Хрущев. Ты, Иван, встретишь его и сразу в Кремль на Пленум.
Серов. Я один?
Хрущев: — А что? Ты министр госбезопасности, тебе и карты в руки.
Серов. Как-то неудобно. Маршал, национальный герой…
Хрущев. Ну да, мы ему еще красный ковер расстелем! Он в стране хочет военную диктатуру установить. Генералов — на ключевые посты, а нас, штафирок, в расход пустит. А что герой — дутый он герой! И полководец липовый — во всех наших бедах в начале войны он виноват! И план Сталинградской битвы не он да его дружок Василевский, а мы вдвоем с Еременкой разработали. Бонапартистской бациллой, манией величия болен этот Жуков, вот что! Шельма он и опасный авантюрист! Так что давай — одна нога здесь, другая там. И смотри — не дай ему заехать домой или в министерство ни на минуту. Войска подымет, в крови захлебнемся. Головой отвечаешь!
Серов. Есть, товарищ главнокомандующий!…
Теперь сцены сменяли одна другую с калейдоскопической быстротой.
Никита полубегом обозревает выставку авангардистов в Манеже:
— Мазня! Дерьмо! Дрянь! А это еще что за жопа?
И кто-то из свиты:
— Это зеркало, Никита Сергеевич!
У скульптуры, схватив за грудки Эрнста Неизвестного:
— Ты, сукин сын, где медь берешь для своих поделок?
— Ворую!
— Шелепин, выпиши ему авиабилет в Америку в один конец — и точка!
Никита в зале заседаний ООН вместе со всеми негодует по поводу очередного американского диктата — ботинком по столу, знай наших, мы вам покажем кузькину мать, мы вас всех закопаем в землю!
Никита подписывает порочный указ о создании совнархозов и еще сотню подобных указов, царски дарит Крым Украине, торжественно обещает ввести коммунизм через двадцать лет и требует сажать кукурузу и на юге, и на севере, и на западе с востоком; он ругает матом православных пастырей и велит душить церкви налогами; по его приказу корабли с ракетами идут к Кубе, и планета замирает в ужасе — от ядерной смерти ее отделяют какие-то часы…
Господи! Что же я делаю? И может ли быть такое? Или ты лишил меня разума, и я действительно не ведаю, что творю? — Никита упал на колени, раздирая лицо ногтями в кровь. — Что делать? Что делать, Господи?
И услышал голос высокого худого монаха — злой, осуждающий:
— Твое обращение к Нему и нелепо, и смехотворно. Ты никогда в Него не верил, не веришь и сейчас. Говоришь так по общечеловечьей привычке. В тебе бушует страх. Боишься! Раньше бояться было надобно, раньше…
Скрипнула дверь. Никита поднял голову и увидел, что в кабинет входит Сталин. «Этого не может быть, он же умер! Я же сам велел вытащить его из Мавзолея и закопать в землю!»
— Не-ет, я живой! Это ты мертвец, — надвигаясь на него и словно читая его мысли, проговорил генералиссимус.
…Обмирая от ужаса, Никита проснулся, вскочил и бросился вон.
— Что с вами, Никита Сергеевич? — тревожно спросил начальник охраны.
— Мертвяк окаянный привиделся, — не попадая зубом на зуб, выдавил из себя Никита.
— Кто? — всполошился генерал, хватаясь за кобуру. Глаза Хрущева блуждали, дыхание было прерывистым. Посмотрев в направлении кабинета, он добавил:
— Берия. Я же пришел мысленно посоветоваться с Вождем. А Лаврентий…
Он махнул рукой и сел в поданный «ЗИС». Генерал, недоуменно нахмурив брови, долго смотрел вслед отъехавшему автомобилю.
«Нет, ошибаешься, — все еще с испугом оглядываясь на уплывавший в вечернюю синь зловещий особняк, прошептал Никита, — я в нашем свинячьем околотке самый живой. Я! И у меня хватит силушки бросить в российское — да и в мировое! — болото не один камень. Не один. Си-и-и-ла е-с-сть…»
15 марта 1999 г.- 3 июня 2001 г.
Москва — Нью-Йорк — Гамбург — Клишино — Москва
[1] «Еще не пели третьи петухи…» (укр. Тарас Шевченко).
[2] Название ледокола.
[3] На самом деле Валентина была штатным сотрудником ГРУ.
[4] Хрущ — майский (мраморный) жук, сельскохозяйственный вредитель.
[5] Поздний завтрак — ранний ланч (от комбинации слов breakfast и lunch).
[6] Педераст (груз.).
[7] Моя девочка (груз.).
[8] Организационные мероприятия.
