Слух о дуэли разнесся по Петербургу. Лермонтов был арестован и заключен под следствие в Петербургский ордонанс-гаус (офицерскую тюрьму). Здесь его посетил Белинский и провел в сердечном разговоре четыре часа с глазу на глаз. В письме к В. П. Боткину от 16-21 апреля 1840 года Белинский сообщал: «Недавно был я у него в заточении и в первый раз поразговорился с ним от души. Глубокий и могучий дух! Как он верно смотрит на искусство, какой глубокий и чисто непосредственный вкус изящного! О, это будет русский поэт с Ивана Великого! Чудная натура!… Я с ним спорил, и мне отрадно было видеть в его рассудочном, охлажденном и озлобленном взгляде на жизнь и людей семена глубокой веры в достоинство того и другого. Я это сказал ему – он улыбнулся и сказал: „Дай Бог!“… Я с ним робок, – меня давят такие целостные, полные натуры, я перед ним благоговею и смиряюсь в сознании своего ничтожества».
23 апреля 1840 года был опубликован высочайший приказ: «Поручика Лермонтова перевести в Тенгинский пехотный полк тем же чином». Этот армейский полк был в действующих частях армии и вел бои на Северном Кавказе. «Поручика Лермонтова» ссылали под чеченские пули. Перед отъездом Лермонтов посетил дом Карамзиных, куда собрались литературные друзья проститься с поэтом. И тут, растроганный вниманием к себе, поэт, стоя у окна и глядя на тучи, которые плыли над Летним садом и Невой, написал стихотворение «Тучи». София Карамзина и несколько человек гостей окружили поэта и просили прочесть только что набросанное стихотворение. Он оглядел всех грустным взглядом своих выразительных глаз и прочел его:
Тучки небесные, вечные странники!Степью лазурною, цепью жемчужноюМчитесь вы, будто как я же, изгнанники,С милого севера в сторону южную…
Когда он кончил, глаза были влажны от слез. Тройка ждала у подъезда дома Карамзиных. Отсюда он и отправился «в сторону южную». По пути на Кавказ Лермонтов остановился в Москве и 9 мая присутствовал в доме М. П. Погодина на именинах Гоголя. Здесь были московские литераторы, профессора университета. Лермонтова просили прочесть новые стихи. Он согласился и, по воспоминаниям участников этого вечера, прочел отрывок из только что завершенной поэмы «Мцыри» – бой юноши с барсом.
Лирика Лермонтова 1840-1841 годов.
И июня 1840 года Лермонтов прибыл в Ставрополь, где располагалась штаб-квартира русских войск. А 18 июня его командировали на левый фланг Кавказской линии. Во время штурма завалов на реке Валерик (по-чеченски – «река смерти») Лермонтов сражался мужественно и с «первыми рядами храбрейших ворвался» в тыл неприятеля. За отличия в боевых действиях он трижды представлялся к наградам, но ни одно из представлений «монаршего соизволения» не получило. Кровопролитному сражению на «реке смерти» посвящено стихотворение Лермонтова «Валерик», в котором поэт показал жестокую изнанку войны:
Уже затихло все; телаСтащили в кучу; кровь теклаСтруею дымной по каменьям,Ее тяжелым испареньемБыл полон воздух. ГенералСидел в тени на барабанеИ донесенья принимал.Окрестный лес, как бы в тумане,Синел в дыму пороховом,А там вдали грядой нестройной,Но вечно гордой и спокойной,Тянулись горы – и КазбекСверкал главой остроконечной.И с грустью тайной и сердечнойЯ думал: жалкий человек,Чего он хочет!., небо ясно,Под небом места много всем,Но беспрестанно и напрасноОдин враждует он – зачем?
В стихах потрясает контраст между торжественной красотой окружающей природы и чудовищной жестокостью человека, одержимого духом бессмысленной вражды и злобы. Этими стихами восхищался Лев Толстой. Мотивы «Валерика» он использовал в рассказе «Севастополь в мае», в романе-эпопее «Война и мир» – в описании Аустерлицкого сражения.
Лермонтов воевал, рисковал жизнью. А в Петербурге вышел в свет его роман «Герой нашего времени», успех которого превзошел всякие ожидания. Тираж книги был раскуплен моментально, готовилось второе издание. В ноябре 1840 года появилось первое издание «Стихотворений» М. Ю. Лермонтова, на которое большой и умной статьей откликнулся Белинский. Бабушка Лермонтова с помощью влиятельных петербургских родственников и знакомых пыталась добиться прощения и вызволить внука из ссылки. Но ей удалось выхлопотать лишь отпускной билет на два месяца.
В начале февраля 1841 года Лермонтов прибыл в Петербург. Два месяца пролетели быстро. Стали просить об отсрочке. Благодаря высокой протекции это удалось. Лермонтову очень не хотелось возвращаться на Кавказ. Он подал прошение об отставке, желая целиком отдаться литературе, открыть свой собственный журнал… Но однажды утром его разбудил дежурный Генерального штаба и приказал в 48 часов собраться и выехать из Петербурга на Кавказ к месту службы.
Уезжая, Лермонтов оставил в редакции журнала «Отечественные записки» у А. А. Краевского стихотворение «Родина». Поэт называет свою любовь к России «странной», потому что корни ее глубоки, неподвластны рассудку. Здесь впервые сформулировано Лермонтовым русское, сердечное чувство патриотизма, таящееся в глубине души, не кичливое и не броское, о котором Ф. И. Тютчев, поэт лермонтовского поколения, скажет так:
Умом Россию не понять,Аршином общим не измерить:У ней особенная стать -В Россию можно только верить.
Главные святыни свои русский человек хранит в сердце. Даже в «умной молитве», обращенной к Спасителю, наши праведники учили «погружать „ум“ в,,сердце“» и из этой глубины и полноты духовных сил, соединяющих разум, чувство, волю и интуицию, возносить к Нему молитвенное слово. Лермонтов говорит, что все обычные атрибуты патриотизма: «темной старины заветные преданья», «слава, купленная кровью», гордость за отечество и преданность ему – еще не составляют глубинного ядра такой любви, они лежат на поверхности души русского человека. Он не отрицает этих чувств, как принято считать, но говорит, что главная отрада, первичный источник любви к родине не головной, не отвлеченный, а образный, живой, предметный. Именно его и пытается выразить Лермонтов в своих стихах. Сперва он воссоздает широкий, пространственно распахнутый образ России, схваченный как бы с высоты орлиного полета:
Но я люблю – за что, не знаю сам -Ее степей холодное молчанье,Ее лесов безбрежных колыханье,Разливы рек ее, подобные морям…
И вдруг с этой поднебесной высоты поэт спускается вниз, сложив крылья и приникая к родной земле, с ее проселочными дорогами, с конкретными приметами ее неброской, но одухотворенной красоты:
Проселочным путем люблю скакать в телегеИ, взором медленным пронзая ночи тень,Встречать по сторонам, вздыхая о ночлеге,Дрожащие огни печальных деревень.
Детали и подробности дорожных впечатлений – «чета белеющих берез», «жнивье», то захудалые, крытые соломой избенки, то приметы довольства и труда в «полном гумне», в «резных ставнях» – скользят и сквозят в пространстве, сливаясь с целостным образом России, масштаб и безбрежная широта которого заданы в самом начале. Точные детали сочетают в себе зримую конкретность с глубоким психологизмом, поднимающимся до художественной символики. Таковы, например, «дрожащие огни печальных деревень». С одной стороны, это живописно-пластический образ, передающий движение путника по холмистому ночному проселку, когда огоньки вдали то появляются, то исчезают. И одновременно с этим возникает щемящая душу печаль от скудно теплящейся, трепетной жизни, затерянной в дальних далях, в необозримых пространствах России. Есть в стихотворении и другое композиционное движение – все ближе и ближе к ядру, к сердцу вечно возрождающейся русской жизни: «полное гумно», «изба с резными ставнями». Поэт приближается к крестьянскому семейному гнезду и застывает, очарованный, на его пороге:
И в праздник, вечером росистым,Смотреть до полночи готовНа пляску с топаньем и свистомПод говор пьяных мужичков.
Всю русскую поэзию Лермонтов подводит в «Родине» к тому порогу, за которым откроется вскоре неисчерпаемая глубина народной жизни. На смену ему придет Некрасов – поэт, прислушивающийся к говору мужичков, включающий этот говор в свои стихи. Традиции лермонтовской «Родины» останутся жить и в русской поэзии XX века. В лихую годину Великой Отечественной войны они проснутся, например, в стихах К. Симонова «Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины…».
По пути на Кавказ весной 1841 года Лермонтов встретился в Москве с университетским товарищем, поэтом В. И. Красовым. В июле этого же года Красов писал А. А. Краевскому: «Что наш Лермонтов? В последнем номере „Отечественных записок“ не было стихов. Печатайте их больше. Они так чудно-прекрасны! Лермонтов был когда-то короткое время моим товарищем по университету. Нынешней весной… я встретился с ним в зале Благородного собрания – он на другой день ехал на Кавказ. Я не видел его 10 лет – и как он изменился! Целый вечер я не сводил с него глаз. Какое энергическое, простое, львиное лицо. – Он был грустен, – и когда уходил из собрания в своем армейском мундире с кавказским кивером – у меня сжалось сердце – так мне жаль его было. – Не возвращен ли он?»
