О Флоренции писал учитель Гумилёва Брюсов, правда, Валерий Яковлевич предпочитал Флоренцию Джованни Боккаччо (1313–1375), автора знаменитого «Декамерона». Свое стихотворение он так и озаглавил — «Флоренция Декамерона». В последней строке он вспоминает и возлюбленную Данте: «И сладостно мне имя Беатриче»[37]. Брюсов грустит о средневековой легендарной Италии, современная кажется ему лживой.
Брюсов не любил современную Италию, но она ему была понятна. Он скорее жалел о ее утраченном величии.
В своих воспоминаниях Валерий Яковлевич писал: «Когда мне случилось быть в Италии первый раз (1903 г.), мое исключительное внимание привлекла эпоха Возрождения. В музеях я преимущественно искал скульптуры и картины художников Ренессанса; бродя по городам, любовался дворцами и храмами XV–XVI веков. Младенчески-ясный Беато Анджелико, лукавый Тинторетто, мирный Беллини, беспощадный Леонардо и, несмотря на все возражения, непобедимо-прекрасный Рафаэль — владели моим воображением. Тогда вся Италия представлялась мне, как „святые дни Беллини“. Во вторую поездку в Италию (1909 г.), напротив, меня увлек античный мир. В Риме и в Неаполе я неизменно обращался к остаткам классической древности: долгие часы всматривался я в мраморные портреты императоров, стараясь угадать душу этих восторжествовавших над временем лиц: на Римском форуме и в подземельях Палатинских дворцов я явно ощущал веянье давно исчезнувшей жизни…»
Теперь вернусь к Александру Александровичу Блоку, который видел Флоренцию сквозь смердящий запах трупов и в письме к матери 25–26 мая (нового стиля) 1909 года с осуждением писал, что Флоренция «себя предала европейской гнили, стала трескучим городом и изуродовала почти все свои дома и улицы». Блок признавался в письме к Валерию Яковлевичу из Флоренции, что он вспоминает его стихи. По всей видимости, итальянские стихи Брюсова и Блока вспоминал и Гумилёв. Многие его стихи полемизируют с блоковскими. О чем пишет Блок в первом же стихотворении цикла «Флоренция»?
Умри, Флоренция, Иуда,Исчезни в сумрак вековой!Я в час любви тебя забуду,В час смерти буду не с тобой!…………………………………………………….Гнусавой мессы стон протяжныйИ трупный запах роз в церквах —Весь груз тоски многоэтажный —Сгинь в очистительных веках!
Правда, в других стихотворениях этого цикла он смягчит свои образы и назовет ее «ирис нежный…». Но и в последнем, заключительном стихотворении цикла, написанном в августе 1909 года, он говорит:
…Пляши и пой на пире,Флоренция, изменница,В венке спаленных роз!..
Флоренция Блока — Иуда, изменница: «Гнилой морщиной гробовою / Искажены твои черты!»; «Гнусавой мессы стон протяжный / И трупный запах роз в церквах…» — как он писал в том же стихотворении.
Неистовому доминиканскому монаху, яростному проповеднику и общественному деятелю Флоренции Джироламо Савонароле (1452–1498) на короткое время удалось стать повелителем Флоренции — в период изгнания Петра Медичи и восстановления там республиканского правления (синьории). В этом Савонарола, настоятель монастыря Сан-Марко, сыграл лидирующую роль, обвиняя двор Медичи в разложении и пытаясь исправить общественные нравы путем сожжения на кострах книг и произведений искусства «нескромного» содержания. Молва приписывала Савонароле и сожжение известной картины Леонардо да Винчи «Леда», где Зевс-Лебедь овладевал Ледой. На самом деле картину приказал уничтожить французский король Людовик XIV, посчитав ее слишком «соблазнительной». Савонарола у Блока — «святой монах», которого сожгли. О Леонардо да Винчи он пишет отстраненно, что тот изведал во Флоренции «сумрак», а о Фра Беато Блок равнодушно написал, что тому здесь «снился синий сон!» и все.
Судя по всему, Гумилёва не оставили равнодушным эти строки Блока. Он должен был ему ответить, и он ответил, и даже не одним стихотворением. Прежде всего для монархиста Гумилёва республиканец Савонарола, противник Медичи, обличитель папства, не был святым, он был возмутителем спокойствия и родителем беспорядков, чего поэт не мог принять. Правда, Гумилёв написал свою «Флоренцию» уже по воспоминаниям в марте 1913 года, но это был ответ Блоку по всем правилам, о чем в свое время писали многие критики:
Тебе нужны слова иные,Иная, страшная пора.…Вот грозно встала Синьория,И перед нею два костра.
Один, как шкура леопарда,Разнообразен, вечно нов.Там гибнет «Леда» ЛеонардоСредь благовоний и шелков.
Другой, зловещий и тяжелый,Как подобравшийся дракон,Шипит: «Вотще СавонаролойМой дом державный потрясен».
Они ликуют, эти звери,А между них, потупя взгляд,Изгнанник бледный, АлигьериСтопой неспешной сходит в Ад.
А что же запомнила о Флоренции Анна Андреевна? «Во Флоренции видела, как рабочие наклеивали на стены первомайские прокламации, а полицейские их срывали. Впечатление от итальянской живописи было так огромно, что помню ее как во сне». Тем не менее в стихах ее эта восторженность отражения не нашла. Во Флоренции она написала три лирических стихотворения. Два из них созданы как бы под покровом какой-то смертельной истомы. Она ждет ребенка, и в то же время взгляд ее устремлен в царство Аида, в дом, где витает тень самоубийцы:
Тихий дом мой пуст и неприветлив,Он на лес глядит одним окном,В нем кого-то вынули из петлиИ бранили мертвого потом…
(«Здесь все то же, то же, что и прежде…», 1912)
Ахматова писала эти стихи в мае во Флоренции, когда рядом с ней не было мужа. Бродя по городу и замечая плакаты демонстрантов и полицию, она сама входит в образ униженной и оскорбленной:
Помолись о нищей, о потерянной,О моей живой душе,Ты, в своих путях всегда уверенный,Свет узревший в шалаше…
(«Помолись о нищей, о потерянной…», 1912)
Это стихотворение (некоторые исследователи отвергали сам факт написания его Ахматовой во Флоренции) — прямой диалог с мужем. То самое непонимание или далекость, о которой она говорила в своих поздних мемуарах, прорывается в строки этого стихотворения:
Лишь изредка прорезывает тишьКрик аиста, слетевшего на крышу.И если в дверь мою ты постучишь,Мне кажется, я даже не услышу.
(«Я научилась просто, мудро жить…», 1912)
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
