закричал сверху:
— Иди сюда, старик!
Слепец остановился, медленно поднял голову и белые глаза в красных ободках век.
— Поди сюда, старик, иди отдохни! — повторил Смерд. — Переломим с тобой лепёшку да послушаем песню.
Певец снова пробежал пальцами по струнам, но песня оборвалась. Он стоял в раздумье, потом палкой сделал знак поводырю и стал взбираться наверх.
— Куда идёшь, старик? — спросил его Смерд.
— Сам не знаю! — отвечал слепой. — Хожу с песнями по свету, от хаты к хате.
Он принялся ощупывать палкой место, на котором стоял, и осторожно опустился наземь. Положив гусли на колени, старик задумался. Повременив немного, тихо и невнятно, как бы про себя, старик запел, запел так, словно вся жизнь его воплощалась в песнях и они переполняли его грудь, словно песнями он дышал и без них не мог жить.
Все примолкли. Один из дружинников достал из мешка лепёшку и сунул её в руку старику, тот медленно принялся жевать. Мальчик-поводырь пошёл с ковшом на реку за водой.
Самбор подсел к слепцу.
— Старый Слован, — сказал он, — ночевать попроситесь в Вишеву избу, там вас с радостью примут.
— Ночевать? В Вишевой избе? Не по моим это ногам, — ответил слепой, — ноги у меня старые и сбитые. Насилу их таскаю… Ползу, как улитка… Чуть пройду немного, они уж заставляют сесть да отдохнуть. А до старого Виша далеко… ох, далеко…
— Но ведь вы туда пойдёте, — продолжал своё Самбор. — Как остановитесь у ворот, скажите, что шлёт им поклон тот, кто сегодня с ними простился.
— Так вы из Вишева дома? — спросил старик. — А кто же ещё тут с вами? И много, я слышу, народу? Хоть и не видят мои глаза…
— Княжьи люди… вот кто! — неожиданно вмешался Смерд. — В городище едем, в башню. И этот с нами. А вы бывали там?
— Встарь… встарь! — ответил слепой. — Теперь мне незачем туда ходить… Там мечи поют да железо играет… Песни слушать им недосуг.
Он вздохнул.
— А на что князю песни? — воскликнул Смерд. — Это бабье дело.
— А война… война, — словно разговаривая с собой, бормотал Слован, — война — дело диких зверей. Покуда чужой дух не повеял среди полян, отцы пахали землю, пели песни и в покое и мире славили богов, а в оружии не нуждались — разве что на зверя…
Смерд засмеялся.
— Э-эх! — вскричал он. — Не те сейчас времена…
— Не те благословенные времена, — подхватил слепец, — не те времена, когда гуслей у нас было больше, чем железа, а песен больше, чем слез. Нынче слепой гусляр поёт лесам, оттого что некому его слушать. Так пусть запомнят леса, как жили те, что спят теперь в каменных могилах. А как помрут старики, сыны не узнают о деяниях своих отцов: могилы умолкнут. Старый мир канет во мрак.
Речь его была медлительна, слова сами переходили в песнь, и старик не заметил, как запел. Руки, отбросив хлеб, забегали по струнам, а струны, жалуясь, застенали.
— Я, быть может, уже последний певец, — сказал Слован, — в отрочестве мне — выкололи глаза, чтобы душа моя смотрела в иной мир. Я исходил все земли, но не видел ни одной. От бурного Дуная до Белого моря и от вершин Хорватских гор до лесов на Лабе. Не глаза, ноги несли меня, не разбирая пути, куда судьба вела и где собирались толпы людей. Я садился наземь, меня обступали кольцом, женщины хлопали в ладоши, старики оплакивали отцов. А я шёл от урочища к урочищу, от кургана к кургану, от источника к источнику… далеко-далеко, на край света, где уже не слышно нашей речи.
Он умолк. Смерд наполовину слушал, наполовину дремал. Когда старик остановился, Смерд оглянулся:
— Пой дальше, певец!
— О чем же вам петь? — пробормотал слепец, как будто раздумывая вслух. — Вам иные песни нужны, старых вам не понять. О чем же петь? О пращурах с Дуная, о прапращурах с востока или о братьях с Лабы и Днепра? Вы их не знаете. О белых и чёрных богах[62], о Вишну[63] и Самовиле[64]?
Голос его понизился, голова тряслась…
— Прежде не так бывало! Певца встречали толпы, старики вели его к священному дубу или к священному источнику, на вечевое городище или могильные жальники[65].
Старики и молодёжь становились в круг, слушали. Перед слепым ставили мёд и пиво, возлагали венки ему на чело. В городище князь сажал его на почётное место — покрытую ковром лавку; нынче мы, голодные и холодные, поем на выгоне пастухам…
— Пой же, старик, пой! — требовал Смерд.
— Пой нам! — повторили за ним и другие. Слован ударил по струнам.
— Гей, гей! Послушайте старую дунайскую песню. Вокруг стало тихо, слепой затянул слабым голосом:
За семь рек с реки Дуная
Прилетела эта песня.
В страхе ждёт король дунайский:
Рать собрав, идёт к ним Читай.
Мало там земли народу,
Пашен сёлам, пастбищ коням;
И взывает Читай к богу:
«Гибнут люди, дай им землю!»
Сжалился бог Вишну, молвит:
«На Дунай иди с народом,
В степь широкую, раздолье.
Ну, а ты, король дунайский,
Не противься же Читаю».
Мечется король, горюет:
«Читай завоюет землю.
Королевством завладеет!
Миром встретить иль войною?
Иль готовить войско к бою?»
Кличет деву: «Молви, дева».
Говорит ему Камьяна:
«На Дунай иди с войсками.
Не поборет он народ твой».
Читай чернью верховодит,
Всех сзывает, где проходит,
Рать сбирает. Девки плачут,
Читай молвит: «Слез не лейте.
Я веду вас в край зелёный,
Дикие живут там люди,
Что не пашут и не сеют…
Будем их учить и править…»
Слезы высохли у девок…
Все пошли… Дунай белеет…
Лёд ломается и тает…
Войско берег охраняет,
С ним король… Как перебраться?
Как сломить такую силу?
Читай думает и молвит:
«На колени, все молитесь
Богу древнему Коляде,
Самовиле — богу ветров.
Пусть поводья пустит ветрам,
Белым льдом Дунай покроет,
Перейдём его по суху».
Все упали пред Колядой,
Жарко молят Самовилу.
Ветер дунул, встали воды,
И прошли войска по суху.
Деве внял король дунайский:
Рать собрал, и на Дунае
Он раскинул грозный лагерь…
Самовила ветром хлещет,
На Дунай морозом веет,
Зноем вражью рать сжигая.
Вот Дунай
