С собственным дворцом Екатерины, «Отелем Королевы», судьба обошлась жестоко. Поскольку ее сын погиб спустя всего семь месяцев после нее самой, долги королевы-матери остались невыплаченными. Несмотря на банкротство ее поместий, имелись еще большие владения, доставшиеся Екатерине в наследство от матери, однако по закону они подлежали конфискации. Ни к личной резиденции королевы-матери в Париже, ни к Шенонсо, Монсо или Сен-Мор-де-Фоссе, это правило не относилось. Поэтому имущество Екатерины Медичи было распродано, и хотя это посмертное унижение прискорбно, зато историки получили богатейшую информацию, ибо содержимое жилищ, принадлежавших женщине, «воплощавшей столь долго величие Французской Короны», было подробнейшим образом занесено в описи для продажи.
Марго часто писала Генриху, высказывая свое мнение о придворных или советниках, несколько раз даже предупреждая бывшего мужа о готовящихся против него заговорах. Королева без земли, ничья жена, последняя из Валуа прожила остаток жизни, ни в чем не зная отказа. Она продолжала менять любовников, теперь уже много моложе себя, проводила время, как хотела. Если книга захватывала ее, она могла не ложиться спать, чтобы прочитать ее от корки до корки. Ела, когда была голодна, а вовсе не в строго определенные часы трапез. Служившая орудием политики матери и братьев, она, наконец, заслужила право жить по собственному усмотрению. Тяготы, выпавшие на ее долю, и годы изгнания подорвали ее здоровье; она страдала ужасными зубными болями и могла есть лишь протертую пищу. Она располнела, стала обладательницей двойного подбородка, внешне очень напоминая свою мать — и чем дальше, тем больше. Постепенно отказываясь от великолепных нарядов, украшений и косметики, она стала одеваться намного проще. С возрастом духовность Марго углубилась, она жертвовала много денег на благотворительность, одаривала монастыри и, весьма любимая в народе, прожила остаток своей, прежде бурной, жизни, в покое, умерев в 1615 году. Генрих IV, король с горячим сердцем, был известен своими любовными интригами и военной доблестью, его природное величие не затмевало человеческих черт. Он стал одним из самых популярных монархов во всей французской истории. Он восстановил экономику страны с помощью верного советника, герцога Сюлли, централизовал управление страной и укрепил монархию. Религиозные проблемы, разрывавшие страну на части в течение сорока лет, были урегулированы Нантским эдиктом, принятым в 1598 году, который позволял мирно сосуществовать во Франции католикам и протестантам, во многом повторяя «Мир Короля» от 1577 года. Генрих, сочетая в себе добродушие, простоту и величавость, обладал здравым смыслом в достаточной мере, чтобы оставаться доступным своему народу. Он понимал насущные нужды своих подданных, и это выразилось в знаменитой фразе о том, что французу необходимо хоть раз в неделю иметь «poule au pot» («курицу в горшке»). Образовав централизованное правительство и перестроив порядки во Франции, основатель династии Бурбонов стал начинателем того периода французской истории, который получил название «grande siecle» («великий век»). Этот король, один из лучших на французском троне, пал жертвой несчастного случая. Жизнь его оборвалась трагически — в мае 1610 года он был убит католиком-фанатиком Франсуа Равальяком. Сражаясь за то, чтобы сохранить трон (пускай лишь для своих сыновей) и за принцип законности, Екатерина Медичи — иностранка, супруга короля, регентша — обеспечила будущее французской монархии, по крайней мере, до революции 1789 года
Время примирило Генриха с его давно умершей тещей. Послушав, как группа придворных обвиняет во всех несчастьях, постигших королевство, покойную королеву-мать, он, как утверждают, сказал: «Что оставалось бедной женщине, с пятью детьми на руках, после смерти мужа, в то время как две семьи во Франции — наша и Гизов — пытались захватить власть? Разве не пришлось Екатерине играть эти чуждые ей роли, дабы ввести в заблуждение остальных, защищая своих детей, которые смогли править лишь благодаря мудрости матери? Удивительно, как она вообще справилась с этим!»
Это послужило эпитафией столь же мудрой, сколь и великодушной.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Смерть Екатерины повергла Францию в состояние потрясения и растерянности — королева из рода Медичи была неотъемлемой составляющей жизни страны на протяжении последних пятидесяти с лишним лет. Немногие французы могли вспомнить время, когда ее не было. Вскрытие показало, что причиной смерти стал плеврит, но в действительности весь организм Екатерины был изношен. После убийства, совершенного сыном, она утратила волю к жизни. Долгое время она понимала, что лишь чудо может спасти династию Валуа, но все равно продолжала бороться изо всех сил, лишь бы удержать трон за потомками из рода своего мужа. На этом пути ей приходилось преодолевать опасности, с которыми ее сын столь вольно играл и совершал все новые необдуманные поступки, отвергая плоды усилий Екатерины как матери и как королевы.
Внезапная смерть супруга не сломила Екатерину. Королева носила свое вдовство как знак отличия; как символ того, что она была женой и соправительницей Генриха II, несмотря на все обстоятельства, омрачающие ее брак. Их дети, Валуа-Медичи, стали своего рода миной замедленного действия — и для своей матери, и для Франции. Тридцатилетняя борьба, цель которой заключалась в сохранении французской короны для своих детей, стала религией и идеологией Екатерины. Слепая преданность сыновьям, и особенно, Генриху III, была ее роковой ошибкой, но она же и обострила главный дар Екатерины — фанатичную решимость, с которой она отстаивала права детей, обретенные с рождением. Неспособность признать слабости и ошибки сыновей до тех пор, пока не станет слишком поздно, не позволяла Екатерине осознать, что судьба играет против нее. Сильнейшее желание воздать должное Франциску I и Генриху II за оказанную ей честь — ведь они сделали ее, родившуюся в семье «торговцев Медичи», королевой Франции — двигало ею до последнего вздоха.
Когда люди рано уходят из жизни — а в XVI столетии это случалось сплошь и рядом, — в этом всегда есть трагический оттенок, но и тому, кто живет долго, выпадает на долю достаточно разочарований и бед. Из десяти детей, подаренных Екатериной Франции, ее пережил только один из сыновей, разбивший сердце матери, и единственная дочь, опозорившая себя. Но оптимизм и энергия Екатерины превозмогали самые темные стороны жизни, окружавшей ее. Королева обладала незаурядной отвагой, о ее коварстве и хитроумии слагали легенды. В отличие от своей современницы Елизаветы, Екатерина не была монархом в непосредственном смысле слова. Одаренная многими политическими талантами, она страдала отсутствием стратегического мышления и широты взглядов английской королевы, прирожденной государственной деятельницы. Женственность служила Елизавете серьезным оружием. Она могла быть хитроумной, но хитроумие являлось лишь частью ее обширного арсенала. В этом она превосходила Екатерину, к тому же не имела детей, которые могли бы спутать ее планы или подчинить рассудок материнским чувствам. Будучи дочерью Генриха VIII, Елизавета имела лишь одно дитя — Англию.
Екатерине же пришлось столкнуться с исключительными трудностями, коих королева из рода Тюдоров была лишена. Чего стоили хотя бы восемь религиозных войн, из года в год раздиравших Францию на части! Екатерина умерла, когда последняя из этих войн еще только разгоралась; однако именно эти непримиримые распри заставляли королеву-мать проявлять свои лучшие качества. Войны и потрясения, сотрясающие государство, не позволяли Екатерине наслаждаться роскошью спокойной, распланированной жизни. Единственная попытка привести в исполнение заранее разработанный план завершилась резней Варфоломеевской ночи. Лучшее, как могла поступать Екатерина — это решать каждую проблему по мере возникновения.
Нередко такие действия служили лишь временной мерой, необходимой для того, чтобы выиграть время, которое, как говаривала сама королева, было ее лучшим союзником.
Однако, 24 августа 1572 года, время для Екатерины и всех Валуа вышло. Кровавая бойня, разыгравшаяся в ту ночь, более, чем любая другая акция в жизни королевы из рода Медичи, навсегда очернила ее репутацию перед судом истории. То, что замышлялось как сравнительно безболезненная операция по удалению нарыва в сердце французской политики, обернулось грандиозным преступлением против огромного количества подданных — мужчин, женщин и детей, в основном, невинных. Но все-таки, Екатерину нам следовало бы судить, учитывая тогдашнюю обстановку, а не либеральные мерки двадцать первого столетия, когда права человека и религиозная терпимость, о коих в XVI веке и слыхом не слышали, являются краеугольными камнями современного общества. Хуже всего то, что Екатерина так и не сумела дать сколько-нибудь убедительного объяснения событиям Варфоломеевской ночи, или, хотя бы, обосновать ее политическую необходимость так, чтобы ее поняли бы в Европе. Умолчание дополнило преступление. Такая стратегия была нетипична для Екатерины, обычно умевшей дать убедительные объяснения всему.
