Мастер, заметив меня, тут же полюбопытствовал, зачем же все же меня звал к себе старейшина. Мне оставалось лишь пожать плечами и отвернуться. Маг вовсе не расстроился от моей реакции, будто ничего другого и не ожидал, а снова устроился на свернутом запасном парусе, нежась в лучах полуденного солнца.
— Бездельник, — ласково сказал Марика и погладила его по голове. Она сидела под фальшбортом, подставляя лучам босые ноги.
— Гевор где? — спросил я, перебирая в ладони камушки с берега.
— Внизу, конечно, — сообщил Мастер. — Мне кажется, да я уверен, что наш колдунчик трусит смотреть в сторону суши. Боится, что его ноги предадут и понесут на берег.
Я поймал себя на остром желании причинить Мастеру боль. Теперь меня в нем задевало все: его взгляды несли вызов, слова ранили, а манера говорить вызывала отвращение. Мне казалось, он всем своим видом, каждым словом указывает мне на безоговорочную победу над Марикой. Она моя — явственно читалось на его лице.
«Это только твое восприятие», — терпеливо объяснял я себе, но вряд ли это могло что-то изменить, и я бежал в полумрак трюма, чтобы не видеть обоих.
Все моряки сейчас были на палубе и в лодках, Энтони за штурвалом и Ален рядом с ним, под палубой было тихо и пусто. Гевор удивил меня тем, что забился в закуток между корзинами, будто прячась, и взглянул на меня с разочарованием, когда я заглянул к нему, точно зная, где он расположился. Мне не было нужды искать его.
Глядя на подавленного островитянина, я подумал, что на этом корабле очень мало нормальных людей. У каждого из нас в душе свернулась собственная змея, и ее яд разъедает нас изнутри.
— Гевор, поди сюда и сядь за стол, — я подкрутил фитиль лампы, давая больше света, и, как и он прежде, похлопал ладонью по столешнице.
Островитянин глубоко вздохнул, борясь с собой и словно просыпаясь.
— Неужели так сложно просто забыть обо мне на некоторое время? — глухо уточнил он.
— Знал бы ты, как часто меня посещали подобные мысли там, в подвале, но каждое утро, раз за разом я слышал звук твоих шагов.
— Я прихожу к тебе во снах? — уточнил Гевор.
— Нет, — я улыбнулся, радуясь тому, что островитянин не может видеть из-за своих корзин того, насколько горькая выходит эта улыбка.
— Давай мы не будем развивать эту тему дальше, — я так и не понял, просил Гевор или просто поставил меня в известность о своем нежелании говорить о прошлом. Возможно, он слишком хорошо помнил мой удар и боялся повторения.
«Боялся, — я задумался, — нет, не меня».
— Зачем я понадобился тебе? — помедлив, уточнил островитянин и выбрался из своего закутка. — Опять беспокоит рука?
— Нет, — я с грохотом распластал ладонь по столешнице, придавив принесенные с берега камни, и с хрустом пододвинул их ближе к Гевору. — Давай, я хочу это видеть!
— Ты бы знал, как вся эта вода вокруг… — начал он, но я перебил его:
— Знаю. Я умею смотреть. Не могу обещать, что это когда-нибудь пройдет, но дело есть дело. Сосредотачиваясь на чувстве, ты раздуваешь его, будто дышишь на умирающие угли. Хоп, дунул посильнее, и вот уже язычок пламени. Нет никакого смысла пытаться вылавливать страх и стараться побороть его, так не выйдет. Чем глубже ты смотришь, тем отчетливее его ощущаешь.
Гевор молчал. По его выражению лица было понятно, что спорить островитянин не хочет, а слова мои не способны родить в нем какое-то понимание.
— Сделай мне голема, — я настойчиво постучал указательным пальцем по столешнице рядом с камнями.
— Что? — глаза Гевора расширились.
— У тебя есть все необходимое, так что тебя удивляет? Моя праздность? Я слыхал, ты ткал из песка лошадей для учителей Оплота лишь бы покрасоваться…
— То было другое, — Гевор нахмурился.
— Сделай с этим хоть что-нибудь, — настойчиво повторил я.
— Да зачем тебе это? — он все еще не понимал.
— Зачем мне? Зачем тебе…
— Бессмысленное какое дело, — проворчал маг земли, присаживаясь на край табурета, и прикоснулся поочередно к каждому из шести камушков. От его прикосновений они распадались в пыль, разделялись на цвета — черные, желтые, белые, красные, как сами камни и скрытые в них прожилки. — И что можно сделать из таких малышек? — пробормотал он, и я заметил, что его голос изменился. Знаю по себе, как меняется ощущение, когда ты размышляешь о том, что создашь, о том, что выйдет из-под твоих рук или из-под кисти в следующее мгновение. Это внутренне молчание, смятение, сосредоточенность и эхо мыслей одновременно. Торопливость и размеренность, все для того, чтобы решиться.
— Конечно, ничего полезного, только игрушку для детей, — подытожил Гевор, и песчинки заструились, сдвигаясь и перетекая, как в часах.
Как в часах! О, Высшие, я чуть было не схватил Гевора за волосы и не приложил о столешницу, но удержался.
— Четыре оборота часов, — сказал я глухо, — по четверти часа.
— Это были самые долгие часы твоей жизни, — равнодушно отозвался маг земли.
— Ты мухлевал…
— Да.
Будто эхо, я ощущал отголоски создаваемых им связей. Это было просто, очевидно, но не для меня. Удивительная упорядоченность и точность, выверенность во всем потрясали, я чувствовал это, а мои глаза видели, как песчинки сгущаются, обретают форму. И вот уже маленькая, трехпалая ящерка с большими желтыми глазами и черно-красным рисунком на спинке неуверенно пробежала между нашими руками.
Шевельнув пальцем, я без труда разорвал связи, словно сдул пыль с поверхности старой книги. Это было жестоко, так мог бы поступить ребенок, разбивающий чужую поделку. Ящерка осыпалась бесформенной кучкой песчинок, Гевор вздрогнул. Он ощутил от моего воздействия не боль, но потрясение от того, что его кропотливый труд был безжалостно уничтожен легким дуновением.
Представьте: вы рисуете картину. Ваши чувства смешиваются красками, ложатся на холст мазок за мазком, а приходит кто-то и неосторожно выливает на едва законченную картину банку мгновенно засыхающих белил. Все. Нет ничего, ничего не осталось, потому что из души оно уже вытекло и второй раз такое не повторишь, а труд уничтожен. И не ярость или обида владеет вами, а разочарование и опустошенность.
— Еще раз, — жестко приказал я.
— Зачем? — в голосе Гевора было непонимание.
— И так до тех пор, пока не наступит ночь, пока я не разрешу тебе уснуть, — подсказал я.
Это была всего лишь догадка, но я неожиданно попал в цель. С момента, как мы покинули Тур, Гевор ни разу не решился сомкнуть глаз. За годы жизни на острове он достаточно отточил свое умение, и его обостренные чувства ощупывали мир, но теперь они постоянно наталкивались на нечто жуткое и непонятное. Даже огонь, горевший в глубине Гуранатана, не отзывался так, как сейчас возмущалась вокруг него вода. Теперь я предлагал ему простой выход: смертельную усталость. Он должен был перебороть себя, но вместо этого без выражения произнес:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
