Арабские войска наголову разбили иранцев при Кадисийе. Полководец Рустам пал в бою.
Послание шаха Йездигерда Марзбанам Туса
«Наверно, все вы знаете сейчас,Какое бедствие постигло нас
От змееедов с мордой Ахриманьей;У них — ни чести, ни добра, ни знанья.
Разбойный сброд, что обнищал до дыр,Придет и пустит на ветер весь мир.
Так повернулся циркуль небосвода,—Настал ущерб для царства и народа.
От вороноголовых всем беда;Нет в них понятий чести и стыда,
Ануширвану вещему приснилось:{67}Сиянье трона шахского затмилось;
И тысяч сто арабов, на коняхИ на верблюдах, с копьями в руках,
Через Арванд-реку перевалилиИ до неба всклубили тучу пыли.
В полях посев был вытоптан, спален,И рухнули Иран и Вавилон.
Огни погасли в храмах оскверненных,Все смолкло в городах опустошенных.
И диво — не осталось ни зубцаНа гордых башнях царского дворца.
Значенье сна сегодня прояснилось,—От нас навеки счастье отвратилось.
Кто был велик — в ничтожество впадет,Кто низок был, тот высоко взойдет.
И зло распространится по вселенной;Вред будет явным, благо — сокровенно.
В кишваре каждом сядет свой тиран,И миром овладеет Ахриман.
Ночь наступает в мире — явно это,Тьма воцарится, и не будет света.
Теперь мы, по совету мудрецов,С отрядом наших верных удальцов
Направились к пределам Хорасана,Где нам приют у каждого марзбана.
Как знать, какой нам жребий принесетВращающийся вечно небосвод?»
Шах Йездигерд направился в Хорасан, в город Тус, где его принял с почетом тамошний марзбан Махой Сури. В то же время Махой написал предательское письмо правителю Самарканда полководцу Бижану, советуя ему разбить остатки войск Йездигерда и захватить самого шаха в плен. Бижан последовал этому совету. Йездигерд потерпел поражение, но ему удалось бежать.
Йездигерд скрывается на мельнице
Шах показал и мужество в бою,И доблесть, и решительность свою.
И многих славных витязей убил он,Но принужден спасаться бегством был он.
Скакал он от погони налегке,Совсем один — кабульский меч в руке.
Он мчался, словно молния из тучи;Вдруг мельницу над речкою гремучей
Увидел. И, застигнутый бедой,Укрылся он на мельнице пустой.
Вдоль речки Зарк туранцы следом рыщут,Они царя за каждым камнем ищут.
Коня, спасаясь бегством, бросил шахИ меч оставил в золотых ножнах.
Вся сбруя чистым золотом сверкала,—В глазах туранцев алчность запылала.
А шах, оставшись в мельнице пустой,Нашел охапку там травы сухой,
И сел на ту охапку шах Ирана...Таков закон обители обмана!
Паденье тем страшней, чем выше взлет.Был трон царя вчера — как небосвод;
Теперь его удел — сидеть на сенеИ горечь пить обид и сожалений.
Ты дорожишь обителью тщеты?Иль грохота литавр не слышишь ты?{68}
«Пора! — взывает грохот отдаленный,—Твоя могила у ступени тронной!..»
Во рту ни крошки, в сердце тяжело...Так шах сидел, пока не рассвело.
Вернулся мельник в мельницу с зарею,Принес травы охапку за спиною.
И онемел, увидев пред собойБогатыря в кольчуге золотой.
Потом спросил царя: «О солнцеликий,Как ты попал в безлюдный край наш дикий?
Тебе не место мельница, о князь,Где лишь травы охапка, пыль и грязь.
Что ты за человек? У нас в пустынеТаких, как ты, не видел я доныне».
«Иранец я,— ответил шах ему,—От тюрков скрылся я в твоем дому».
И мельник подмигнул в ответ лукаво:«Я беден,— не в укор такая слава;
Но коль не брезгуешь, то у меняЕсть и чеснок, и хлеб из ячменя.
Все принесу, поешь, хоть и несладко!У бедняков всю жизнь во всем нехватка».
Был шах в бою три дня, не ел, не спал,Ячменный хлеб, вздыхая, он вкушал...
Мельник доносит Махою Сури о местонахождении шаха.
Махой велит мельнику убить шаха
И мельнику сказал Махой: «Скорей!Веди моих людей, врага убей!»
Услышав это, мельник устрашился,Но он с Махоем спорить не решился
И в ночь изана, в месяце хурдад,Пошел на мельницу; за ним отряд.
Когда он вышел из дворца марзбана,От горя он качался, словно пьяный.
Сказал правитель всадникам своим:«Летите вслед за мельником, как дым!»
Сказал им, чтоб одежды дорогие,И башмаки, и серьги золотые
Не вздумали бы кровью заливать,Что надо все с царя сперва сорвать.
Убогий мельник, от Махоя выйдя,Спешил домой, от слез пути не видя,
И говорил: «О господи, внемли!Спаси, владыка неба и земли!
Пускай Махой отменит приказанье!Да не свершится это злодеянье!»
И подошел он к шаху весь в слезах.Рот — как земля, на сердце стыд и страх.
Вплотную к шаху подойти посмел он —Так, будто что-то на ухо хотел он
Шепнуть... И нож царю в живот вонзил.Шах только вздох тяжелый испустил.
Пал головой венчанной царь вселеннойНа не доеденный им хлеб ячменный.
Веления светил для нас темны,Пал Йездигерд, казненный без вины.
Так из царей не умирал никто,Так из мужей не умирал никто.
Нет, видно, разума у небосвода,—То милость от него, а то — невзгода.
Что сетовать, о смертный? Ждать чегоОт мира и превратностей его?
* * *
Был к Йездигерду справедлив иль нетЖестокий этот суд семи планет?
Как милость неба отличить от гнева,О мудрецы, ответите ли мне вы?
И если пусто у тебя в казне,Не думай, смертный, о грядущем дне.
Всегда кружится небо над тобою,Все сроки жизни сочтены судьбою.
И если завтра сам ты не умрешь,То, что тебе потребно, обретешь.
Когда б доход мой равен был расходу,Я благодарен был бы небосводу!
Мой хлеб побил подобный смерти град,Мне смерть была бы легче во сто крат.
По милости разгневанного небаЛишен я дров, баранины и хлеба.
Махой Сури попадает в плен к иранскому полководцу Бижану
Воителю Бижану сообщили,Что в плен живым Махоя захватили.
Бижан, что был печален и угрюм,Освободился от тяжелых дум.
Без отдыха, как вихри урагана,Везли Махоя стражи в стан Бижана.
Когда лицо Бижана увидалМахой, как будто разум потерял.
Упал он на песок, повержен страхом,И голову свою осыпал прахом.
Сказал Бижан: «О выродок! Как быть?Какою казнью нам тебя казнить?
Ты, раб, зачем убил царя Ирана,Владыку нашего и пахлавана?
Он по отцам природным был царем,Второй Ануширван явился в нем!»
И отвечал Махой: «От корня злогоНе жди добра, а жди плода дурного,
Меня без сожаленья истреби,Мне голову железом отруби».
«Так я и сделаю,— Бижан ответил.—Сгинь, Ахриман! А свет да будет светел!»
Махою руки он велел отсечь,Сказал: «Уж не возьмешь ты больше меч!»
И отрубить велел Махою ноги,Чтоб он валялся в муках на дороге.
Велел потом отрезать уши, нос,Сказал: «Казнись теперь, презренный пес!
Да, мало были мы с тобой жестоки,Лежи, околевай на солнцепеке!»
Трех молодых имел Махой сынов,Трех славных обладателей венцов.
Костер сложили, запалили пламя,Сожгли на нем Махоя с сыновьями.
Погиб Махой — и род исчез его,И не осталось в роде никого.
А если и остался кто,— все гналиИ вслед ему проклятья посылали.
Да будет проклят род его и дом,Да будет память проклята о нем!
И век настал великого Омара,И стих Корана зазвучал с мимбара.{69}
Из заключения поэмы
