Скинув тяжкий труд и оцепенение последних дней, повеселевший Лев Христофорович постучал половой щеткой в потолок и таким образом вызвал Корнелия Ивановича на прогулку.
Вскоре к ним присоединился Гаврилов, заядлый охотник и любитель побеседовать на вольные темы.
И вместо задушевной беседы близких друзей получилась общая дискуссия. Гаврилов все норовил похвастаться новой «тулкой» и перспективами истребления пернатых. Минц же животных и птиц жалел и полагал, что охота — занятие аморальное.
— Вот на Партикапое, — заметил Удалов, — убиение любого теплокровного существа карается тюремным заключением на срок до трехсот лет. Они там живут подолгу.
— А хладнокровных как, можно истреблять?
— На них и охотятся, — признался Удалов.
— А у нас нет выбора, — заявил Гаврилов. — Так что грянет сейчас первое августа, попрошу гусей и прочих съедобных птиц в пределах моего зрения не возникать.
— Варвар, — заметил Ходжа Эскалибур, подошедший бесшумно.
Все выдавало в нем проходимца.
Что было не столь ясно одураченным им гражданам.
Тем более что некоторые из его предсказаний странным образом материализовались, приворотное средство оказывало приворотное действие, а отворотное — тем более.
Но в то же время достаточно было внимательно поглядеть на его белоснежную бороду, вызывающую мысли о рекламе стирального порошка, на его выцветшие голубые глаза педофила, его слюнявые губы и тугой животик, как некоторым хотелось бежать от него подальше, а другим угодить в его сладкую паутину.
Ходжа шел с заседания инициативной группы, которая намеревалась воздвигать молельный дом, а может, стриптиз-клуб синтетического вероучения. Это, как честно и игриво заявил Великий Ходжа, будет зависеть от настроения пророка на тот самый момент.
— Птицы — это души наших предков, — заявил Ходжа Эскалибур, — я с некоторыми из них поддерживаю связь.
— И как, — язвительно спросил Гаврилов, — получается?
— Ваша бабушка рассказала мне много интересного о бурной юности твоей мамочки, — ответил Ходжа, и Гаврилов не нашелся, как бы нахамить в ответ.
— Я пошел, — заявил Гаврилов. — Пора ружье чистить.
И он ушел.
Остальные укоризненно смотрели ему вслед.
— Вот эти люди будут определять судьбы нашей планеты в ближайшие полвека, — сказал Ходжа, и никто не смог ему возразить.
Удалову скучно было гулять с прорицателем. Ему хотелось поговорить с Минцем наедине, откровенно.
— Ухожу, — догадался прорицатель. — Не буду вам мешать. Но химия не может решить проблем социальных.
Он легко пошел прочь, пристроившись за девицами из речного техникума. Он был еще ой-ой-ой!
— А ведь тебе не терпится узнать, — произнес Лев Христофорович, любуясь закатом, — чем я занимался эти дни, что изобрел и каково от этого будет человечеству.
— В некотором роде...
— Не прибедняйся. Ты сгораешь от любопытства. Но я тебе не могу ответить ничего конкретного. Успех или провал моей затеи зависит в значительной степени от того, насколько плохо работает наша почта.
— Плохо работает, — сказал Удалов. — Впятеро хуже, чем до революции.
— И нужна была вам эта революция! — в сердцах воскликнул Лев Христофорович.
— Нам не нужна, — признался Удалов. — А вы преодолели черту оседлости.
Минц надулся, впрочем несправедливо, друг не хотел обидеть его лично и еврейский народ в частности.
В любом случае через три недели — так плохо работает у нас почта — Миша Стендаль получил странную телеграмму от своей возлюбленной Алины:
ТОСКУЮ. ИЗНЫВАЮ. ПО РОДИНЕ. ЖДИ ПРИЕДУ.
Миша кинулся к Минцу.
— Что происходит? — У него руки тряслись. — Что это значит?
— Телеграмма, — ответил Минц, ознакомившись с посланием. — Ностальджи оказался эффективным.
— Какой такой ностальджи?
Через несколько дней Минца удивил Давидян, директор гостиницы «Гусь».
— Удивительное дело, — сказал он, — я получил несколько заказов на места в гостинице, желательно полулюксы, а их у меня всего два, в концах коридора.
— А ты объяви полулюксами все номера первой категории, — посоветовал Минц. — И откуда туристы?
— Из Америки.
— А конференции не намечается? Может, съезд ветеранов-ихтиологов по проблемам пресных вод?
— Да нет, Лев Христофорович. Нет у нас таких проблемов. Экология-макология замучила.
— Покажи список, — попросил Минц.
— Какой список?
— Гостей.
— Не могу, дорогой ты мой человек, его в ГУСЛЯР-ФСБ затребовали.
— Я их понимаю, — согласился Минц. — Но хоть устно скажи.
— Все из Нью-Йорка! Понимаешь?
— Я этого ожидал, — сказал Минц.
Он ушел, а Давидян сказал ему вслед:
— Какой человек! Ты ему что скажешь, а он уже ожидает.
Ходжа Эскалибур ждал его у ворот дома № 16.
— Я тут шел мимо, — сказал он, помаргивая выцветшими глазками педофила, — и решил, поздравлю Льва Христофоровича с неожиданным сенсационным успехом. Вы — находка для нашей церкви. Мы с вами станем богатейшими гуру на планете!
— Что вы имеете в виду? — спросил раздосадованный встречей Минц.
— Ностальджи, — лаконично ответил прорицатель.
— Что вы знаете о ностальджи?
— Только то, что подсказала мне интуиция и список заказов на номера в нашей городской гостинице.
— Конкретнее! — Этот псевдоволшебник вызывал у Минца, как у настоящего ученого, своего рода гадливость.
— Не морщитесь, Минц, — произнес Ходжа. — Нам все равно выгоднее сотрудничать, чем ссориться. Вы представляете, сколько неофитов я смогу привлечь в ряды моей синтетической веры с помощью вашего вируса?
— Уйдите! Я все понял, — сказал Минц.
— До встречи! — Ходжа помахал толстой ручкой и, подпрыгивая, напевая какой-то игривый псалом, пошел прочь.
А из-за угла вышел Миша Стендаль.
— Я вас дожидался, Лев Христофорович, — произнес он. — Но после услышанного я не совсем понимаю.
— И не надо.
— Надо. Эксперимент начался из-за меня и для моего счастья.
— Эксперимент начинался как куриное яйцо, — заявил профессор Минц. — Я надеюсь, он вырастет в настоящего страуса.
— Страус — это моя Алина?
— Страус — это судьба нашего государства.
— Но ведь я писал моей девушке?
— Ты писал начинающему астроному, — поправил его Минц, — одному из ученых, которые покинули нас и трудятся на благо заморской державы. В то время как мне и в голову не приходит покинуть Гусляр ради гарвардских плюшек. Патриотизм должен быть действенным.
— Поэтому к вам этот интриган Ходжа приходил?
— Поэтому.
— Не скрывайте, скажите мне, что это значит?
— Ждем самолета.
— Какого?
— Рейса из США и далее сюда.
— Когда?
— Послезавтра.
— Больше ничего не скажете?
— Потерпите, Миша. И встречайте автобус из Вологды.
Попрощавшись с журналистом, Минц прошел к себе. Он был озабочен. Ведь произошла утечка информации. Так называемый прорицатель пронюхал о ностальджи. Как это могло произойти? Где предатель? А так как предателя быть не могло, следовало искать иррациональное объяснение иррациональному событию. С этими мыслями Минц улегся спать.
Основные события разыгрались через день.
Минц ожидал их и поэтому вышел встретить рейсовый автобус из Вологды.
Автобус был полон.
Публика, которая вылезла из него на площади Землепроходцев, оказалась весьма пестрой.
В первую очередь это были местные, что ездили в область по делам, затем появились торговки с полосатыми сумками, которые привезли из Вологды и из Турции промтовары, импорт. Наконец из автобуса выбрались настоящие иностранцы.
Первой вышла женщина ослепительной красоты с грудным ребенком на руках, а второго ребенка годиком постарше держал на руках толстый, добродушного вида негр.
Молодая красавица крутила завитой головкой в поисках кого-то и, выискав в группе встречающих пожилую женщину в платке, которую Стендаль предупредил о приезде дочки, закричала:
— Мамо, моя мамо! Слезинка моя! Погляди на своих внучат!
Пожилая женщина в платке кинулась к красавице, красавица сначала отдала младенца негру, а сама потискала в объятиях женщину в платке, а потом отобрала ревущих детишек у негра и стала их совать матери, чтобы та любовалась внуками.
Миша Стендаль совершал робкие круги и пытался что-то крикнуть, но его никто не слушал.
Сам же профессор Минц обратил внимание на прочих пассажиров автобуса.
Одного из них он встречал в Гусляре лет десять назад, прежде чем математик Квадрант уехал в Штаты к своему брату. Затем, как кто-то рассказывал Минцу, математик сделал там неплохую карьеру и даже основал фирму по производству бильярдных шаров повышенной округлости.
