бляхами; обут он был в поршни, завязанные красной шерстяной тесьмой. Только одежда его была из тонкой ткани с великолепной каймой, за поясом торчал меч в драгоценных ножнах, а на цепочке висел такой же нож.
Он стоял с грозным видом, засунув обе руки за пояс и надвинув шапку на мрачно нахмуренные брови. Ещё издали, едва увидев его Смерд присмирел, соскочил с коня и, обнажив голову, пошёл к нему, низко склонившись. Приблизясь, он ещё ниже нагнулся и коснулся рукой ног своего господина.
— Кого это ты поймал на дороге? — послышался грубый, хриплый голос, — вижу, не свой?
— С Лабы он, немец, коробейник, — начал Смерд сдавленным голосом. — Он говорит, будто не первый раз шатается по нашим краям… Я нашёл его в гостях у кмета Виша, кто их знает, за каким сговором. Потому я и велел ему ехать со мной. Да он и не противился вовсе, даже обрадовался и клялся мне, что послан к вашей милости и хочет бить вам челом…
Князь молча посмотрел на Смерда и перевёл взгляд на Хенго: немец стоял поодаль, словно ожидая, когда его позовут. Князь, не отвечая, долго раздумывал, потом равнодушно отослал Смерда прочь.
— Пусть он у вас там пока побудет… у меня нынче гости, недосуг мне… да не морите его голодом, накормите и напоите… завтра утром приведёте его ко мне…
Смерд снова поклонился в ноги.
— У кмета Виша взял я невольника, малый здоровый и сильный, сумеет носить рогатину и копьё. Мало у нас людей, милостивый господин… Пошипел старый змей, да пришлось отдать…
— Все они шипят, — буркнул князь, — но я им глотки заткну, научу их слушать и молчать… Знаю я их, старая волчья свобода все кружит им головы… Нищие слепцы песни о ней поют, людей на бунт подбивают… Совсем одичали, давно пора их обуздать.
Смерд не осмеливался отвечать, он стоял, склонив голову и опустив руки.
— Виш! Виш! — продолжал князь, расхаживая по крыльцу, — знаю я его, он там, в лесу, мнит себя князем и господином, а меня и признавать не хочет…
— А богат как, — подхватил Смерд, — всего у него вдосталь — людей, скота, всякой домашней утвари, пива и меду… Кто его знает, может, и меди, а то и серебра и золота! Все кметы таковы, ваша милость…
— До поры, до времени… — проворчал князь и сел на лавку.
Смерд отправился исполнять приказания. Хенго ждал его, не отходя от своего тюка, на который жадно посматривало множество глаз.
— Его милость только завтра допустит вас к себе, — вполголоса сказал ему Смерд, — хватит у вас времени и отдохнуть и язык навострить. Приказал мне князь не морить вас голодом, а у нас от этого ещё никто не помирал, разве что в подземелье под башней, — прибавил он ухмыльнувшись. — Нынче, — шепнул он на ухо Хенго, — нынче его милость мрачен, брови нахмурены, глаза кровью налились… Оно и лучше, что велел вам прийти завтра… — Он ещё ниже нагнулся к уху Хенго. — Да и не диво, что гневен: вчера, слыхал я, привели его племянника, он было сбежал и снюхался с кметами… Так пришлось посадить его в темницу и глаза выколоть, чтоб не вредил. А как ни говори, своя кровь… Лешек…
Смерд пожал плечами.
— Да и двоих людей его пришлось повесить… А жаль, годились бы для дружины, здоровые были, но это опасные волки…
Смерд не то подлаживался к немцу, не то ему хотелось поболтать, и он продолжал рассказывать:
— Трудно тут управлять, народ нехороший… С кметами не прекращаются распри, да князь их помаленьку изничтожит… Он зовёт их, кормит, поит… Ну, и за язык тянет… а под конец…
Он засмеялся и дико поглядел на терем.
Хенго — успел уже немного осмотреться; он немало поездил по свету, немало замков перевидал, и, может быть, потому его ничто тут не удивляло и не страшило, хотя окружали его дикие лица, и, казалось, мигни только, и эти люди набросятся на него. Они ходили вокруг, разглядывали его, и Хенго слышал, как все твердили: «Немой! Немой!»
Он все стоял, словно дожидаясь чего-то, как вдруг увидел красиво одетого отрока, с длинными волосами, рассыпавшимися по плечам; мальчик кивнул ему, показывая, чтобы он шёл за ним.
Хенго велел Герде присмотреть за лошадьми и покорно последовал за проводником.
Они прошли через широкие ворота в стене и оказались во внутреннем дворе. Тут все было как-то по-иному, не так воинственно. Крыльцо, окрашенное в светлые цвета, было обращено к солнцу, и на нём сушилось на верёвках бельё и женская одежда. Посреди двора росло несколько старых деревьев, а в глубине суетились какие-то женщины и играли в песке дети.
Приложив палец к губам, отрок медленно вёл Хенго к боковому входу терема; дверь перед ними отворилась, и немец очутился в великолепной горнице, с широко распахнутым ставнем. В окно, выходившее на озеро, вливался отблеск вечерней зари.
Во всем убранстве комнаты чувствовалась женская рука.
Горницу наполняло благоухание чуть увядших трав. У пылавшего очага, на покрытом подушкой табурете, сидела женщина в просторном шерстяном платье, падавшем тяжёлыми складками. На голове её было накинуто белое покрывало, но лицо — некогда прекрасное — оставалось открытым. От былой её красоты сохранились теперь только чёрные огневые глаза. Подле неё на маленькой скамеечке стояли какие-то горшочки, кружечки, плошки и лежали пучки трав.
С любопытством взглянув на пришельца, который смиренно кланялся ей до земли, она улыбнулась и заговорила с ним на милом его сердцу языке Тюрингенских лесов.
— Откуда ты?
— Милостивая госпожа, — начал немец, оглядываясь на прислужниц, которые из любопытства не покидали комнаты, — я с Лабы, но привык шататься по свету и редко заглядываю домой… Я знаю немного здешний язык, вожу сюда с запада товар и веду мену с ними…
— На что же ты меняешь? — спросила женщина. — Разве можно что-нибудь найти в этой глуши и убожестве? Ни золота, ни серебра, ни других металлов у них нет… как звери, живут они в лесах… Даже городов и сел у них нет… а уж люди…
Она вздохнула. Хенго, с интересом разглядывая её, незаметно сунул руку в карман, достал из него перстень с камнем и издали показал ей. Увидев его, женщина вскочила, велела прислужницам уйти, выслала за дверь отрока и порывисто приблизилась к немцу. Он опустился на одно колено.
— Ты принёс мне весть от моего отца? — воскликнула она.
— И от сыновей ваших, милостивая госпожа, — прибавил, вставая, немец.
— От сыновей, — повторила она, радостно всплеснув руками, и простёрла их
