и в руках, в голове и в сердце. Он не может потерять ее. Он побежал назад в фургон и бросил одежду на кровать.
– Я женюсь на ней! – сказал он и удивился этим словам. Он стоял голый, с испуганным лицом.
– Я женюсь на ней! – повторил он; мысль была необычна и немного испугала его. Он достал из сундука короткие штаны и всунул в них ноги, потом натянул и застегнул ширинку.
– Я женюсь на ней! – Теперь он улыбался своей смелости. – Будь я проклят, если не сделаю этого!
Он застегнул пояс и шнурками привязал к нему башмаки из сыромятной кожи. Потом прыгнул в грязь. Холодный дождь ударил по голой спине, и Шон слегка вздрогнул.
Он увидел Мбежане, выходящего из другого фургона, и побежал.
– Нкози, нкози, что ты делаешь!
Шон опустил голову и побежал быстрее; Мбежане гнался за ним до берега.
– Это безумие! Давай сначала поговорим, – кричал Мбежане. – Пожалуйста, нкози!
Шон поскользнулся в грязи и съехал с берега. Мбежане прыгнул за ним и поймал на самом краю воды, но все тело Шона было покрыто грязью, и Мбежане не сумел его удержать. Шон выскользнул из его рук и прыгнул вперед. Он плашмя ударился о воду и поплыл на спине, стараясь противостоять сильному течению. Река уносила его. Волна ударила ему в рот, он согнулся, кашляя, и река тут же схватила его за ноги и потащила на дно. На мгновение выпустила, чтобы он успел глотнуть воздуха, и завертела в водовороте, снова утягивая вниз. Он вынырнул, отбиваясь руками, но вода потащила его через пороги, и он по боли в груди понял, что тонет. Его проволокло по стремнине между камнями, но это уже не имело значения. Что-то царапнуло его грудь, и он, защищаясь, поднял руки; его пальцы сомкнулись на круглой ветви, и голова поднялась над водой. Шон глотал воздух, цепляясь за ветку, еще живой и стремящийся выжить. Начал бить ногами, пересекая течение и обеими руками обхватив бревно.
Его принесло в водоворот у противоположного берега, под нависшими ветвями. Он протянул руки, ухватился за ветки и выбрался. Он стоял на коленях в грязи, и вода потоками текла с него, лилась изо рта и из носа. Он потерял башмаки. Шона болезненно стошнило, и он посмотрел на реку. Как быстро она движется, сколько времени он провел в воде? Должно быть, его отнесло от фургонов миль на пятнадцать. Он рукой вытер лицо. Дождь не прекращался. Шон стоял, дрожа, и смотрел вверх по течению.
Ему потребовалось три часа, чтобы дойти до места против его фургонов. Мбежане и остальные с облегчением замахали руками, увидев его, но их крики заглушал шум воды. Шон замерз, и у него заболели ноги.
Следы фургонов Леруа размывал дождь. Шон шел по ним, и ноги сразу перестали болеть, когда он разглядел впереди сквозь дождь белые пятна фургонов.
– Не может быть! – закричал Ян Паулюс. – Как ты перебрался через реку?
– Перелетел, как же иначе? – ответил Шон. – Где Катрина?
Паулюс захохотал, откинувшись в седле.
– Так вот оно что! Ты пришел не для того, чтобы попрощаться со мной.
Шон вспыхнул.
– Ладно, ладно, шутничок. Посмеялись и хватит. Где она?
К ним подскакал упа. Первый вопрос он задал еще за пятьдесят ярдов, а пятый – когда подъехал. Шон по опыту знал, что отвечать ему бесполезно. Он посмотрел за обоих Леруа и увидел ее. Она назад от первого фургона, шляпка висела на шее на ленте, и на каждом шагу волосы подпрыгивали. Она придерживала юбки, чтобы не окунать их в грязь; щеки ее раскраснелись, глаза стали совершенно зелеными. Шон нырнул под шею лошади упы и, мокрый, грязный и радостный, бросился ей навстречу.
Но тут их остановила застенчивость, и они встали в нескольких шагах друг от друга.
– Катрина, ты выйдешь за меня?
Она побледнела. Посмотрела на него и отвернулась. Она плакала, и Шон почувствовал, как сердце у него уходит в пятки.
– Нет, – яростно крикнул упа, – не выйдет! Оставь ее в покое, бабуин! Видишь, она плачет! Убирайся отсюда! Она еще ребенок. Убирайся!
Он поставил между ними свою лошадь.
– Закрой рот, старый сплетник. – Ума, отдуваясь, присоединилась к обсуждению. – Что ты вообще понимаешь? То, что она плачет, еще не значит, что она против.
– Я думала, он меня бросил, – всхлипывала Катрина. – Я думала, ему все равно.
Шон завопил и попытался обогнуть лошадь упы.
– Оставь ее в покое! – в отчаянии кричал упа, поворачивая лошадь, чтобы отрезать Шону дорогу. – Ты заставляешь ее плакать. Говорю тебе, она плачет!
Катрина несомненно плакала. И так же безуспешно старалась обойти лошадь упы.
– Vat haar,[31] – закричал Ян Паулюс. – Иди, парень, иди и бери ее!
Ума схватила лошадь под уздцы и оттащила в сторону – она была сильная женщина. Шон и Катрина столкнулись и вцепились друг в друга.
– Вот так, парень!
Ян Паулюс соскочил с лошади и заколотил Шона по спине. Шон не в силах был сопротивляться, и каждый удар бросал его вперед.
Много позже упа мрачно объявил:
– Она получит два фургона в приданое.
– Три, – сказала Катрина.
– Четыре! – заявила ума.
– Очень хорошо, четыре. Убери от него руки, девочка. Ты совсем стыд потеряла?
Катрина торопливо отдернула руку от талии Шона. Шон сидел в одежде Яна Паулюса, и все теперь расположились вокруг костра. Дождь прекратился, но из-за нависших туч стемнело раньше обычного.
– И четыре лошади! – подталкивала ума мужа.
– Хочешь
