— Она-то приехала, — сказал Миша, — но почему другие приехали?
— Ты ключевое слово пропустил, — вмешался Удалов. — Слово «вирус». Ты только копни...
— Я уже копнул, — улыбнулся Минц. — Я провел экспресс-опросы всех приехавших. Оказывается, графиня Мейендорф — соседка Алины слева, и та часто у нее занимает соль или спички. А сосед справа — любовник математика Квадранта, который сам по себе в России никогда не был, потому что он новозеландец, и потому на него мой вирус подействовать не мог. Но он стал носителем вируса, и тот дождался своей жертвы — выходца из России.
— И все они связаны?
— Были в контакте, — сказал Минц. — Все, кто приехал. Мы можем проследить цепочки. Вирус оказался чрезвычайно вирулентным и абсолютно безвредным.
Наступила тишина, только пиво булькало в глотках и стаканах.
Слушатели переваривали сенсационную информацию.
— В завтрашний номер газеты можно? — спросил Стендаль.
Ложкин засмеялся дрожащим смехом:
— Репортер — всегда репортер. У него невесту увели, а он о статье рассуждает. Нет у них сердца, у современных журналистов, писак, извините за выражение. Развалили Союз и радуются. Вирусы им подавай!
Выступление Ложкина было бурным, но бессмысленным.
Минц попросил Стендаля не спешить. Подождать еще день-два.
— Тогда «Известия» перехватят, — расстроился Стендаль. — Ну что за жизнь! Можно сказать, я ради этой статьи пожертвовал собственным счастьем, а даже написать нельзя... — Он чуть подумал и спросил: — Лев Христофорович, нельзя ли этого негра обратно отправить? А Алина пока у своей мамы поживет?
— Он может не захотеть, — сказал Минц, и все согласились, — может и не захотеть. Уедешь от такой — спохватишься, а ты уже холостяк.
Допили пиво.
Вопросы еще остались.
И главный задал Корнелий Удалов:
— А этот вирус уже весь сюда прилетел или еще по Америке шастает?
Разные люди сидели за столом, одни умнее, а другие так себе. Но все подумали об одном и том же: если так быстро вирус заразил соседей Алины, то, значит, он сейчас разбегается по Америке и внедряется в кровеносную систему многих наших бывших сограждан.
Минц ответил не сразу.
Но совершенно серьезно.
— Если на той неделе прилеты продолжатся, будем рапортовать в Москву. Сами понимаете...
На том и разошлись.
Миша Стендаль пошел поближе к дому Алининой мамы. Там он стоял у забора и заглядывал в окна. Но ничего не увидел, потому что главное окно перекрывала спина боксера.
«Господи, — страдал Стендаль. — Мне было тяжко сознавать, что Алина живет в Штатах и учит астрономию. Но оставалась надежда. Теперь же оказалось, что астрономия ни при чем, а Алина возвратилась. И это еще хуже».
На следующий день из Вологды пришел автобус, полный американскими гуслярцами, включая тех, чьи предки покинули городок в XIX веке.
А во второй половине дня повадились такси. Ведь среди возвращенцев оказалось немало богачей.
Под предлогом обязательного медицинского освидетельствования Минц смог сделать анализ крови большинству репатриантов. У всех в крови активно передвигался вирус «ностальджи» и симптомы были одинаковыми — тоска по родине и несказанная радость от встречи с ней. Как сказал Василий Голодай, писатель из Пенсильвании, а прежде механик на автобазе: «Я даже удивляюсь, чего я там торчал, бабки зарабатывал. Лучше бы коттедж на речке построил».
Потом он подумал и добавил:
— А что! Еще не поздно.
В первые дни в Гусляр приезжали компатриоты, которые жили в Нью-Йорке, на третий день появились деятели из Вашингтона и Бостона, на пятый прилетел некто Самойленко из Нью-Мехико, а на восьмой — Джонни Пукерман из Лос-Анджелеса.
Разумеется, гостиница уже в первые дни была переполнена, спали в кабинете директора и бельевой, селились у дальних родственников и забытых знакомых. Доллар в Великом Гусляре быстро потерял привлекательность и шел ниже, чем в других пунктах державы... впрочем, недолго, потому что процесс распространения вируса «ностальджи» захватывал эмиграцию и вширь и вглубь. Например, в Гусляре за старухой фон Мейендорф появились несколько кадетов, покинувших Россию в конце Гражданской, и воспитанницы Ксенинского приюта десятых годов. Многие приезжали с родными — мужьями, женами, детьми, внуками, любовниками и любовницами, а то и просто с близкими друзьями. Город шумел, город забыл о сне, восстанавливались связи полувековой давности и выяснялись обиды периода военного коммунизма.
А в палаточном городке за музеем, у памятника землепроходцам обитали уже три сотни приезжих, которые не нашли родных и близких в Гусляре.
А вот следующий шаг вируса Минц не предугадал.
Его гениальность имела ограничения, и социальные последствия его открытий бывали трагичными.
Он полагал, что вирус будет поражать лишь выходцев из Великого Гусляра. Вирус же, начав с гуслярцев и исчерпав пищевые ресурсы, стал искать, шалун, в кого бы еще внедриться. И сообразил, что самая достойная среда обитания — эмигранты из Вологодской и Архангельской областей.
Так что через две недели началось нашествие бывших русских в тихую Вологду.
А там уже и до Котласа рукой подать...
Пока дело ограничивалось Великим Гусляром, это событие не привлекало внимания зарубежной и отечественной прессы.
Но на четвертый день в выпусках новостей проскользнуло сообщение о буме в авиасообщениях США — Россия. Билеты на самолеты достать невозможно, некоторые летят через Японию, зафрахтованы два океанских лайнера...
С каждым днем число сообщений росло, и тревога начала охватывать весь мир.
Но только к исходу второй недели человечество смогло осознать масштабы события, которое быстро приобретало форму вселенской катастрофы.
За три недели США покинули один миллион триста двадцать одна тысяча выходцев из России. Причем журналистам удалось установить эпицентр события: небольшой город Великий Гусляр Вологодской области в северной России, где обитает менее двадцати тысяч человек и куда заявились из США около семисот бывших эмигрантов, родственников этих эмигрантов и внуков эмигрантов.
Радостно отреагировали на возвращение русских в Россию все газеты и телестудии России. Они подсчитывали, сколько программистов, инженеров, врачей и спортсменов примчались по неизвестной причине обратно на родину. Они брали интервью у трапа самолета у всемирно известных куртизанок, порнозвезд, певиц, кутюрье, кинорежиссеров-анималистов и альпинистов, политических деятелей и неуловимых бандитов.
И что удивительно: каждый из них рассказывал одно и то же.
Якобы он проснулся среди ночи от неумолимого желания вернуться на родину, которой приходится переживать трудные времена.
Он не мог ни о чем другом думать. Он бросил все дела, машину и виллу в Майами-бич, не попрощался с директором студии или фирмы и встал в очередь за билетом до России.
Вскоре громадные пространства Соединенных Штатов обезлюдели.
В игорных домах и на военных предприятиях, в вычислительных центрах и на авиационных заводах остановилась работа. Со скандалом закрылось несколько публичных домов.
А по истечении месяца поветрие перекинулось через океан и принялось безумствовать в Германии и Великобритании.
Мир охватила тревожная уверенность в том, что переманивание миллионов людей происходит по приказу из Кремля. Кремлю был объявлен бойкот, и самолеты в Москву перестали летать.
Тем временем ученые в США обнаружили в крови людей русского происхождения, которых удалось перехватить на границе, неизвестный вирус, и стало ясно, что эти люди больны. Они больны ностальгией. Они хотят домой.
Государства мира обменивались с Москвой грозными нотами, но притом следует признать, что Кремль был растерян не менее, чем Вашингтон. Ведь одно дело стенать по поводу утечки умов и тел, но совсем другое — получить их обратно в большом избытке. Ведь всех надо кормить и трудоустраивать.
А где найдешь на всех институты, заводы и ночные клубы?
* * *
Эта правдивая и жуткая история идет к своему банальному завершению. И чтобы понять, почему конец ее будет банальным, следует вспомнить повесть известного советского писателя Михаила Булгакова «Роковые яйца». Вы ее еще не читали? Там по ошибке из яиц выводятся гигантские пресмыкающиеся, и ничто не может остановить их продвижения к Москве. Читатель живет в напряжении: какой же выход отыщет писатель Булгаков? А он говорит: тут на Москву навалился мороз, очень ранний в том году, и все рептилии и прочие гады на подползе к Москве замерзли.
Правда, потом Булгаков сам признавал, что финал повести неудачен.
Но слово было сказано, пример будущим поколениям писателей преподан.
И если вы ожидаете какого-то парадоксального решения, веселой или трагической авторской находки, я должен предупредить, что вы ее не дождетесь.
