выглядели нелепо, потому что у людей не было причин выходить на улицу и смотреть на меня.
Последние дни кампании оказались по-настоящему напряженными, и я очень устала от звука собственного голоса. Мои последние выступления проходили в Вашингтоне, где я участвовала в телевизионной программе с сенатором Маргарет Чейз Смит в половине шестого, и в Сент-Луисе, где я в тот же вечер выступала в Kiel Auditorium. Рано утром следующего дня я села на самолет, чтобы вернуться в Нью-Йорк, и добралась до Гайд-парка как раз вовремя, чтобы отдать свой голос, а это было последним, если не самым важным, что я могла сделать от имени губернатора Стивенсона.
Отдача, конечно, с моей точки зрения, радости не принесла. Мне было грустно, потому что я была большой поклонницей губернатора Стивенсона и считала, что его навыки необходимы для решения проблем, которые возникнут в ближайшие четыре года. Но когда все закончилось, я была рада уйти из политики.
Позже дети сказали мне, что я пыталась взять на себя слишком много. «Тебе придется притормозить, – предупредили они меня. – В один прекрасный день тебе
