После этого я начал выкладывать то, что знал об истории Византии в XII веке и в следующих столетиях. Вид у слушавших меня Мануила и Каматира был мрачнее тучи. Во время моего рассказа о преемниках императора Комнин не удержался от ругательств на нескольких языках, после рассказа о смене династии ругаться как сапожник начал и Каматир. Ну а когда я дошёл до Четвёртого Крестового похода, захвата и разграбления Константинополя и раздела империи Ромеев, Мануил не выдержал, швырнув в стену свой кубок, разлетевшийся сотнями стеклянных брызг!
— И ты, франк, не боишься рассказывать мне о том, что творили в Империи твои земляки?! — прорычал император, сжимая кулаки.
— Не боюсь, Ваше Величество, — я постарался взять в кулак всю волю, не отводя взгляд от разъярённого монарха. — Во-первых, это ещё не случилось, и вы можете сделать так, что и не случится. Во-вторых, это не мои земляки. Никто из Оверни в этом участвовать не будет, как и наш граф, и наш король. А за шампанцев, бургундцев, пикардийцев, нормандцев и фламандцев я не в ответе. Не говоря уж о том, что там и саксонцы с эльзасцами отметятся, и итальянцы. А в-третьих, все эти «крестоносцы» будут не более чем орудием в руках венецианцев. Но будь их, эти торгаши нашли бы кого-то ещё. Вашим преемникам надо было следить за портами и вообще за происходящим в Европе, за всеми этими воителями-путешественниками, и их венецианскими кредиторами. Они и поживятся больше всех. Венецианского дожа назовут «владыкой трёх восьмых Ромейской империи».
— Тр-рёх восьмых?! — проскрежетал нынешний владыка империи Ромеев и, схватив услужливо поданый Каматиром кубок, которым логофет дрома так и не воспользовался, но успел наполнить вином, осушил одним махом. — Что ж, мы посмотрим, сколько тысячных останется у этого «владыки» от его гнусного городишки в вонючей лагуне! Если останется…
На лице Мануила появилось такое зловещее выражение, что, будь я венецианцем, тут же начал бы готовиться к переезду куда-то подальше, в Шотландию там, или в Норвегию.
— А ведь можно не ждать почти четверть века, Ваше Величество. Венецианцы могут задраться с генуэзцами и пизанцами гораздо раньше. Сразу после того, как вы с союзниками завоюете Сицилийское королевство. Даже если война продлится те же три года, что и в том будущем, о котором говорил Святой Януарий, у вас будет ещё четыре года, чтобы разделаться с Венецией, до того как умрёт король Гёза и настанет черёд Венгрии. Тем более, что для этого вы сможете привлечь обиженных пизанцев и генуэзцев с анконцами и рагузинцами, которые будут рады уничтожить конкурентов, а также с будущим королём Фридрихом, который с удовольствием избавится от своих главных недоброжелателей и вдохновителей Лиги городов, которая будет направлена против него. Вы сможете поделить с ним венецианские владения: ему всё, что на континенте, вам — острова, которые можно заселить благонадёжными людьми, греками и славянами, устроив там базу вашего флота.
— Неглупо, неглупо, — немного успокоившийся император смотрел на меня с любопытством. — Ты, латинянин, советуешь, как уничтожить твоих братьев?
— Я рыцарь из Оверни, Ваше Величество, служу моему графу и Короне Франции. Торгаши, тем более чужеземные, мне не братья.
На самом деле, причина, конечно, не в этом, но Мануилу такие подробности знать незачем. Когда мы с Ольгой были в Италии, в Венеции нас обокрали в отеле, а когда мы стали возмущаться и требовать компенсацию — хозяева отеля нас просто выставили. Вызванная полиция и не подумала призвать их к порядку, словно так и надо. Хотя, узнали, что я вроде как их коллега. Было это после присоединения Крыма и отделения Донбасса от Укрорейха, так что у венецианских полицаев так и читалось на мордах: «Сатрап Кровавого Мордора». Ничего, Мануил и компания покажут их предкам Кровавый Мордор! Себя я бы, может, и простил, но эти уроды Ольгу выталкивали!
— Как бы нам не сменить понос на золотуху, — подал голос Каматир. — Что делать, если Генуя и Пиза, разделавшись с венецианцами, зарвутся так же, как они?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Все эти итальянские торгаши между собой совсем не дружат, мягко говоря, сиятельный Каматир, — подняв кубок, я поприветствовал собеседника и, отхлебнув, продолжил. — Генуя и Пиза с начала следующего века будут воевать до самого его конца, когда генуэзцы полностью разобьют пизанцев, так что те уже не поднимутся, и отнимут у них все заморские фактории и все владения на Корсике и Сардинии. Почему это не может случиться раньше, после избавления от венецианцев? Причём можно устроить так, чтобы никто не мог победить, подкидывая помощь тем, кто будет проигрывать. А когда те и другие ослабят друг друга, можно будет натравить на них ту же Гаэту и Амальфи у которых с ними давние счёты, и которые их добьют. И тогда отменить те торговые привилегии что они получили в империи, и поделить с королём Фридрихом или его наследниками Сардинию с Корсикой, на которые у Вашего Величества есть права сюзерена, хоть итальянцы о них и не всоминают.
Мануил снова помрачнел.
— Хорошо, об этом ещё будет время подумать. Рассказывай дальше.
— Ещё одно, последнее сказанье, Ваше Величество. — начал я рассказ о последних двух с половиной веках существования Византии….
—…вот так закончилась история империи Ромеев, Ваше Величество, — подытожил я рассказ о взятии турками Трапезунда в 1461 году.
На Мануила было страшно смотреть. Лицо императора потемнело, глаза метали молнии. Правой рукой он сжал с хрустом раскрошившийся кубок, не обращая внимания на текущую из порезов кровь. Бледный Каматир бросился промывать раны императора, схватив протянутую мною фляжку со спиртом. Василевс, прошипев какое-то ругательство, выхватил целой рукой фляжку у Каматира, перевязавшего его шёлковым рушником, и хлопнул пару больших глотков, мгновенно покраснев, вытаращив глаза и закашлявшись. Зато смог взять себя в руки. Правда, языка это не касалось:
—…Твари! Какие твари!!! И те, и другие! Улыбались, кланялись, дары подносили! Ненавижу!!! Ничего, будет вам Константинополь!.. Будет вам мечеть в Софии и квадрига в Венеции! Кровью умоетесь! Иоанн, и ты, рыцарь — вы мои свидетели перед Господом! Я приношу страшную, кровавую клятву, что турок в Анатолии больше не будет! Ни одного кочевья, ни одной самой вшивой деревеньки не оставлю по эту сторону Тавра! А кто крестится — расселю по европейским фемам, раскидав по семье на деревню!
— Вот это правильно, Ваше Величество! Вот это то что надо, Ваше Величество! — поддержал я, прожевав что-то вроде козинака и запив вином из своего кубка, оставшегося на столике в одиночестве. — А то есть при Вашем дворе некий протостратор сельджукского происхождения, Алексей Аксухос, муж вашей племянницы, который будет не слишком удачно воевать в Италии, Киликии и Венгрии, а через двадцать лет будет ослеплён за участие в заговоре, и закончит жизнь в темнице. Среди прочего, ему предъявят фрески в его дворце, прославляющие победы иконийского султана Кылыч-Арслана, второго этого имени, сына нынешнего султана Месуда. Это когда Ваше Величество будет воевать с сельджуками! Сколь турка не корми, он смотрит в лес, в смысле, в свою Turetchinu. И папаша его, мегадоместик Иоанн, хоть и верно служил вашему родителю, не забыл, кто он родом, и связь с той стороной не порвал.
— Этой семье я обязан троном! — хмуро отрезал Мануил. — Но ты прав, нет у них ни уважения, ни истинной верности. Наказывать их не стану, но глаз не спущу! Опаснее твари есть! Ангелы, бездарные мрази! Так всё просрать! Я им устрою ангельский чин! Кантакузин, мерзавец! Платить туркам позволением грабить земли империи! За такое мало живьём в смоле сварить! Палеологи, подонки! Что ни делали, всё через задницу! Каталонская компания! Отдать империю на разграбление орде чужеземных проходимцев, да ещё по своей же дурости! Подождите, вы у меня вернётесь к истокам! В империи старьёвщиков[17] не хватает! Да что там чужие, свои не лучше. Кузен Андроник… Я же его любил как брата. Как ты сказал, буду ему всё прощать всю жизнь… Вот чего ему не хватало?
