Адепт развязал веревку, и рукопись мягко развернулась, ложась белым листом, испещренным мелкими знаками, на грубую крышку стола. Винер нагнулся и пробежал глазами несколько страниц, потом озадаченно покачал головой.
– Та-а-ак. И это все?
– Не все. Еще – деньги, лошади, все, что необходимо в пути.
– Это не помощь
– Знаю. Но все-таки возьми. – Гость бросил на стол увесистый мешочек с золотом. Это были очень большие деньги, многим их хватило бы на всю жизнь.
– Хорошо, спасибо и на том. – Адепт был мрачен. Встреча расстроила его. Наши надежды пошли прахом.
– Это еще не все, – произнес негромко гость.
– Еще деньги? – горько усмехнулся Адепт.
– Нет, не деньги. Вот это. – Он вытащил из кармана коробочку, бережно положил ее на стол и открыл крышку. В коробочке находилась необычайно красивая пестрая бабочка, сделанная из какого-то незнакомого мне металла. Она ровно сияла, отбрасывая синие, красные и зеленые блики на предметы. Адепт зачарованно впился в нее глазами и протянул к бабочке неожиданно задрожавшую руку. Когда бабочка оказалась на его ладони, она вдруг вспыхнула ярко-синим, ослепившим нас на миг светом, а затем начала бледнеть, растворяться. В течение трех минут, которые мы сидели неподвижно, боясь лишний раз вздохнуть, понимая, что на наших глазах происходит нечто невероятное, бабочка становилась бледнее, прозрачнее, под конец тускло вспыхнул ее контур и от нее не осталось ничего. Мы все разом вышли из оцепенения. После власти неподвижной, застывшей тишины и неземного света на нас обрушились казавшиеся теперь очень громкими звуки парижской ночи – шуршание ветра, далекий крик, кудахтанье курицы.
– Они все-таки нашли ее, – взволнованно прохрипел Адепт.
– Да, – кивнул гонец, переводя дыхание и вытирая манжетой лоб.
– И они вручают этот подарок мне?
– Вручают.
– Это большая честь. Это настоящая помощь.
– Это все, что они могут.
– Они дарят нам луч истинной надежды Если только мы уже не опоздали.
– Опоздали, – эхом повторил я, ощущая, что внутри меня что-то переворачивается. Моя рука, подпиравшая подбородок, бессильно упала на стол, голова тоже едва не ударилась о крышку, но я тут же пришел в себя.
– Что с тобой, Эрлих?
– Н-не знаю, – выдавил я с трудом. – По-моему, он коснулся меня. Кажется, он все-таки нашел нас.
– Плохо, – покачал головой гость. – Неужели помощь пришла слишком поздно?
– Да, – кивнул Адепт. – Хранитель где-то здесь.
Громкий стук разорвал тишину. Что это еще такое?!
Комнату мы сняли для состоятельных постояльцев, поэтому в ней была добротная мебель, ковер и даже стекла в узеньких окнах. Сейчас в одно из стекол билась черная тень. Будто сама дьявольская сила решила заглянуть к нам в этот вечер. Тень трепетала, корежилась, не в состоянии проникнуть сквозь стеклянную преграду. Я первым оправился от неожиданности и сумел различить, что в окно бьется большая черная птица. Не такую ли вестницу несчастья видел я когда-то в далекой Московии?
– Пошла отсюда, куропатка недожареная! – нервно воскликнул гость. – Уф, напугала.
– Да, – голосом, в котором был лед, произнес Адепт.
На миг птица замерла, и я ясно увидел ее круглый, немигающий, слишком большой для такой твари глаз. В нем были пустота и бездна. От этого бездушного взора становилось тяжело дышать, меня будто окунули в холодную воду, по телу поползли мурашки, а пальцы правой руки, сжатые в кулак, разжались. Но хуже всего было не мне. Взор птицы был устремлен на гостя, который тут же стал белее листа бумаги, лежащего на столе. Он закусил губу, потом что-то прошептал под нос. Еще миг, и птица, будто удовлетворенная чем-то, растворилась в парижской ночи.
– Вот нечисть! – наигранно приподнятым тоном произнес гость Из его прокушенной губы стекала по подбородку тонкая струйка крови.
***
"… Это было так давно, что теперь никто и не скажет, сколько лет растворилось и ушло в небытие, сколько поколений сменилось.
Иглины не принадлежали к племени богов. Не принадлежали они и к племенам титанов. Над ними, как и над всеми смертными, властвовал закон воплощения и перехода. Но в чем-то они были выше и богов, и титанов. Они достигли таких высот в познании сущего, каких не достигал никто. Они умели большое дать малым, а малое – большим, растягивать часы в столетия и сворачивать столетия в кратчайший миг. Их не страшили расстояния, они владели стихиями, твердым огнем и живой водой. Они управляли тончайшими эфирными дуновениями, и эфир в их руках был подобен глине в руках умелого гончара. Они не знали равных в зодчестве, они создавали величественные строения, каких не ведал свет, но, не удовлетворившись своими творениями, тут же разрушали их. Плоды их трудов славили само имя Творца.
Домом для иглинов были мириеды миров. Беззаботно и легко проходя через тысячелетия, они видели смену эпох, расцвет и падение великих держав и культур. По крупицам они собирали зерна знаний, свет искусств. Они щедро раздавали знания людям и, к скорби своей, видели, что нередко их подарки шли во зло, ибо людьми чаще правят алчность, высокомерие и злоба, чем добродетель. Тогда они стали таить свои знания
Меж тем наступали иные времена. Тьма, плескавшаяся за стенами иглинских крепостей, обвивала и сдавливала их своими змеиными кольцами. Она была жадна и требовала дани. Невзгоды начали обрушиваться на иглинов одна за другой. Но это были лишь первые капли дождя, за которым пришла настоящая буря.
Откуда-то из несказанного далека, из потаенных серых миров явились железные орды курусманутов. Они шли стальным потоком, опустошая один мир за другим, сметая все на своем пути, привнося свой порядок вещей, для которого есть много страшных слов – запустение, хаос, беда.
Но курусманутов не занимали побежденные миры. Они искали путь в город Абраккар. Им нужны были не только жизни иглинов, их унижение и боль. Они жаждали их знаний, мощи, чтобы тысячекратно увеличить силу своих мечей, возвысить заоблачные вершины своего самолюбия, углубить и без того, казалось, бездонную пропасть зла. Они шли к цели настойчиво, настырно – год за годом, десятилетия за десятилетием, век за веком.
Иглины никогда не стремились прослыть великими воинами. Они вообще не были воинами. Сердца их всегда были полны сострадания и любви, они не привыкли драться. Даже за свою жизнь. Или за чужую. Они привыкли просто жить. Они были слишком стары, безжизненно мудры, беспомощно могущественны и смиренны. Песчинка за песчинкой уплывало время в их часах.
Крепость семи замков, остров Синего Крыла, Город Золотой Паутины, Утес Гарпий – одно за другим сдавали иглины врагам свои цитадели. Меньше становилось их убежищ, меньше становилось и самих иглинов. Сперва их были миллионы, затем – тысячи, потом – несколько сотен. И тогда они окончательно поняли, что проиграли, что Вселенной для них больше нет. Из всех миров для них остался лишь небольшой клочок суши, последняя цитадель – Абраккар.
Город городов был возведен в несказанных краях. Перламутровая стена вздымалась ввысь над черным бескрайним морем, в чьих водах тонули звезды и созвездия, чьи шуршащие волны омывали рифы бесчисленных внутренних и внешних миров. Не было в те края доступа не только смертным, но и странствующим духам, и сущностям из животворного эфира, для которых вообще нет сокрытых мест.
Иглины обрели наконец долгожданный покой и безмятежность, зная, что враг в бессильной злобе бьется о невидимые преграды, не в силах найти то, что рядом, отчаявшись проникнуть в заповедные края.
Так продолжалось очень долго. Но так не могло продолжаться до скончания веков. Времени подвластны люди, живые твари, камни. Подвластны ему и иглины – никто не может пренебречь Великим Колесом событий и эпох. Время найдет слабое звено в любой цепи. Оно возьмет верх. И оно взяло верх.
То, что не могли сделать сила и мечи стальных легионов, сделали гордыня, ибо горьки плоды ее, и предательство, ибо нет ничего более опасного для открытых и добрых сердец, чем коварство тех, кому доверяешь и кого считаешь другом. Себялюбие, гордыня, жажда власти – эти змеи будто восстали из глубины времен, и нашли щель в неприступных стенах Абраккара. Они овладели одним из иглинов – Ан-Бук-Гаром. Он не прославился ни глубиной мыслей, ни широтой знаний, ни высокими способностями к искусствам и прекрасно понимал это, что рождало в его сердце безумную зависть. Вместе с тем, в отличие от сограждан, кровь его была горяча, он не хотел жить в затворничестве, пусть и в самом прекрасном затворничестве, какое только могло быть. Он хотел сражаться и повелевать. Для него, последнего воина иглинов, небесный Абраккар был наполнен скукой… Правильно говорят – нет света без тени, и ростки зла могут подняться даже в самой светлой обители.
Настал день, когда, пользуясь своим правом, Ан-Бук-Гар собрал сограждан в Хрустальном зале, где солнце бьется в застывших струях воды, где эфир струится меж ажурных колонн и где, не мешая друг другу, соседствуют солнечный и лунный свет.
