Я толкнул Карвена, зажавшего рану рукой, на камень, и он упал грудью на Цинкург. Капли его крови оросили колдовской шар.
Аббат приподнялся, с ужасом посмотрел на меня и рухнул бездыханным.
Красные капли закипели, просачиваясь внутрь Цинкурга, вызывая бурю в том мире. Я ощутил смятение Того, чьи глаза еще недавно искали меня, видя во мне своего раба, свое орудие. Потом в Камне все пошло кувырком, пол заходил у меня под ногами, я едва не упал и лишь из последних сил оставался стоять на месте.
Бросив нож, я выхватил из-за пазухи Жезл Зари и сжал его обеими руками. Теперь мне казалось, что двигаюсь я слишком медленно, что не успею довершить начатое.
Но я успел! Я изо всех сил опустил Жезл на Камень. Сперва мне показалось, что ничего не произошло. Шар отозвался хрустальным звоном, от удара Жезл Зари выпал из моих рук.
Я застонал, как от боли. Получается, что все зря. Цинкург уничтожить невозможно!..
Но, вот по поверхности шара пробежала рябь, и Цинкург стал… нет, не рассыпаться, не раскалываться – он стал расползаться, расплываться, будто это и не камень вовсе, а какая-то мерзкая слизь. Что-то еще недавно бывшее живым. И слизь эта стала испаряться.
С Жезлом Зари происходило то же самое, что и с Цинкургом. Когда я ударил Жезлом о шар, то Камень на его верхушке вспыхнул, и мне показалось, что по залу прокатился вопль боли и ужаса. Чей он был – сатаны, кого-нибудь из его подручных, того, чью сущность нам вообще не дано постигнуть разумом?
Тут послышался настоящий, а не кажущийся, вопль ужаса. Это вопил Орзак, вцепившись себе в волосы и безумными глазами глядя на меня…
Время начало течь привычно. Все вокруг будто вскипело, забурлило, пришло в движение. Теперь я должен был умереть. Одни монахи потянулись к развешанному на стенах оружию, другие присматривали что-нибудь тяжелое, третьи готовы были разорвать меня голыми руками.
Я нагнулся и поднял испачканный кровью последнего из Мудрых кинжал. Это оружие было не очень внушительным. Я мог рассчитывать лишь на то, чтобы унести с собой в могилу побольше врагов. Я был хорошим бойцом, и последний мой бой должен быть достойным.
Я перехватил летящую мне в грудь алебарду и воткнул нож в живот первого нападавшего. Теперь я владел его оружием. Двух-трех, а может и более, я надеялся убить, прежде чем свет навсегда померкнет в моих глазах…
– Подходи! – с отчаянным весельем крикнул я, будто зазывая зрителей на представление.
И тут началось нечто невообразимое. Все вокруг заходило ходуном, послышался нарастающий утробный гул, пробирающий насквозь. Нечто подобное мне довелось пережить в дальнем азиатском походе – тогда почва вздыбилась и пошла трещинами, и за несколько мгновений богатый красивый город превратился в развалины. Насколько я знаю, наша старая матушка Европа давно не подвергалась подобным буйствам стихии.
В воздухе будто лопнула басовая струна. Раздался оглушительный звон – это со стен начали сыпаться металлические щиты с гербами Ордена. По стенам, будто змеи, поползли трещины. По полу побежали волны, как рябь по воде. Удивительно, но плиты пола не крошились. Будто камни перестали быть камнями, а стали какой-то вязкой субстанцией. Дохнуло сыростью. Гасли свечи и факелы, зал погружался во тьму. В криках боли и отчаяния метались слуги Темного Ордена, и угроза быть погребенным под обломками вовсе не казалась умозрительной. – Шар. Злосчастный Цинкург. Ну, конечно, это непотребное буйство вызвано разрушением Камня Золотой Звезды. У меня появился шанс.
В поднявшейся суматохе, безжалостно орудуя древком и острием алебарды, отталкивая обезумевших от ужаса и рвущихся наверх детей Тьмы, я сумел пробиться к выходу. Стиснутый стонущей, пыхтящей, ругающейся толпой, я вскарабкался по ступенькам. Я был свободен от опасности оказаться замурованным, и я был жив, а не растерзан на клочки слугами Ордена. Я бежал по наполненным шумом и страхом коридорам до тех пор, пока не выскочил в тесный дворик. В тот самый, с клетками для сторожевых псов.
Собаки обезумели… Они исходились даже не лаем, а каким-то стоном, в которых перемешались ужас и злоба. Самый большой пес тщетно пытался перегрызть железный прут, ломая зубы, на землю падала его слюна с кровью.
Надежда окрыляла меня, прибавляла сил. Я сделал все, что мог, и теперь появилась возможность того, о чем я и не мечтал, – спастись. Помогите мне, светлые силы! Я ведь заслужил это!
Набрав побольше воздуха, я прикрыл накидкой лицо и со страхом шагнул на булыжник двора. В сумраке и суматохе я вполне мог остаться не узнанным и попытаться покинуть монастырь, если повезет. Но нет…
– Хаункас! Держите, убейте его! Убейте!
Орзак! Я столкнулся с ним чуть ли не лицом к лицу. Он был из числа немногих, кто не потерял самообладания. Несколько братьев откликнулись на его призыв, хватая палки и камни, они кинулись мне наперерез. Из коридора выбежало еще человек пять, отрезая мне выход из тесного дворика. Все, пути к спасению не было. Мне все-таки не уйти от смерти, которая уже готова насытиться мной.
Первое время меня выручало то, что враги растеряли свое оружие и мешали друг другу. Я уклонился от удара палкой, и по инерции она сшибла стоявшего рядом монаха. Я разрубил руку одному из черных братьев, сшиб с ног другого. Но долго так продолжаться не могло, и меня все же прижали к каменной холодной стене.
– Не толпитесь, болваны! – орал Орзак. – Постройтесь в ряд, а не прите вперед, будто свиньи на помои!
Слова его возымели действие, среди нападавших возникло какое-то подобие боевого порядка, тут еще подоспели двое с саблями. На секунду враги замерли, и я понял, что сейчас они бросятся на меня. Я убью одного, может, двух, а потом буду растерзан. Смерть моя не будет очень тяжелой. Они не смогут сдержать ярость и быстро расправятся со мной. А рвать на части станут уже мертвое тело. Но тогда мне станет уже все равно – душа моя начнет большой круг.
И они кинулись! К этому времени подземные толчки стихли. Землетрясение, рожденное энергией гибнущего Цинкурга, почти закончилось.
– На! – я срубил первого нападавшего.
И тут послышалось хищное утробное урчание и крики ужаса…
С изумлением я видел, как обезумевшая от страха пес все-таки снес один из прутьев, выскользнул наружу и бросился в самую гущу людей, работая челюстями. Ему было все равно, кого грызть. Ему хотелось крови!
Нападавшие на мгновение смешались. Именно это мгновение мне нужно было прожить. Потому что потом всем стало не до меня.
Напоследок, будто на прощание, из последних сил Камень Золотой Звезды нанес чудовищный удар. Земля ушла из-под моих ног, и я упал. Шум и грохот, вопли и треск оглушили меня. Рядом сыпались камни, столбом стояли клубы пыли, забивая нос и глаза…
Когда я пришел в себя, то увидел рядом груду камней. От последнего толчка часть стены, у которой я стоял, обвалилась и погребла под собой немало моих врагов и взбесившегося пса. Уцелевшие меньше всего думали обо мне.
Спотыкаясь о камни, из-под которых виднелась чья-то рука, я бросился вперед. Обрушившаяся стена открыла проход в соседний двор, а дальше лежал путь к воротам. Около них тоже никого не оказалось. Страх разметал всех. Монахи старались держаться подальше от стен. Часть из них уже рухнула, и люди старались быть на открытых местах…
Хитроумный механизм моста работал прекрасно, и с ним мог справиться один человек. Я крутанул мягко пошедшее колесо, и тяжелый мост сначала неторопливо, а потом все быстрее и быстрее начал опускаться… Ну вот и все – я спасен!
Тьма уже почти скрыла поля, дальше черной массой выделялся принадлежащий монастырю лес. Я быстро окинул окрестности взором и шагнул на мост. Вот и все, цитадель дьявола осталась позади. Погоня в ночи обречена на неудачу. И теперь я могу надеяться на помощь Адепта.
Дорогу я нашел без труда. Правда, добраться до заброшенной охотничьей хижины оказалось не так-то просто. Лесные обитатели, потревоженные вырвавшейся рядом силой, не могли успокоиться. Выл в голос вдалеке одинокий волк. Уродливым голосом кричала ночная птица. Кто-то ломился через заросли. Но ночные лесные страхи были просто смешны по сравнению с тем ужасом, который я оставил позади.
Как хорошо выбраться на волю! Как хорошо просто жить и не думать ни о чем! Больше никогда я не ввяжусь ни в какую подобную историю. Хватит! На пятом десятке я заслужил наконец спокойную жизнь. Впрочем, в душе моей вряд ли воцарятся мир и спокойствие после того, что я пережил.
Убранство вросшей по окна в землю старой, покрытой тесом хижины не отличалось богатством – лавки, грубый стол, изрезанный ножом, печь, охапка хвороста в углу. Мебель была почерневшая от времени, но хворост-сухой, заботливо припасенный именно на тот случай, если лекарю Фрицу Эрлиху удастся вырваться из ловушки и составить врага с носом. Здесь были и съестные припасы, спрятанные под полом, но я сейчас не хотел есть…
