солдатам или он считает, что от металла мне будет хуже, чем от магии?
Я пытаюсь пошевелить руками, в основном для того, чтобы убедиться, что они не сломаны, как это случилось с моей шеей, но мне также надо понять, насколько крепко держат меня мои путы. Ослепляющая боль пронзает мои конечности и заставляет мускулы сократиться, но мои руки работают. Как и ноги.
Моё чудесное, невероятное тело не только выжило, но и исцелилось.
Когда я расслабляюсь в объятиях своих оков, цепи скрипят и звенят, ударяясь о мои металлические доспехи и впиваясь в синяки, которые, по всей видимости, покрывают мою кожу под рукавами водолазки. Как бы мне хотелось снова завернуться в ту мягкую шкуру, которую дал мне Лор. Она была такой тёплой, и на ней мне было бы не так жестко лежать.
Ах, Лор…
Я содрогаюсь, когда вспоминаю о том ужасном ощущении, когда его тело затвердело и превратилось в железо. И о том, как я потом летела несколько сот метров вниз, разрезая воздух, наблюдая за тем, как мои друзья и члены моей семьи падают вместе со мной, а на их лицах написан страх.
Я закрываю глаза и дышу. Просто дышу. Вместо того чтобы отогнать от себя весь этот ужас, я позволяю ему поглотить меня… я хочу, чтобы он завладел мной, выпестовал меня и превратил из пленницы, в воина.
Мой пульс замедляется, дыхание успокаивается, а моя кровь становится такой густой, словно она наполнилась всем этим льдом, который меня окружает.
— Тебе следовало послушать твоего покорного слугу и поцеловать её раньше, Ди.
Я поворачиваю голову в сторону этого идиота-генерала, которого я не видела с той ночи, когда в меня выстрелили отравленной стрелой.
Только…
Только вот человек, который неторопливо подходит ко мне, вовсе не Таво.
Я снова перевожу взгляд на лицо, которое нависает надо мной, на загорелую кожу, полные розовые губы и глаза разного цвета — один голубой, другой — белый.
Насколько сильно я ударилась головой?
Я начинаю моргать, переводя взгляд между самодовольным и сердитым мужчинами, и понимаю, что дело не в моей голове. Это магия крови.
Именно поэтому Лор вылетел из пещеры, никого не убив. У всех присутствующих здесь мужчин — внешность Данте Регио.
Должно быть, это Мириам заколдовала их, ведь Данте не знает, как рисовать магические знаки, и у него нет доступа к моей крови. Похоже, таким хитрым способом она пыталась не дать воронам напасть и случайно убить Данте.
Осознание этого так резко настигает меня, что я делаю резкий вдох. Есть только одна причина, по которой Данте мог согласиться на её план: знает, что вороны не могут его убить.
Твою мать! Я настолько рассержена на Мириам за то, что она раскрыла этот секрет, что почти решаю убить каждого в этой пещере кроме Данте, чтобы эта манипуляторша никогда не смогла оторвать свою задницу от этого проклятого трона.
Мои ноздри раздуваются.
Если бы я так отчаянно не желала добраться до Котла, чтобы снять заклятие с Лора и освободить свою мать от чешуи, я бы превратила Данте в пень без рук и без ног, привязала бы его к коленям Мириам, и утопила их обоих в Филиасерпенс.
Ох, Мириам, какая же… ты… везучая… ведьма.
А точнее — коварная сука.
ГЛАВА 80
Данте — тот, что нахмурен — выпрямляется, на его виске пульсирует вена.
— Добро пожаловать в мир живых, мойя.
Опять это ненавистное слово…
— Фэллон?
Хриплый шепот Бронвен заставляет меня отвлечься от мерзавца, который украл столько дней моей жизни и ударов моего сердца.
Она сидит в деревянных санях, рядом с четырьмя другими санями, припаркованными в ледяном храме. Если бы не цепи, связывающие за спиной её руки, она могла бы сойти за пассажира, который ждёт возницу-фейри.
— Я здесь, Бронвен.
Мои челюсти так плотно сжаты, что слова звучат почти шепотом.
— Ты видишь Мириам?
Её белые глаза широко раскрыты и блестят, точно рог моей матери.
— Нет.
Я перемещаю взгляд влево и вправо. Не найдя нигде трон, я закатываю глаза так далеко, насколько это возможно, и оказываюсь вознаграждена, разглядев что-то золотое, покрытое кровью, и чьи-то каштановые волосы.
— Так значит… твоя тётя говорит на шаббианском, — произносит ухмыляющаяся версия Данте, переводя взгляд на сани.
Я тут же забываю про свою ярость, когда замечаю карий оттенок радужки его глаз. А если задуматься, то и интонация его голоса тоже другая. Неужели заклинание Мириам начало терять свою силу, или она специально не стала менять их голоса и цвет глаз? Несмотря на то, что я очень хочу забыть ту ночь, когда меня забрали в туннели, я точно помню, что солдат, которого Юстус превратил в нонну, обращался ко мне её голосом.
— Мириам? — кричит Бронвен.
Я отгоняю воспоминания о своём первом похищении и сосредотачиваюсь на последнем.
— Мириам сейчас не в форме, Бронвен.
Голова моей бабушки свешена набок, мраморные веки закрыты, длинные коричневые ресницы опустились на бесцветные щёки, точно крылья. Кровавые потёки виднеются на её едва вздымающейся груди, подлокотники трона усыпаны каплями крови. Несмотря на то, что я снова начала её ненавидеть, я не могу удержаться и с силой сжимаю челюсти, когда замечаю лужу рубинового цвета на её коленях. Бессердечные демоны.
— Эти скоты вспороли её и оставили истекать кровью…
Что-то острое впивается мне в колено, и я издаю шипение.
— Ты так хорошо знаешь языки, Фэл.
Настоящий Данте держит в руках мой кинжал из Глэйса, бриллиантовая снежинка сверкает голубым светом в холодных солнечных лучах, проникающих сквозь лёд.
— Твою магию едва разблокировали, а ты уже свободно владеешь шаббианским.
Он проводит кинжалом вверх по моей ноге, и хотя он не разрезает кожаную ткань, острый кончик впивается мне в бедро.
— Ты не перестаешь меня удивлять.
— А ты меня. Даже в самых диких фантазиях я не могла предположить, что ты убежишь, поджав хвост, и оставишь королевство, которое так желал заполучить.
Он сжимает пальцы вокруг кинжала, и на этот раз больше не играет с моими штанами. Он разрезает ткань и пронзает мою кожу.
Я даже не дёргаюсь.
— Я знаю, что ты боишься Лора, но…
— Я сбежал не потому, что боюсь твоего маленького пернатого короля, — рычит он. — Я сбежал для того, чтобы подготовить ловушку. И смотри-ка ты… — его гримаса трансформируется в безумную улыбку. — Ты тут же угодила в неё.
— Это было так, мать его, просто, — добавляет Таво. — Даже слишком просто. Данте никак не мог поверить в то, что вы