— Что-то типа вдохновителя? А Фэб — исполнитель? — хихикнула Рита.
— Представь себя на её месте, — без тени улыбки, серьезно продолжил парень, — Я смог, при помощи неравнодушных людей, подняться с самого дна, но, я не забыл того, как сам много лет искал прибежище, я понимаю чувства короля Двора Чудес, как свои собственные.
— Даже не знаю, молодой человек, вы слишком молоды, и голос у вас не настолько низкий и хриплый для партий Клопена, — критически заметил азиат, — Я до сих пор не до конца уверен в правильности своего выбора… — он смерил юношу изучающим взглядом.
— Прошу вас, эта роль должна быть непременно моей, — слова Марка были уважительны, но, тон его был дерзок, он, точно, не просил, а требовал и отчаянно настаивал, — Даю вам слово, что справлюсь с ней.
— Я, рискну, пожалуй, — кивнул он в конце концов, дружески хлопнув парня по плечу, — Постарайся не разочаровать меня.
— Ну, что вы! — Марк подскочил со стула, повернулся к нему лицом, встретившись взглядом с глазами азиата, — Сделаю всё, от меня зависящее, чтобы оправдать ваше доверие.
— У вас и для меня найдется парик, господин Танака, раз уж мне предстоит сыграть зеленоглазую брюнетку? — увлеченно поинтересовалась Даниэлла.
— Непременно, красавица, — Ондзи утвердительно кивнул и указал в сторону гардероба, — В костюмерной вы найдете всё необходимое.
— Тогда мы пошли готовиться, — но, не успела блондинка взять за руку подругу, чтобы отправиться переодеваться, как из другой гримерки уже вышли их благоверные в образах.
— Ну, и как я вам? — весьма довольный своим видом, поинтересовался молодой хирург.
— Умереть — не встать, братишка! — хлопнула в ладоши Марго, — Сам именитый Гару нервно курил бы в сторонке.
— Бог мой, ради этого стоило жить, чтобы увидеть тебя в роли звонаря собора Парижской Богоматери — Квазимодо, — зааплодировала златовласая, эти слова заметно успокоили Джека.
— Дышать старайся грудью и не напрягай диафрагму, — напутствовал Джон перед тем, как самому выйти на сцену в своём козырном образе парижского поэта Гренгуара, — Не переусердствуй, дорогая, хорошо?
Пока Ондзи накладывал грим, он был погружен в свои мысли, и все они крутились вокруг златовласой, которая не выходила у него из головы. И странное чувство охватывало его каждый раз, когда он смотрел на девушку — рядом с ней он явственно ощущал всю свою ничтожность и все свои пороки, не мог заставить себя посмотреть в её голубые глаза. Да что за напасть такая? Что с ним такое? Никогда он не чувствовал ещё ничего подобного. Никогда не встречал он более прекрасного и совершенного создания, глядящего своими удивительными глазами прямо ему в душу. Рядом с ней он ощущал себя в то же время и самым счастливым, и самым несчастным — разве такое возможно? Оказывается — возможно. Подле неё хотелось быть каждую минуту, каждую секунду, дышать с ней одним воздухом, прикасаться к её золотым волосам, тонуть в её глазах небесной синевы. Ему казалось, что в её присутствии он очищался от своих грехов.
Её же миниатюрная подруга вызывала в нем теплые чувства иного рода — у него не было сестры, но, если бы она была, то он хотел бы, чтобы она была похожа на неё — маленькая и хрупкая, которую хотелось бы защищать и оберегать.
— Спасибо вам, что подарили нам такую возможность, — искренне поблагодарила мужчину Маргарита.
— Ты же совсем не знаешь меня, — он отложил расческу, которой расчесывал белокурый парик капитана Фэба, и посмотрел на неё, силясь улыбнуться якобы собственной остроте, и в глазах его была усталость и тоска, — откуда тебе знать, что у меня на душе. Может, я совсем гнилой внутри. Может я — порождение зла.
— Человек, что так талантлив и красив, как вы — не может быть злым, — расплылась в улыбке Маргарита, также закончив расчесывать парик, с удовлетворением рассматривая результат в большом зеркале.
— Иногда злость помогает выжить, — печально усмехнулся мужчина.
— Как и любовь, надежда и вера, — девушка развернулась к нему и протянула влажную салфетку, — Я уже приняла вас в свое сердце и полюбила, как нашего друга — я верю вам, и надеюсь, что мы сможем стать друзьями, если вы действительно этого захотите.
— Какой же ты ещё, всё-таки, наивный ребёнок, — Ондзи взлохматил её челку, — Ты так уверена, что я стою всего этого: вашей веры, вашей любви, вашей надежды?
— Ай, — девушка протестующе убрала его руку, — Я же только всё уложила, — а он, глядя на её, улыбнулся от всей души — впервые за очень долгое время, — Ну, вот что вы сотворили, господин Ондзи? Я на себя не похожа. Меня теперь родной муж не узнает, — шутливо улыбнулась она своему отражению, откуда на неё смотрело неземное создание с белоснежными локонами и глазами цвета лазури в простом обтягивающем платье голубого цвета.
— Тебя не должно это волновать сейчас, — нарочито пожурил её мужчина, — Пока будет идти представление, я — твой жених и возлюбленный, не забывай этого, зритель должен поверить происходящему на сцене.
— А вот и я! — наконец, из гримерки появилась жгучая брюнетка с ярко-изумрудными глазами в длинной робе цыганки Эсмеральды цвета хаки, расшитой под технику печворк — в которой не признать было светловолосую Даниэллу, — Прошу любить и жаловать!
— Просто неотразима, дорогуша! — честно ахнули от восхищения и подруга, и сам Ондзи, — Мы можем начинать, прекрасные дамы! — он взял девушек под руки и повел к кулисам, где уже ожидали остальные исполнители и шоу-балет.
Репетицией все остались довольны.
И вот, когда колокола собора Парижской Богоматери возвестили шесть часов вечера, наступил самый ответственный момент, которого все так ждали.
— Ну, что? Все готовы? — последний раз спросил азиат, и, даже не спросил, а, скорее — констатировал он.
— Один-два-три! «Нотр Дам де Пари»! — они взялись за руки, и мысль их была единой — как можно полнее раскрыть замысел произведения и доставить удовольствие зрителям, — Удачного нам выступления. Постараемся изо всех сил!
И они отдавали себя целиком этому выступлению, играя на пределе своих возможностей. И зритель верил каждому слову, каждому жесту, каждому взгляду.
И, исполняя визитную карточку мюзикла — композицию «Belle», ни кто из троих мужчин не кривил душой — и для каждого из них путеводной звездой были небесной синевы глаза Даниэллы.
Когда, после финального поклона снова заиграли, без труда узнаваемые, ноты заглавной песни — «Пора соборов», музыку к которому написал тот самый Риккардо Коччанте, который сочинил и её любимую песню о Маргарите, на помост вышел оригинальный первоначальный состав исполнителей: Гару, Брюно Пелетье, Люк Мервиль, Даниэль Лавуа, Патрик Фьори, Эллен Сегара и Жюли Зенатти, ставши, каждый рядом с новым прототипом, некогда их, персонажей. Публика взорвалась овациями. Сами выступающие были потрясены не меньше — поистине, Танака-сан не преувеличивал, когда обещал невероятное. И они ощутили такой небывалый прилив сил, стоя на одной сцене, рука об руку, со своими кумирами и ощущая их одобрение и поддержку.
