один был похож на испанца, но его волосы, несмотря на молодость, были абсолютно белыми.
— Задержитесь на этом, — попросил я.
Эрдхем посмотрел на меня через плечо.
— Что?
— Задержите эти лица, — повторил я. — Можно это сделать?
Он снял пальцы с клавиш.
— Сделано. — Он посмотрел на Болтона. — Ни один из них не подходит, сэр.
— К чему?
Болтон сказал:
— Мы прогоняем личное дело каждого заключенного через всю тюремную базу данных, сколь бы незначительны ни были дела, чтобы выявить любую связь с Алеком Хардименом. Подходим к концу буквы «А».
— Два первых совершенно чисты, — сказал Эрдхем. — Ни одного случая контакта с Хардименом.
Теперь Лиф тоже смотрел на мониторы.
— Дайте еще раз шестой, — сказал он. Я подошел к нему. — Кто этот парень?
— Вы видели его раньше?
— Не знаю, — сказал я. — Его лицо кажется мне знакомым.
— Вы бы запомнили его волосы.
— Да, — сказал я, — запомнил бы.
— Эвандро Аруйо, — сказал Эрдхем. — Никаких контактов в камерах, ни во время работы, ни в свободное время, ничего общего…
— Компьютер не все знает, — сказал Лиф.
— …по приговорам. Пытаюсь выбить из него сейчас данные об инцидентах.
Я же все смотрел на лицо. Оно было женственным и привлекательным, похожим на лицо красивой женщины. Белоснежные волосы резко контрастировали с огромными миндалевидными глазами и янтарной кожей. Сочные надутые губы также походили на женские, а ресницы были длинными и темными.
— Важный инцидент номер один — заключенный Аруйо заявляет, что был изнасилован в гидротерапевтической комнате шестого августа восемьдесят седьмого года. Заключенный отказывается опознавать предполагаемого насильника, требует одиночного заключения. Требование отклонено.
Я посмотрел на Лифа.
— Меня тогда еще здесь не было, — сказал он.
— За что он попал сюда?
— Крупный автоугон. Первое нарушение.
— И сразу сюда? — спросил я.
Болтон теперь стоял возле нас, и я вновь чувствовал запах таблеток в его дыхании.
— Крупный автоугон не тянет на максимум.
— Скажите это судье, — проговорил Лиф. — И полицейскому, чью машину Эвандро «реквизировал». Кстати, легавый был собутыльником судьи.
— Инцидент номер два: подозрение в нанесении увечья. Март восемьдесят восьмого. Никакой дальнейшей информации.
— Означает, что он сам изнасиловал кого-то, — сказал Лиф.
— Номер три: арест и процесс за непредумышленное убийство. Осужден в июне восемьдесят девятого.
— Добро пожаловать в мир Эвандро, — сказал Лиф.
— Отпечатайте это, — сказал Болтон.
Лазерный принтер зажужжал, и первое, что он выдал, была фотография, которую мы все рассматривали. Болтон взял ее и посмотрел на Лифа.
— Был ли какой-нибудь контакт между этим заключенным и Хардименом?
Лиф кивнул.
— Однако никаких документов по этому поводу нет.
— Почему?
— Потому что есть вещи, о которых знаешь и можешь это доказать, а есть такие, о которых только знаешь. Эвандро был «подружкой» Хардимена. Попал сюда подростком на девять месяцев за угон машины, а вышел через девять с половиной лет полным дегенератом.
— Что случилось с его волосами? — спросил я.
— Шок, — сказал Лиф. — После того, что случилось в гидрокабинете, его нашли на полу истекающим кровью, с седой шевелюрой. После того как он вышел из лазарета, он вернулся в прежний коллектив заключенных, потому что предыдущий начальник тюрьмы не любил красавчиков, и к тому времени, как здесь появился я, он был уже тысячу раз куплен и продан и закончил все Хардименом.
— Когда он освободился? — спросил Болтон.
— Шесть месяцев тому назад.
— Прокрутите все фотографии и распечатайте их, — сказал Болтон.
Пальцы Эрдхема вновь забегали по клавиатуре, и вдруг мониторы показали пять различных фотографий Эвандро Аруйо.
Первая была из Броктонского полицейского управления. Его лицо было опухшим, правая скула как будто разбита, но глаза были нежные и испуганные.
— Разбил машину, — сказал Лиф. — Ударился головой о руль.
Следующий снимок был сделан в день его прибытия в Уолпол. Глаза все те же — огромные и испуганные, порезы и отечность ушли. У него шикарная черная шевелюра, но все те же женоподобные черты лица, похоже, даже более мягкие, немного детские.
Третью фотографию я видел впервые. Волосы уже седые, большие глаза как-то изменились, будто из них изъяли кисею чувств, как с яичной скорлупы снимают тончайшую пленку, отделяющую ее от белка.
— После того, как убил Нормана Сассекса, — сказал Лиф.
На четвертой Эвандро выглядел сильно похудевшим, а его женоподобные черты лица выглядели гротескно: физиономия дикой ведьмы на туловище молодого мужчины. Огромные глаза были яркими и кричащими несмотря ни на что, а пухлые губы насмешливо усмехались.
— В день вынесения приговора.
Последняя фотография была сделана в день его освобождения. Он подкрасил свои волосы полосками цвета древесного угля, вернул свой вес и явно кокетничал перед фотографом.
— Каким образом этого парня освободили? — спросил Болтон. — Он выглядит совершенно чокнутым.
Я посмотрел на второе фото, молодого Эвандро, черноволосого, с чистым, без синяков, лицом, с широко открытыми, испуганными глазами.
— Он был осужден за непреднамеренное убийство, — сказал Лиф. — Не обычное убийство. Даже не как соучастник. Я знаю, он ударил Сассекса ножом открыто, без провокаций, но доказать этого не могу. Раны как на Сассексе, так и на Аруйо доказывают, что между ними была драка, включающая удары ногами. — Он показал на лоб Аруйо на последнем снимке, через который пролегла тонкая белая линия. — Видите? След от ранта подошвы. Сассекс не мог рассказать, что случилось, поэтому Аруйо настаивает на самозащите, говорит, что ботинок принадлежал Сассексу, но получил восемь лет, так как судья не поверил ему, а он ничего не смог доказать. У нас серьезные проблемы по части перенаселенности тюрьмы, о чем не принято говорить, но заключенный Аруйо во всех ситуациях был образцовым заключенным и достойно заработал досрочное освобождение.
Я посмотрел на различные превращения Эвандро Аруйо. Помятый. Молодой и испуганный. Разочарованный и уничтоженный. Исхудавший и мрачный. Раздражительный и опасный. Но, вне всякого сомнения, я где-то видел его раньше.
Я перебрал в памяти все возможные варианты: На улице. В баре. В автобусе. В метро. В качестве водителя такси. В спортивном зале. В толпе. На вечеринке. В кинотеатре. На концерте. В…
— У кого есть ручка?
— Что?
— Ручка, — сказал я. — Черная. Или маркер.
Филдс подал мне, я схватил, вытащил из принтера фото Эвандро и начал размашисто рисовать на нем.
Подошел Лиф и заглянул мне через плечо.
— Почему вы рисуете ему козлиную бородку, Кензи?
Я же смотрел на лицо, которое видел в кинотеатре, лицо, фигурирующее на
